Она передвигалась по чердаку на четвереньках, проклиная на чем свет стоит пыль, норовящую залезть в горло и нос, и старалась не обращать внимания на странные звуки над головой, уговаривая себя, что это всего-навсего птицы… больше быть некому и нечего бояться.

Наконец добралась до нужных коробок и, отодвинув одну в сторону, попыталась дотянуться до той, что стояла позади. Не тут-то было. Коробка не поддавалась. Что-то мешало. Эбби пошарила у основания и похолодела, едва пальцы коснулись чего-то мягкого.

Она сразу поняла что это, но вопреки доводам рассудка потянула ткань на себя. Руки у нее дрожали, когда она вытащила большую тряпку, которую сама же когда-то засунула подальше.

Прошло много времени с тех пор, как платье было ослепительно белым и сверкало стеклярусом под стать бриллианту на обручальном кольце. Она была по-настоящему сказочной невестой, по крайней мере, так писали местные газеты, и ее платье было воплощением мечты всех маленьких девочек и многих девушек тоже, Эбби и чувствовала себя принцессой… королевой, когда торжественно шагала рядом с отцом к алтарю. А потом, когда викарий обвенчал их и Сэм поднял вуаль, она увидела его глаза, и ей показалось… ей показалось… будто… Да, ей тогда показалось, что она стала бессмертной. Любимая, обожаемая… Любимая.

Ей даже в голову не могло прийти, что наступит день и все изменится. Сэм больше не будет смотреть на нее с обожанием и страстью.

Какой же она была наивной… Какой глупой…

Мать и отец пытались отговорить ее от скороспелого замужества, ведь она и Сэм едва знали друг друга, но Эбби и слушать ничего не желала. Родители же старики. Они забыли, что, значит, любить и что, значит, чувствовать себя желанной. Где уж им помнить о том, как не хочется расставаться с любимым даже на минуту…

Эбби и Сэм познакомились случайно, в университетском городке. Эбби, погрузившись в какие-то свои мысли, заехала на велосипеде на ту часть территории, где студентам появляться не полагалось. Налетев на Сэма и едва не сбив его с ног, Эбби решила, будто имеет дело со своим братом-студентом, и не обратила внимания на то, что он старше. Покраснев как рак, Эбби стала извиняться, но ее смущение было вызвано не тем, что она могла покалечить симпатичного молодого человека, и, естественно, не тем, что она нарушила университетские правила, а тем, как ее сердце и тело отреагировали на Сэма.

Позднее она призналась Сэму, что, если бы он захотел взять ее прямо там, посреди двора на подстриженной мягкой травке, она бы и пальцем не пошевелила, чтобы помешать. И так было всегда. Стоило ему оказаться поблизости, и Эбби таяла, хотя была девственницей, и ее сексуальный опыт ограничивался весьма целомудренными поцелуями Ллойда и легким флиртом с ним же.

Выяснив, что Сэм не студент, как она полагала, а недавно назначенный младший лектор, она пришла в неописуемый ужас и совсем растерялась.

Он же прочитал ей короткую нотацию о катании на велосипеде на запретной территории и отпустил на все четыре стороны, так что Эбби и не рассчитывала еще раз увидеться с ним.

Лишь два дня спустя Сэм появился в общежитии с книгой, которая выпала из корзинки, привязанной к ее велосипеду, и Эбби смутилась, потому что он застал ее всю в слезах над газетной заметкой.

Заметку сопровождали шокирующие своим натурализмом фотографии голодающих детей из развивающихся стран, и Эбби сразу же стала взахлеб говорить Сэму, едва он спросил о причине ее слез, что не родит ребенка в мир, где так много-много-много детей в отчаянном положении.

— Я понимаю, ты считаешь меня слишком сентиментальной, да? — вызывающе спросила она, едва сумела взять себя в руки.

Однако Сэм, как ни странно, отрицательно покачал головой.

— Да нет, не считаю. В сущности, любой человек…

Он не закончил фразу, потому что вернулась соседка Эбби по комнате и потребовала, чтобы ей помогли отыскать одолженную у кого-то книгу.

Сэм отказался от кофе, а так как близились летние каникулы, то Эбби опять потеряла надежду встретиться с ним в скором времени. Каково же было ее удивление, когда две недели спустя, загорая в саду родительского дома, она вновь увидела Сэма. Более того, он пригласил ее на свидание!

Позднее Сэм объяснил, что не считал себя вправе сделать это раньше, так как не мог забыть, что она студентка, а он — преподаватель. И Эбби еще сильнее влюбилась в него, стоило Сэму сказать, как, невыносима была ему мысль, будто он как преподаватель извлекает пользу из своего положения, принуждая студентку к сексуальным отношениям. Он был таким прямолинейным, таким честным, таким нравственным… Даже иногда чересчур… Например, когда не захотел воспользоваться возможностью и уложить Эбби в постель.

— Ты не хочешь меня, — упрекала она его сквозь слезы.

В ответ Сэм взял ее руку и приложил к тому месту, которое недвусмысленно давало девушке понять, как она не права. А когда она покраснела и отвела взгляд, Сэм рассмеялся, потом вздохнул и отвел ее руку со словами:

— Понимаешь, все так быстро, и ты…

— Только не говори, что я слишком молода, — с горячностью перебила она. — Мне уже двадцать. Почти…

— А мне двадцать шесть… Почти.

— Всего-то шесть лет разницы! — воскликнула Эбби, не желая уступать.

— Ты девушка, — упрямо возражал Сэм. — Строишь воздушные замки, а я…

— Так научи меня, — не отставала Эбби. — Вот возьми и научи меня…

Сэм закрыл глаза, обнял ее и шепнул:

— Не надо меня соблазнять.

У него дрожал голос, и Эбби не сразу, но поняла, что это от некой гремучей смеси чувств. И у нее сладко замерло сердце.

Впервые Сэм поцеловал ее во время их второго свидания. Случайно Эбби обмолвилась, что хотела бы посмотреть «Сон в летнюю ночь», которую традиционно ставили в театре «Глобус». Нет, Боже упаси, она ни на что не намекала и, естественно, не ожидала от Сэма приглашения. Рецензии на спектакль были самые положительные, и Эбби лелеяла надежду, что родители сделают ей драгоценный подарок.

Когда же Сэм позвонил и сказал, что у него есть два билета, а потом спросил, не хочет ли она пойти с ним, у Эбби захватило дух от счастья и помутилось в голове оттого, что она опять его увидит.

Сэм приехал за ней, одетый в смокинг, и Эбби охнула от изумления, оценив его элегантность и мужскую привлекательность.

— Я подумал, что после спектакля мы могли бы где-нибудь поужинать, — предложил он Эбби, обращаясь одновременно и к ее родителям тоже.

Эбби видела, как просияла мать, а отец, чуть волнуясь, сказал, что доверяет Сэму свою бесценную дочь, но дома она должна быть не позже полуночи.

В тот год в большой моде были платья с пышной юбкой и их носили везде — от самого последнего паба до роскошного особняка. У Эбби тоже было такое зеленое, под цвет глаз, платье, которое она еще ни разу не надевала, великолепно оттенявшее ее прозрачную кожу и светлые волосы. По крайней мере, так уверяли продавщицы в магазине.

Прелестный шарф из белого шелка, за которым мать кинулась наверх, придал платью более элегантный вид. Эбби вспомнила, как мучительно покраснела под взглядом Сэма, как будто он видел ее насквозь, не говоря уж о преграде в виде тонкой материи. Она вспыхнула, словно и впрямь была обнаженной До Стратфорда-он-Эйвон было час езды, и первую половину пути Эбби молчала, слишком взволнованная близостью Сэма, чтобы начинать разговор.

Потом ей удалось немного расслабиться, и она стала щебетать, какой замечательный выдался день. Сэм отвечал, что да, день чудесный и остаток недели обещает быть таким же.

Неожиданно он спросил:

— Ты любишь загорать?

— Да.

И тотчас объяснила, что из-за чувствительной кожи приходится быть очень осторожной. Даже посетовала, что ей ни за что не добиться такого же замечательного загара, как у других девушек.

Как раз в это время ни сзади, ни впереди не оказалось машин, и Сэм, повернувшись, внимательно посмотрел на Эбби, прежде чем снизить скорость и провести ладонью по ее руке. Она затрепетала от этого прикосновения, а уж когда он взял ее за запястье, поднес ладонь к губам и страстно поцеловал, сердце у девушки забилось как бешеное, словно готово было выскочить из груди.