На Джона меньше всех воздействовало присутствие приемной дочери, хотя он, без сомнения, изменился сильнее других. В нем появилась некая таинственность, совершенно не свойственная ему в былые годы, когда он срывал свое настроение на каждом, кто попадался на пути. Он часами пропадал в своем кабинете и, что еще более странно, по ночам принимал посетителей, которых никто никогда не видел даже краем глаза. Елизавета каждую ночь просыпалась, слыша, как мягко катятся по дороге колеса кареты и постукивают копытами лошади. Ее возмущал тот факт, что он мог приводить в этот дом женщин — в дом, где жили она и их дочь. А какое еще объяснение могло прийти ей в голову? Но росло в ней и другое чувство, заставлявшее быстрее биться сердце. Временами Елизавете хотелось крепче сжать кулаки. Однажды Бриджет сказала ей: — Почему вы всегда плачете, когда он, — последовал кивок в сторону кабинета Джона, — принимает поздних посетителей? Вы же знаете его. Почему это расстраивает вас?

— Мне не нравится, что эти люди приезжают сюда. Отчего он не может сам к ним ездить?

Бриджет захихикала.

— Здесь теплее, миссис Елизавета. Как бы ни благоустроена была дама из Друри, ей никогда не найти места лучше Саттона.

— Но для меня это оскорбительно, ты так не считаешь?

— Да, вы правы. Ему следовало прыгнуть к вам в кроватку еще добрых двенадцать месяцев назад.

— Бриджет!

Но это было чистой правдой. Джон все же не до конца простил ее измену. И с тех пор, как она вернулась в Саттон, между ними не было никаких интимных отношений. Елизавета дорого заплатила за нарушение общественной морали.

Бриджет вновь обратила на себя ее внимание: — Мне кажется, это просто глупо. На вашем месте, миссис Елизавета, я бы взяла инициативу в свои руки, как только еще одна из них появится здесь. Вы ведь хорошенькая, как куколка, а они — не более чем уличные девки.

— Бриджет, он никогда не простит меня.

Служанка, казалось, задумалась.

— Не думаю. Быть может, он и держится с вами чопорно, но ведь вы тоже были столь неосторожны и даже грубы, что оставили его постель ради постели другого.

Правда была болезненна, и Елизавета, глядя в окно, спросила:

— Ты думаешь, это разлучило меня с ним?

— Кто знает? Но даже если и так, игра, вероятно, стоила свеч.

И Елизавета по-прежнему каждую ночь лежала и слушала стук карет полночных гостей. И однажды решилась.

Встав с кровати, она подошла к окну и увидела фигуру женщины в необъятном плаще с капюшоном. Женщина выходила из фаэтона. В волнении Елизавета зажгла свечу. В тусклом свете она увидела в зеркале свое возбужденное лицо, вспомнила глаза Джона — как расширялись его зрачки, когда он бывал в гневе, — и жгучее желание снова стать настоящей хозяйкой Саттона возобладало над всеми другими чувствами. Она заставила себя пройти в глубь коридора и остановилась, почти не дыша, вслушиваясь в невнятные голоса, доносящиеся из комнаты.

Позвякивание графина о край бокала и тихий смех Джона дали ей понять, что он принимал женщину наедине. Елизавета собиралась вернуться к себе в комнату, но любопытство заставило ее медленно приоткрыть дверь.

Перед ней предстала очень любопытная сцена. В женщине, прямо сидевшей на краешке стула, не было ничего от уличной девки, она не была вызывающе накрашена. Нет, перед Елизаветой сидела особа аристократических кровей. Ее серебристо-седые волосы были подняты вверх под дорогую парижскую шляпку, а ухоженные руки лежали на серебряном наконечнике трости из слоновой кости. Сам Джон сидел на стуле попроще и пониже, чем тот, на котором расположилась дама. Оба держали в руках бокалы, явно собираясь за что-то выпить.

Когда Елизавета появилась в дверях, воцарилась давящая и неловкая тишина, но в конце концов молчание нарушила незнакомка:

— Вам не кажется, что за вами следят, мистер Уэстон?

Грозно посмотрев на жену, Джон прошипел:

— Что, черт возьми, случилось, Елизавета? Почему, вы не спите в такое время?

К ней вернулось мужество, и она ледяным голосом сказала:

— То же самое я могу спросить и у вас.

Женщина приподняла подкрашенные брови, и Елизавета увидела, что вырез ее платья очень глубок, а плечи слишком обнажены. Они снова неловко замолчали, в это время Джон сверлил взглядом жену, а обе женщины в свою очередь не отрывали глаз друг от друга. Наконец заговорила незнакомка:

— Дорогая миссис Уэстон — вы ведь миссис Уэстон, не правда ли? — пожалуйста, не волнуйтесь. Я так стара, что гожусь вам в матери, и уверяю вас, что мы с вашим мужем всего лишь обсуждаем деловые проблемы.

— В полночь?

— Да, в полночь. У нас такое дело, которое мы не можем обсудить днем.

— Что же это за дело? — гневно поинтересовалась Елизавета.

Женщина удивленно взглянула на нее и спросила, бросив на Джона вопросительный взгляд:

— А вы разве не знаете?

— Елизавета ничего не знает, — угрюмо ответил он и, поведя плечами, уставился в огонь.

— О!

Елизавета вошла в комнату, закрыла за собой дверь и отчетливо произнесла:

— Я не думаю, Джон, что заслуживаю такого обращения с собой. В конце концов, я уже однажды была полноправной хозяйкой Саттона, а теперь вы приняли меня обратно. И я в свою очередь до настоящего момента закрывала глаза на ваши ночные бдения, так как считала, что необходимо позволять удовлетворять мужчине его похотливые желания, особенно если женщина не может ему в этом помочь.

Джон несколько мгновений виновато смотрел на нее. Елизавета, еще более утвердившись в своей правоте, продолжила:

— И все же, несмотря на мои подозрения, мадам, я, учитывая ваш преклонный возраст, не допускаю о вас дурных мыслей. Но мне кажется, что, будучи женой Джона, я имею право попросить у вас немедленного объяснения вашего присутствия здесь.

Джон и его гостья пристально посмотрели друг на друга. Наконец Джон поднялся и произнес:

— Леди Дервентвотер, разрешите мне представить вам мою супругу Елизавету.

Елизавета слегка склонила голову, а леди Дервентвотер тоже встала и сказала:

— Очень приятно. — Затем она повернулась к Джону: — Ваша жена попросила меня все ей объяснить, мистер Уэстон. Я полагаю, что это должны сделать вы, а не я.

Обе женщины выжидательно смотрели на него. Наконец Джон, как будто приняв для себя какое-то решение, начал:

— Леди Дервентвотер, когда нас прервали, мы собирались кое за что выпить. Я предлагаю тост еще раз.

— Понимаю, — ответила она, прямо посмотрев на него и поднимая свой бокал.

— А вы выпьете с нами, Елизавета?

— Если смогу присоединиться к вашему тосту.

Он налил вина и ей и поднял свой бокал:

— Леди Дервентвотер, Елизавета., я предлагаю выпить за здоровье Его Величества. Пусть жизнь его будет долгой.

Ночная гостья поддержала тост:

— За нашего короля Джеймса III.

Елизавета была потрясена. Ей никогда не пришло бы в голову такое объяснение. Джон стал активным сторонником партии якобитов, а все его тайные гости были ее активистами. И тогда она поняла, почему ей показалась знакомой фамилия дамы. Во время неудавшегося восстания 1715 года, , когда молодой Джеймс Стюарт отправился в Шотландию и попытался отвоевать корону у только что взошедшего на трон Георга I, граф Дервентвотер был его верноподданным. Когда восстание было подавлено, графа отправили на плаху.

— Так-так, — сказала она. — Значит, вы оба за короля Джеймса?

Молча, не поднимая глаз, Джон и его высокопоставленная гостья подошли друг к другу.

— Да, — ответил он с напором, уверенностью и даже почти с угрозой. Елизавета никогда не видела его таким.

— За Джеймса III! — Она подняла бокал и вдруг рассмеялась. — И за то, что я больше не считаю вас развратной женщиной. Простите меня, леди Дервентвотер.

Джон немного странно посмотрел на нее и сказал:

— Да, вы были не правы.

Леди Дервентвотер откашлялась и проговорила:

— Мистер Уэстон, предлагаю отложить наше дело до завтра. Я останусь в Гилфорде и вернусь, как только стемнеет. Сожалею, что не была знакома с вами раньше, миссис Уэстон. И знаете, что я еще вам скажу? Вы не должны опасаться других женщин. Вы сами просто красавица и, я думаю, очень любимы. До свидания.