Он хотел во весь голос закричать: «Прости!»— может, его хоть сердцем услышит Аннаура — но понял, что докричать не удастся, крик перейдет в ужасный звериный рык.

— Я поднимаю бокал этого прекрасного вина, — рыцарь в Алом плаще дождался, пока все присутствующие на королевском пире по случаю окончания турнира замолчали, — за достославную победу в финальной схватке рыцаря в Синем плаще, подданного великого короля Кирсана, — поклон в сторону местного повелителя. — Победу рыцаря в Синем плаще, означающую общую победу рыцарей короля Кирсана над всеми чужестранцами, к коим и я имею несчастье принадлежать, бессмысленно оспаривать. И я, проигравший в финальном бою, со смирением в сердце принимаю мудрое решение герольдов, отдавших победу рыцарю в Синем плаще. Бессмысленно отрицать, что я по недосмотру выехал на ристалище в шлеме со сломанным пером в плюмаже, и только глупец будет оспаривать, что мой конь споткнулся и потерял подкову — этот прискорбный факт совершенно точно доказан беспристрастными судьями. И победа в финальном бою совершенно справедливо и в точности со всеми старинными законами турнирной доблести присуждена бесстрашному рыцарю в Синем плаще, — рыцарь в Алом плаще выдержал паузу, еще раз поклонившись местному королю. — Я поднимаю бокал этого прекрасного вина за доблестную победу рыцаря в Синем плаще и искренне скорблю, что не узнал о мудром решении герольдов чуть ранее и необдуманно пронзил копьем сердце благороднейшему рыцарю в Синем плаще, когда победа уже принадлежала ему. Выпьем же за чудесную победу рыцаря в Синем плаще!

Четвертое место в карете алголиан было оставлено Радхауру, но, поскольку он отправился к озерному царю, рядом с королем Этвардом, напротив хэккера Травла и совершенно седого дебаггера Юнга, уселся сэр Таулас.

— Уважаемый хэккер Травл, — обратился к алголианину Этвард, — вы впервые едете к Озеру Трех Дев?

— Нет.

— Можно поинтересоваться? — Этвард хотел расположить собеседников к дружеской беседе. — Если не хотите, то не отвечайте. Вы пытались достать меч сэра Дэбоша?

— Да, — и словно почувствовав сухость своего ответа и понимая, что хоть перед ним и не человек его веры, но союзник, к тому же король, на землях которого находятся несколько важных реликвий, к тому же названный брат и друг Наследника Алвисида, алголианин посчитал нужным объяснить:

— Все хэккеры по просьбе верховного координатора Мекора пытались поднять меч координатора Фоора.

— А сам Мекор?

— Я об этом ничего не знаю. Этвард помолчал, затем спросил:

— Скажите, хэккер Травл, а вы сильный маг?

— Как и положено священнику моего ранга. Магическая сила пятнадцати хэккеров равна магической силе верховного координатора.

— Это для того, что если все шестнадцать хэккеров объединят свои усилия, они могли бы справиться с верховным координатором? — уточнил Этвард.

— Да, такова была воля Алвисида, сына Алголова.

— Тогда… — Этвард помедлил, словно решаясь, потом спросил:

— Не могли бы вы мне объяснить, почему Экскалибурн, а теперь и меч сэра Дэбоша никто, кроме того, кого меч сочтет достойным, не может взять из воды. Это Озеро Трех Дев волшебное?

— Нет. Просто на мечи накладывается соответствующее заклинание.

— А вы сами можете наложить подобное заклинание?

— Вы просто так спрашиваете, ваше величество?

— Нет.

Алголианин задумался. Затем сказал:

— Я должен знать, что это за меч, и только потом приму решение.

— Я хочу вернуть Экскалибурн обратно в Озеро Трех Дев, — твердо сказал король Этвард. — Он сослужил свою службу, я с ним в руках защитил и объединил Британию. Пусть он покоится с миром. Я хочу, чтобы все бриттские рыцари могли видеть его, но никто и никогда не смог его взять. Вы сможете наложить такое заклинание?

— Да, такое заклинание я наложить могу, — ответил алголианин.

— Но как же вы будете без меча, государь? — удивился доселе молчавший сэр Таулас, которому была небезразлична судьба Экскалибурна. Долгие десятилетия он провел возле озера, дожидаясь, пока найдется человек, который сможет вытащить меч из-под толщи воды и снять с Тауласа заклятье, запрещающее брать ему оружие в руки.

— У меня уже есть другой меч, — повернулся король к одному из самых отважных и прославленных рыцарей Британии. — Если хотите, сэр Таулас, завтра на рассвете можете дать ему имя.

— Разрешите взглянуть на Экскалибурн, ваше величество, — попросил старый рыцарь.

Этвард чему-то усмехнулся, вынул меч из ножен и протянул его Тауласу. Тот отодвинул занавеску на дверце, чтобы было больше света, внимательно осмотрел оружие, вздохнул и протянул меч владельцу.

— Да, пусть он вечно покоится в Озере Трех Дев. Как память о победах короля Артура и ваших.

Как ни хорош был легендарный меч, но сделан он людскими руками, а все, сделанное людьми, подвластно разрушительному действию времени. В отличие, скажем, от клинка Радхаура, который колдовством сотворен из струи чистой родниковой воды…

— И еще, — вновь повернулся Этвард к алголианам. — Я хочу попросить ваш орден об услуге. Вы можете пообещать мне, что когда я умру и мой меч, который получит имя завтра на рассвете, положат в Озеро Трех Дев, вы произнесете над ним заклинание, дабы взять его мог только самый достойный?

— Я не уверен, что смогу дожить до того времени, — серьезно сказал алголианин, — поэтому такое обещание дать не могу. Но наш орден может вам это пообещать и выполнить. Думаю, он не откажет вам в этой просьбе, хотя мы стараемся не вмешиваться в дела людей, не исповедующих нашу веру.

— Как же, не вмешиваются, — не сдержался сэр Таулас. — Да о вашем невмешательстве даже сказки рассказывают.

Этвард бросил на спутника сердитый взгляд, но алголианин неожиданно улыбнулся:

— Да? Интересно было бы послушать. Дорога неблизкая, и хотелось бы скрасить ее забавным рассказом.

— Раз вы сами просите, — усмехнулся сэр Таулас, — расскажу. А потом можете обижаться и вызывать на поединок, я не уклоняюсь от подобных предложений.

— Я понял, — кивнул алголианин, — вы хотите сказать, что ни один ваш бывший противник не может упрекнуть вас в трусости, поскольку все, кто скрещивал с вами мечи или копья, мертвы.

— Именно так, — самодовольно ответил сэр Таулас.

Бесстрашный рыцарь, поклявшийся своей жизнью защищать человека, доставшего Экскалибурн из Озера Трех Дев, всегда раздражал Этварда хвастливостью и не слишком умным поведением. Но его присутствие в свите Этварда добавило королю немало популярности и придавало уверенности на первых порах. Но потом сэр Таулас все больше стал раздражать короля своей глупостью, высказываемой с непередаваемым апломбом — всякий, кто ему возражал, либо погибал в поединке, либо был ославлен Тауласом как последний трус. К тому же на поле битвы отважный рыцарь оказался не так уж ценен — он увлекался боем и совершенно не обращал внимания на товарищей, не внимая приказам. И король, чтобы не выслушивать дурацких сентенций и не терять своих рыцарей, гибнущих в поединках с Тауласом, старался отправлять его подальше под любым благовидным предлогом — с посольством, на турнир или для совершения совсем уж выдающего подвига — в другие страны, желательно как можно подальше; к шаху Балсару, например, с которым у короля Британии интересы никак не пересекались, Таулас ездил аж семь раз. Но накануне празднеств по случаю победы бриттов у Рэдвэлла, бывшего отшельника Озера Трех Дев отправить куда-либо было просто невозможно. И сейчас Этвард был вынужден сожалеть, что пригласил Тауласа, пожелавшего навестить место своего былого добровольного заточения, в карету алголиан — пусть бы ехал верхом, не мешал очень важной беседе.

— Какую бы сказку вы не рассказали, — ответил хэккер Травл Тауласу, — я не обижусь и не вызову вас на поединок, как бы вам этого не хотелось.

— Что ж, — усмехнулся в усы Таулас, — тогда слушайте. Шел алголианин, уж не знаю, в каком он был звании, дремучим лесом по своим, уж не знаю по каким, алголианским делам. Лес был поистине дремуч и трудно проходим. Наверное, где-то в Тевтонии, где мы как-то с королем Этвардом и другими рыцарями совершили несколько славных подвигов. Лишь едва приметные звериные тропы пересекали нехоженый мох и дикую траву. В один прекрасный момент солнце блеснуло сквозь ветви вековых деревьев, и перед алголианином открылась полянка. Представляете, птицы спокойно прогуливались в траве, занятые своими птичьими проблемами, не обращая на алголианина никакого внимания. А посреди поляны стоял колодец. К лесу совсем не подходящий, выложенный белым камнем, какого в этих краях сроду не наблюдалось. Не разрушенный веками и еще очень даже крепкий. Хотя мхом порос основательно, да и бадьи на уже тронутой ржавчиной цепи не было. И все вокруг — в траве, представляете? Ну кому нужен колодец в этой глуши, когда быстрый ручей журчит совсем рядом?