— Что я должна сделать? Ответ уже был у него на устах:

— Спрячьтесь поблизости. Здесь, в двух шагах от дороги, есть кафе. Я буду там в четыре.

Елизавета засмеялась, а Поуп вдруг почувствовал, что не может говорить, поднес ее руку к своим губам и позволил себе заплакать.

Их любовь была взлелеяна в тепле таинственности. Короткие встречи раз в неделю переросли в ежедневные. Мелиор Мэри много раз сопровождала Елизавету на эти горько-сладкие свидания, попивая шоколад и наблюдая за тем, как крошечный молодой человек так пристально смотрит на ее хорошенькую мать.

К неизбежному концу подвела все это миссис Нельсон, одна из представительниц Беркширского комплекта. Вдова, женщина, претендующая на образованность, жадный коллекционер человеческих душ, она считала Поупа частью своей сокровищницы и измучила его бесконечным потоком намеков на свою любовь, плохо замаскированную под жалость.

Однажды она, предварительно убедившись, что миссис Уэстон нет дома, посетила магазин в Гилфорде и «случайно» заглянула в кафе, куда зачастили Поуп и Елизавета Уэстон, а затем зашла в Саттон, заметив Джону, как хорошо смотрятся вместе его жена и этот поэт. Гробовое молчание Джона яснее ясного свидетельствовало о том, что она попала в цель, и миссис Нельсон ушла, торжественно шурша юбкой, которая была на шесть дюймов шире, чем у любой другой дамы в округе.

Елизавета, миновав Центральный Вход с Мелиор Мэри за руку, почувствовала свинцовую, давящую атмосферу, и ее сердце сжалось от страха. У нее никогда не было желания тайно влюбиться, и если бы жизнь была добрее к ней, она бы счастливо вышла замуж и с радостью управляла огромной семьей.

Она с самого начала не хотела Джона Уэстона в мужья, чувствуя в нем то упрямство, с которым могла состязаться только такая же своенравная женщина, как он. Но ее опекун, сэр Уильям Горинг, считал, что хозяин замка Саттон — отличная партия, и это решило дело. Ее брат Джозеф обдумывал множество планов, как Черномазый выкрадет ее, если потребуется, даже от алтаря и перевезет в безопасное место. Но конкретного «безопасного места» так и не нашлось, все планы разрушились, и в конце концов оказалось, что проще смириться.

Елизавету не покидало предчувствие беды, когда она увидела мужа, стоящего перед камином в Большой Зале. Его ноги были слегка расставлены, а руки заложены за спину, как всегда, когда он пребывал в плохом настроении. Джон был краток:

— Приходила миссис Нельсон.

— Кто?

В смятении чувств она совершенно забыла, о ком говорит муж, и это еще больше взбесило его.

— Миссис Нельсон — подруга Рэккетов и Инглфилдов, любовница вашего чудного поэта.

Несчастная, притихшая Елизавета попала прямо в ловушку, расставленную для нее.

— Вы несправедливы, сэр, говоря так о мистере Поупе.

Джон, взревев, повернулся к ней и процедил:

— Я буду говорить об этом карлике, об этом исчадии ада, над которым подшутил сам дьявол, так, как мне захочется, мадам.

— В чем дело, Джон?

— И вы спрашиваете у меня, в чем дело? Вы, осквернительница брака, лгунья, двуличная…

Он слишком далеко зашел. Его жена, обычно такая мягкая, кричала на пределе своего голоса:

— Замолчите немедленно! Ничего такого между мной и Александром Поупом нет. Я люблю его — это правда, но мы никогда не опускались до прелюбодеяния. Как вы смеете пятнать мое доброе имя! Я покидаю ваш дом!

— Только без Мелиор Мэри.

Ее лицо исказилось от страха.

— Ребенок останется с матерью. Это закон природы.

— Ребенок не останется с женщиной, не способной его воспитать. Это закон страны!

— Но Джон…

— Молчите. Идите в свою комнату, Елизавета. Я не хочу вас больше видеть.

Поколебавшись, она повернулась и пошла на второй этаж, в залу, называемую комнатой сэра Джона Роджера, где и провела ночь.

За три дня она не обменялась с мужем ни единым словом, все переговоры осуществлялись через Мелиор Мэри или слуг. Но на четвертый день у Елизаветы наконец появилась возможность уйти — на рассвете Джон уехал на охоту, на целых восемь часов. Когда муж со своим конюхом скрылись в глубине леса, служанка Елизаветы Бриджет Клоппер упаковала как можно больше вещей своей хозяйки. Ко входу были поданы две кареты, являющиеся собственностью Елизаветы, и, оставив мужу короткую записку, хозяйка Саттона и ее дочь поехали вниз по дороге в первой карете в сопровождении второй, везущей прислугу и багаж.

Наконец ворота были открыты. Когда они миновали их, Елизавета сжала рукой в перчатке руку Мелиор Мэри. Она не видела, что лицо дочери побледнело и стало почти таким же белым, как этот неизвестный мир перед ними.

— Без замка Саттон я умру, — сказала девочка как бы сама себе.

— Ну и глупо. В конце концов, это всего лишь дом.

— Но я — часть этого дома.

Елизавета не ответила. Страдальчески сморщив лицо, Мелиор Мэри смотрела, как снова закрываются металлические ворота. Карета начала набирать скорость и вскоре уже мчалась под небом, покрытым снеговыми тучами.

Мелиор Мэри никогда не видела дома меньше. Он был похож на розовую раковину, в которой Елизавета и ее дочь укрылись, как выброшенные на берег рыбы. Он стоял на ровной террасе под самыми стенами Виндзорского Дворца и совершенно не был похож на замок Саттон. Однако дом был по-своему удобен: он согревал их, и не только физически.

У них было двое слуг: Бриджет Клоппер, приехавшая с ними из Саттона, и Том, тощий рябой мальчик лет одиннадцати-двенадцати, который выполнял лакейскую работу. Тома им подарил мистер Поуп. Он нашел его на улице, подумал, что нет ничего ужаснее, чем несчастный ребенок, просящий милостыню, и, помыв мальчика, после чего тот стал выглядеть даже немного хуже, доставил его в дом в Виндзоре.

Там мальчик съел целый пирог с мясом, за что Клоппер побила его прогулочной тростью хозяйки, и показал язык Мелиор Мэри. За этот проступок его ударил по уху мистер Поуп.

Для человека такого маленького роста поэт отвесил значительную плюху, и Том, усевшись у кухонного камина, захныкал, но тут подкралась Мелиор Мэри и вылила на него кастрюлю холодной воды. С прилипшими к голове рыжими волосами, как у мокрой кошки, и постоянно прищуренными от жестокостей судьбы голубыми глазками, он напоминал промокшего зверька.

— Не вздумай еще раз вылить на меня воду, а то я подвешу тебя за юбку!

— Скажи на милость, на каком языке ты говоришь?

— Это дублинский говор — я родился в Дублине.

— Жаль, что ты там не остался. Впредь будешь называть меня мисс Уэстон. Понял?

С этими словами Мелиор Мэри вывалила тесто, приготовленное Бриджет для пудинга, на рыжую голову мальчишки и торжественно удалилась. Но Том дождался часа расплаты, и однажды Мелиор Мэри, прыгнув в свою кровать, с ног до головы вымазалась в свежем гусином жире. Она завизжала, Елизавета вспыхнула, Бриджет еще раз воспользовалась ее прогулочной тростью, а мистер Поуп в свой очередной визит приказал мальчишке выйти и подождать его в карете. Казалось, на этом все и закончилось.

— Пожалуйста, не надо, мистер Поуп! Я тоже виновата — ведь это я мучила его, — умоляла Мелиор Мэри.

И тогда Том произнес слова, повлиявшие на решение поэта:

— Я знаю, у меня очень некрасивое лицо, сэр, но это совсем не значит, что я ужасен в душе.

Его слова так растрогали Александра, что слезы навернулись ему на глаза.

— Господи, — вздохнул он, — не говори так, мальчик. Все мы рождаемся такими, какими нас хочет видеть Бог. О человеке судят только по поступкам. И раз ты не можешь быть хорошим слугой миссис Уэстон — а ведь она добра к тебе и кормит тебя, — то не заслуживаешь доброго обращения. Но если ты будешь покладистым, то нам все равно, какое…

— Ты и правда некрасивый, — вставила Мелиор Мэри и тут же добавила: — Мистер Поуп, вы ведь не выгоните его, правда? Все-таки хоть какая-то компания.

Том без лишних слов протянул ей свою шершавую руку, и она почувствовала на себе преданный взгляд голубых глаз. Теперь у нее появился друг на всю жизнь.