Вот старик взял обе сумы — и сердиту и хорошу — и пошел домой. Подходит ко двору и кричит старухе: «Встречай меня с журавлем-сыном». Она на него быстро глядит: «Поди-ка ты домой-то, я тебя отваляю!» Взошел в избу старик, зовет старуху: «Садись за стол» — и говорит: двое из сумы! Двое из сумы вылезли, настановили и пить и есть. Старуха наелась-напилась и похвалила старика: «Ну, старик, я теперь бить тебя не стану». Старик, наевшись, вышел на двор, хорошую суму вынес в клеть, а сердитую повесил на крючок; а сам по двору ходит — не ходит, только время проводит. Захотелось старухе еще выпить, и говорит она стариковы слова: двое из сумы! Вот вылезли двое из сумы с большими колдашами и начали бить старуху; до тех пор били, что у ней мочи не стало! Кличет старика: «Старик, старик! Поди в избу; меня двое прибили!» А он ходит — не ходит, только посмеивается да поговаривает: «Они тебе зададут!» Двое еще больше бьют старуху и приговаривают: «Не бей старика! Не бей старика!» Наконец старик сжалился над старухою, вошел в избу и сказал: двое в суму! Двое в суму и спрятались. С тех пор старик со старухою стали жить так хорошо, так дружно, что старик везде ею похваляется, тем и сказка кончается.

Петух и жерновки[64]

№188 [65]

Жил да был себе старик со старухою, бедные-бедные! Хлеба-то у них не было; вот они поехали в лес, набрали желудей, привезли домой и начали есть. Долго ли, коротко ли они ели, только старуха уронила один желудь в подполье. Пустил желудь росток и в небольшое время дорос до полу. Старуха заприметила и говорит: «Старик! Надобно пол-то прорубить; пускай дуб растет выше; как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать». Старик прорубил пол; деревцо росло, росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял; дерево все растет да растет и доросло до самого неба. Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб.

Лез-лез и взобрался на небо. Ходил, ходил по небу, увидал: сидит кочеток золотой гребенек, масляна головка, и стоят жерновцы. Вот старик-от долго не думал, захватил с собою и кочетка и жерновцы и спустился в избу. Спустился и говорит: «Как нам, старуха, быть, что нам есть?» — «Постой, — молвила старуха, — я попробую жерновцы». Взяла жерновцы и стала молоть; ан блин да пирог, блин да пирог! Что ни повернет — все блин да пирог!.. И накормила старика.

Ехал мимо какой-то барин и заехал к старику со старушкой в хату. «Нет ли, — спрашивает, — чего-нибудь поесть?» Старуха говорит: «Чего тебе, родимый, дать поесть, разве блинков?» Взяла жерновцы и намолола: нападали блинки да пирожки. Приезжий поел и говорит: «Продай мне, бабушка, твои жерновцы». — «Нет, — говорит старушка, — продать нельзя». Он взял да и украл у ней жерновцы. Как уве́дали старик со старушкою, что украдены жерновцы, стали горе горевать. «Постой, — говорит кочеток золотой гребенек, — я полечу, догоню!» Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит: «Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!» Как услыхал барин, сейчас приказывает: «Эй, малый!

Возьми, брось его в воду». Поймали кочетка, бросили в колодезь; он и стал приговаривать: «Носик, носик, пей воду! Ротик, ротик, пей воду!» — и выпил всю воду. Выпил всю воду и полетел к боярским хоромам; уселся на балкон и опять кричит: «Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!» Барин велел повару бросить его в горячую печь. Поймали кочетка, бросили в горячую печь — прямо в огонь; он и стал приговаривать: «Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду!» — и залил весь жар в печи. Вспорхнул, влетел в боярскую горницу и опять кричит: «Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!» Гости услыхали это и побегли из дому, а хозяин побег догонять их; кочеток золотой гребенек схватил жерновцы и улетел с ними к старику и старухе.

№189 [66]

У одного старика и старухи был один сын уж на возрасте; чему учить сына — отец не знает, и вздумал его отдать одному мастеру в работники всяки вещи делать. Поехал в город, сделал условие с мастером, чтобы сыну учиться у него три года, а домой побывать в три года только один раз. Отвез сына. Вот парень живет год, другой; скоро научился делать дороги́ вещи, превзошел и самого хозяина. Один раз сделал часы в пятьсот рублей, послал их отцу. «Хоть, — говорит, — продаст да поправит бедность!» Где отцу продавать! Он насмотреться не может на часы, потому что сын их делал. Время приходит; надо ему увидеться с родителями. Хозяин был знаткой[67], и говорит: «Ступай, вот тебе срок три часа и три минуты; если в срок не воротишься — смерть тебе!» Он и думает: «Когда же я доеду столько верст до отца?» Мастер на это говорит: «Возьми вон ту карету; как только сядешь — защурься».

Наш парень так и сделал; только защурился, взглянул — уж и дома у отца; вылез, приходит в избу — никого нет. А отец и мать его увидели, что к дому карета подъехала, испугались да и спрятались в голбец[68]; насилу он их вызвал из голбца. Начали здороваться; мать плакать — долго не видались. Сын привез им гостинцев. Докуда здоровались да говорили, время мешкалось — три часа уж и прошло, осталось три минуты, то, друго́, вот только одна минута! Нечистый шепчет парню: «Ступай скорее: хозяин ужо тебя!..» Парень был заботливый, простился и поехал; скоро очутился у дому, вошел в избу, а хозяина за него, что просрочил, нечиста сила мучит. Парень отваживаться-отваживаться с хозяином, отвадился, пал ему в ноги: «Прости, просрочил, вперед таков не буду!» Хозяин побранил только и подлинно простил.

Парень наш опять живет; всех лучше стал делать всяки вещи. Хозяин и думат, что если парень отойдет, отнимет у него всю работу — лучше мастера стал! — и говорит ему: «Работник! Ступай в подземное царство, принеси оттуда мне ящичек; он стоит там на царском троне». Поделали спуски длинные, ремень к ремню сшили и к каждому шву привязали по колокольчику. Хозяин начал его спускать в какой-то овраг, велел: если достанет ящик, трясти заранее за ремень; как колокольчики зазвонят, хозяин услышит. Парень спустился под землю, видит дом, входит в него; человек с двадцать мужиков стали все на ноги, поклонились и все в голос: «Здравствуй, Иван-царевич!» Парень изумился: какая честь! Входит в другу комнату — полна женщин; те также стали, поклонились, говорят: «Здравствуй, Иван-царевич!» Эти люди все были наспусканы мастером. Пошел парень в третью комнату, видит — трон, на троне ящик; взял этот ящик, пошел и людей всех за собой повел.

Пришли к ремню, потрясли, привязали человека — хозяин потянул; а сам он с ящиком хотел привязаться на самом последе. Хозяин половину их вытаскал; вдруг к нему прибежал работник, зовет скорей домой — сделалось како-то несчастье. Хозяин пошел; велел всех таскать из-под земли, а крестьянского сына таскать не велел. Ну, людей всех перетаскали по ремню, а этого парня и оставили. Он ходил-ходил по подземному царству, что-то ящичек и тряхнул — вдруг выскочило двенадцать молодцов, говорят: «Что, Иван-царевич, прикажете?» — «Да вот вытащите меня наверх!» Молодцы тотчас его подхватили, вынесли. Он не пошел к своему хозяину, а пошел прямо к отцу. Между тем хозяин хватился ящичка, прибежал к оврагу, трясти-трясти за ремень — нету его работника! Думает мастер: «Видно, ушел куда-то! Надо посылать за ним человека».