ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Жосс Аквинский быстро оглянулся в сторону дома: он хотел убедиться, что невестка не наблюдает за ними. Потом он поднял своего племянника и посадил его на широкую спину коня.

— Но-о! — закричал малыш дрожащим от возбуждения голосом. — Пошла, лошадка!

Жосс быстро сжал ладонями маленькие острые пятки, которые так и норовили вонзиться в бока его скакуна. Гораций был добрым и сильным конем, обычно невозмутимого нрава, но ведь никогда не знаешь наперед, как даже самое спокойное животное поведет себя в ответ на такое неожиданное воздействие.

— Тише, Огюст, приятель, — поспешно сказал Жосс. — Я ведь говорил тебе раньше, что «но-о!» — совсем не то, что нужно.

— А что нужно сказать, дядя Жосс? — запищал мальчуган. — Я все время забываю.

— Ну, ты можешь сказать «хоп!», если тебе очень хочется, — разрешил рыцарь. — Но лошади, как я объяснял, отзываются и на ноги, и на руки, и на голос. Нельзя использовать что-то одно, не подумав об остальном.

— И на задницу, дядя Жосс! Ты говорил, что нужно использовать задницу, чтобы держаться крепко в седле!

Ребенок вертелся от радости, наслаждаясь непривычной для него свободой в компании своего нестрогого дяди, — ему удалось сказать слово «задница» два раза и не получить за это взбучки!

— Так и есть, — улыбнулся Жосс. — Сиди крепко в седле, говорил я, дай старине Горацию знать, что ты «на коне».

— Я хочу скакать сам, без твоей помощи! — потребовал Огюст. — Ну пожалуйста, дядя Жосс!

— Нет! — Жосс сильнее сжал поводья. — Если твоя дорогая матушка узнает, что я всего лишь посадил тебя на лошадь, она спустит с меня шкуру, — проворчал он.

— Что значит «спустит шкуру», дядя Жосс? — слух у племянника был намного острее, чем предполагал Жосс.

— Э… ну… ничего особенного. Хорошо, Огюст, дружище, сейчас один круг по двору, а потом…

— Жосс! — раздался пронзительный женский голос. — Жосс, ты думаешь, что делаешь? О, осторожно! Осторожно!

Теофания Аквинская, казалось, была вне себя. Мать не только шестилетнего Огюста, но и его младшей сестренки и грудного братишки, она была женой самого младшего брата Жосса, Аселена. Едва завидев Жосса рядом со своими детьми, она тут же норовила вмешаться.

— С парнем все в порядке! — запротестовал Жосс, придерживая Горация. Ничуть не сопротивляясь появлению на своей спине маленького наездника, даже когда тот начинал брыкаться и визжать, конь, тем не менее, мог испугаться орущей женщины.

— Заткнись, Теофания! — закричал Жосс, натягивая поводья, чтобы наклонить тяжелую голову Горация. — Разве ты не видишь, что пугаешь его?

— Что? — воскликнула Теофания. — Как ты смеешь так говорить со мной?

Очевидно, мальчуган решил, что конь дяди Жосса — неподходящее для него место, во всяком случае когда maman несется по двору с боевым кличем. Одной рукой подхватив слезающего Огюста, другой удерживая Горация, Жосс буркнул что-то себе под нос.

И вновь он недооценил остроту слуха шестилетнего мальчугана. Едва Теофания, пылая праведным гневом, стащила свое дитя с плеча Жосса, Огюст наивно спросил:

— Дядя Жосс, а что такое salope?[1]

* * *

За все нужно платить.

В тот вечер, когда Теофания, ворча, поднялась наверх, чтобы проведать малютку, Жосс остался внизу с братьями и невестками. Он прекрасно понимал, что собравшееся общество не слишком им довольно.

«Проклятье, — думал он, подливая себе вина, — в конце концов, чей это дом? Я старший из братьев, и в моем собственном доме я могу творить все, что захочу!»

Но, разумеется, на деле все было не так просто. И Жоссу хватало здравого смысла, чтобы понимать это. Аквин — и большой, укрепленный поместный дом, и обширное поместье — по закону принадлежал Жоссу он был наследником, и собственность и титул перешли к нему пятнадцать лет назад после смерти отца, Жоффруа Аквинского.

Но Жосс всегда знал, что не создан быть землевладельцем. Он не умел обращаться ни с землей, ни с домашним скотом, за исключением лошадей; его не интересовало управление селянами, работающими на благо всех, кто зависел от Аквина. А его братья — Ив, Патрис, Оноре и Аселен — любили и понимали землю.

Как бы там ни было, едва вступив в права наследства, Жосс сразу покинул родной дом. Он оставлял его и раньше: как и множество старших сыновей, он поступил в качестве пажа в семью рыцаря, чтобы выучиться ремеслу, весьма далекому от земледелия. Он даже провел два года в Англии с родней матери, где его дедушка по материнской линии, Герберт из Луэса, оказал ему радушный прием, очевидно, справившись с потрясением от того, что его любимая Ида покинула родной дом, дабы выйти за француза. Когда дедушка был уже довольно стар, Жосс стал оруженосцем и в должное время получил шпоры — заслужил звание рыцаря.

В совсем еще юном возрасте он уже бывал в походах с самим королем Ричардом. Тогда тот еще не был королем, но теперь сделался им.

Благодаря щедрости нового правителя Жосс получил поместье в Англии. Точнее, он должен был стать владельцем поместья, после того как закончится строительство, но лишь одному Богу было известно, когда это произойдет.

И до поры до времени, стараясь сохранять терпение, покуда задержки громоздились одна на другую, Жосс снова жил во Франции. В доме, хозяином которого он был по закону, но в котором чувствовал себя скорее гостем.

И в такие моменты, как этот, — не слишком желанным.

Жосс опустился на массивную деревянную скамью, одновременно ощущая и раздражение, и растерянность.

— Я не причинил парню никакого вреда! — запротестовал он, сделав большой глоток вина.

— Может, и нет, — отозвалась его невестка Мари, жена Ива. — Но не в этом дело. Теофания ведь просила тебя не сажать Огюста на коня, а ты не стал ее слушать.

— С парнем слишком нежничают! — воскликнул Жосс. — Он до сих пор ездит верхом только на крошечном пони. Разве это дело для такого храброго мальчугана? Тут слишком много женщин, а Огюсту нужна мужская компания.

— Она у него есть, и в изобилии! — возразил Аселен; было видно, что эти слова задели его за живое. — У него есть я, у него есть дяди: Ив, Патрис и Оноре. Да еще мальчики Ива: Люк, Жан Ив и Робер. А когда малыш у Оноре подрастет и окрепнет, он тоже сможет играть с Огюстом. Здесь достаточно мужской компании, Жосс, даже для тебя.

— Что ж, может быть, и так.

Жоссу стало не по себе — он не только оказался в меньшинстве, но и почувствовал себя побежденным.

— И все же позволь мне сказать: он бы уже научился ездить на большой лошади, если бы его воспитывали как меня!

— Когда тебе было шесть, ты все еще оставался здесь и носился по округе на пони немногим крупнее, чем у Огюста, причем надоедал всем до смерти, — напомнил Ив. — И только после того как тебе исполнилось семь, ты уехал отсюда, чтобы стать пажом сэра Гая.

— Нет, в семь я уже уехал!

— Не уехал!

— Уехал!

— О, прекратите! — воскликнула Мари. — Правда, Жосс, что ты за человек? Почему в твоем присутствии разумные взрослые мужчины ведут себя как дети?

— Они мои братья, — буркнул Жосс.

— О, конечно, это все объясняет.

В голосе Мари отчетливо слышались саркастические нотки. Но она улыбалась, да-да, улыбалась Жоссу. Мари всегда относилась к нему с нежностью.

— Жоссу не следовало называть Теофанию… э-э-э… так, как он ее назвал, — благочестиво заметил Оноре. — Это было очень грубо. И очень несправедливо.

Аселен, снова впав в ярость из-за нанесенного его жене оскорбления, закашлялся.

— Мне очень жаль, — быстро вставил Жосс, до того как Аселен даст волю своему справедливому негодованию. — Просто сорвалось с языка.

— А что ты сказал ей, Жосс? — шепотом поинтересовалась Мари, пока два младших брата, кивая, соглашались, что Жоссу недостает почтительности. — Аселен не ответил мне, а Теофания вышла из себя, когда я спросила ее об этом.

вернуться

1

Salope (фр.) — сука, шлюха (груб.). (Здесь и далее — прим. ред.)


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: