Вот и муравейник, вот и его вход. Смелый бегунок скрывается под землей.

Неожиданное наблюдение меня озадачило. Бегунки не едят клещей. Но нужно проверить.

Я подбрасываю клещей к муравейнику. Нет, никому не нужна такая дрянь, все отказываются от приношения. Иногда кто-нибудь потрогает клеща, куснет слегка челюстями и бросит.

Зачем же муравей утащил клеща у муравьиного льва?

Наверное, бегунок с пятнышком — смелый, опытный разведчик и добытчик — не раз отнимал добычу у своего заклятого врага, и все это было вкусным, шло впрок, и поэтому стоило ли разбираться на этот раз, с чем имеешь дело.

С непривычки ноша кажется тяжелой, и от нее ноют плечи. Поэтому я с удовольствием отдохнул, наблюдая за бегунками. Зорьке же не терпится мчаться дальше. Ей тоже, наверное, интересно, что впереди.

Резкий поворот — и мы в глубоком каньоне. Солнце припекает, и от земли горячо. Иногда из таинственного выхода ущелья налетает спасительный свежий ветерок. Он наклоняет редкие кустики развесистого чия, шелестит старыми коробочками колючего чингиля, раскачивает гибкие ветви одинокой ивы.

Впереди зеленая полоска. Она все гуще и гуще. Вот и прозрачный ручеек струится по дну каньона. Как я ему рад! Так хорошо в этой спасительной полоске зелени среди сверкающих белизной, накаленных солнцем глиняных обрывов! Надо сделать стоянку.

Здесь также царят тишина и покой. Лишь высоко в небе слышатся гортанные звуки. Оказывается, над горами парят пустынные вороны. Птицы медленно снижаются, садятся над обрывом и с любопытством поглядывают на нас. Один ворон не выдержал. Подлетел совсем близко, повернул боком голову и, сверкая черными глазами, уставился на собаку.

Со свистом промелькнула стая розовых скворцов и скрылась, нырнув в узкое, обрывистое ущелье. Из-под куста выскочил заяц-песчаник и, развесив уши, неторопливо отбежал немного в сторону, присел за кустиком, посматривая на нас выпученными карими глазами.

На широкой полянке со старыми каменными развалинами жилищ скотоводов виднелись холмики нор песчанок. Трава вокруг была съедена грызунами, но их самих видно не было.

Развалины домов, опустевшая колония песчанок, глубокая тишина придавали оттенок запустения и дикости. Собака, как всегда, помчалась к норам и засунула в одну из них голову.

Внезапно все зашумело: возле нас одна за другой, поднимая облачка пыли, стали взлетать куропатки. Как они ловко притаились!

Птицы сели на склоны гор и потом молча, вытянув шеи, помчались кверху.

На полянке вся земля оказалась испещренной следами птичьих лапок. Здесь излюбленное место для купания в пыли.

И когда все затихло, рядом с нами из норы песчанки, подняв столбик пыли, будто из жерла пушки, с шумом стремительно выскочила еще одна куропатка и, взлетев, помчалась догонять свою стаю.

Как она забралась в нору, зачем ей это понадобилось?

Вокруг в отвесных стенках, похожих на гигантские укрепления, зияют темные щели оврагов, и всюду пещеры, глубокие ниши, темные проходы, прикрытые сверху обвалившимися глыбами глины. В пещерах покой, тишина, полумрак и прохлада. И какие они разные! Вот громадный зал с тремя выходами, и чудится, будто он остался от древнего дворца, где когда-то бурлила жизнь. Один большой зал будто сложен из двух этажей, но пол из громадной, повисшей на уступах глыбы. Она неустойчива и даже покачивается под ногами. Здесь всюду не покидает ни на минуту ощущение, что все сооружения непрочны и в любую минуту могут свалиться на голову.

Вот длинный, извилистый коридор с большой «парадной дверью», открывающейся в каньон. А за ним ансамбль маленьких каморок, как монашеские кельи.

Я выбираюсь из пещер и катакомб, смотрю назад, на причудливое переплетение глиняных изваяний, выточенных водой, ветром и временем, и думаю о том, какие чудесные здесь декорации для различных, особенно приключенческих, фильмов.

Вечереет. В распадок опустилась тень от глиняных гор.

Неожиданно сверху доносится незнакомый прерывистый крик. Высоко в небе, выше тени, падающей от гор, парит коршун и в солнечных лучах золотится, как жар-птица. Над ним крутится и кричит маленькая пустельга. Вот она подобралась поближе и кинулась на коршуна. Но ловкий хищник только чуть сложил крылья и ускользнул.

И так много раз.

Тактика пустельги ясная, забраться выше коршуна, спикировать. А коршун — виртуоз: то упадет бочком, то перевернется, как голубь-турман, то взмоет резко кверху. И всегда по-иному. Вот изобретатель!

Птицы не дерутся, не преследуют одна другую. Они просто играют от избытка здоровья, от счастливой жизни, играют с удовольствием, завершая развлечением долгий день. Потом мирно разлетаются в стороны.

На глиняные обрывы прилетают сизые скальные голуби и рассаживаются на ночлег в многочисленные ниши. Появляется стая розовых скворцов, занимает кусты чингиля. Птицы долго и весело щебечут, никак не устроятся. Колючие кусты — отличное место для ночлега: попробуй к ним подберись!

Сверху падают в каньон вороны, садятся на глиняные горы и долго переговариваются друг с другом. А когда совсем спускаются сумерки, на краю высоких обрывов показываются два горных козла. Животные долго и внимательно смотрят на нас с высоты. Какими, должно быть, маленькими мы им кажемся!

Незаметно приходит ночь, и в небе над изрезанными пустынными глиняными горами загораются яркие звезды.

Рано утром на светлой горке, покрытой мелким щебнем, под кустиками боялыча и караганы я вижу много лунок муравьиных львов. Наверное, не случайно здесь обосновались муравьиные львы, так как всюду видны дорожки, протоптанные муравьями-жнецами. Впрочем, разве только одними муравьями питаются эти хищники?! Их большие, острые, как сабли, челюсти готовы пронзить все, что только можно осилить. Вот и сейчас я вижу, как в воронке в предсмертных судорогах бьется небольшая гусеница бабочки оргиа дубка. Борьба, видимо, была жестокой: лунка разрушена, и от нее остались только следы. И хотя гусеница покрыта густыми волосками — отличнейшей защитой от врагов, что они значат для длинных челюстей?!

Личинка муравьиного льва наполовину затащила гусеницу в землю. Теперь она, наверное, упивается едой.

Среди кустов виднеются небольшие холмики. Это гнезда муравьев-феидоль. Они всюду бродят по земле в поисках поживы. Не удивительно, что один из них нашел торчащую из земли гусеницу, подал сигнал и вскоре возле добычи скопилась целая орава юрких охотников. Кроме маленьких и быстрых рабочих прибыли и медлительные солдаты с такой большой головой, что тело казалось маленьким придатком к ней.

Гусеница — громадная ценность для таких малюток, как феидоли. Возбуждение нарастает с каждой минутой. Но муравьи беспомощны. Густые волоски — непреодолимое препятствие. Впрочем, вскоре найден выход. Кто-то хватает за волосок, усиленно его тянет, вырывает, относит в сторону и принимается за новый. Пример заразителен, и пошли муравьи ощипывать волосатую гусеницу. «Стрижка» идет с большим успехом, и земля покрывается волосками. В это время солдаты не теряют времени и протискивают свои лобастые головы к телу добычи, пытаясь пробить в нем брешь.

Трудная и неуемная работа муравьев, наверное, скоро закончится успехом. Но вдруг неожиданно один за другим муравьи покидают добычу.

Побежали за помощью?

Нет, ушли совсем. Кто-то опытный из добытчиков разобрался и, хотя лакома была гусеница, подал незримый сигнал: «Чужая добыча!» Он немедленно подействовал.

Но не поторопился ли я с заключением? Под другим кустиком в другой лунке муравьиного льва выглядывает конец голой гусеницы-совки, и какое тут столпотворение муравьев-феидолей! Личинка льва им не мешает. Она сидит под землей и медленно сосет другой конец гусеницы. И муравьиному льву, и муравьям — всем хватит пищи. Дело, видимо, в том, что первая гусеница невкусна или даже, быть может, ядовита. Недаром она такая яркая и волосатая.