Короче, дело зависло с самого начала. Эксперты-криминалисты и судебные медики еще не закончили свою часть работы и называли завтрашний день либо — поскольку впереди был праздник Троицы — вторник. Прокурор Бахар Ильдирим оставила в покое материалы и со стоном взглянула на часы. Потом предприняла еще одну попытку дозвониться в полицию. Теперь ей по крайней мере ответили. Трубку взял Лейдиг. Все-таки Ильдирим иногда везло.

После непременных незначащих фраз, в которые принято облекать служебный разговор — эта часть обычно не удавалась Ильдирим, и нынешний раз не стал исключением, — они перешли к деликту.

— Честно говоря, не уверен, что мы получим этот случай; в данный момент из нашей группы на службе нахожусь только я один. — По телефону голос Лейдига звучал несколько пронзительно и напряженно, словно ему предстояло покаяться в мелком грешке, между тем как его истинная беда заключалась как раз в отсутствии грехов. Ильдирим представила себе, как парень торчит в своем тесном костюмчике за рабочим столом — грустноватая пародия на небрежного профи. — То, что происходит в данный момент, — чистой воды рутина. Пока что идет предварительное следствие — сбор улик, их обработка… Дрессированные обезьяны и то справятся.

— Знаю, — суховато парировала Ильдирим, — я одна из таких дрессированных обезьян. Но что хуже всего, приходится читать эти материалы на коленке. Пока еще очень скудные. Ни у кого ничего не допросишься, все поворачиваются ко мне задом. Господин Лейдиг, вы ведь видели воспаленный зад шимпанзе? И это на государственной службе. Куда прикажете мне теперь обращаться, в какую другую группу? Ведь структура у вас все та же, что и год назад?

Ей показалось, что даже трубка, которую она держала в руке, покраснела от стыда. Лейдиг смущался с такой легкостью и быстротой, что прокурор не испытала удовлетворения от собственной язвительности. К тому же ответить на этот вопрос было не так просто. В начале прошлого года новый начальник отделения полиции «Гейдельберг-Центр» Ральф Зельтманн, смутно мечтая о создании эффективной, современной и квазиделовой структуры, разделил криминальную полицию Гейдельберга на следственные группы из четырех человек. Эти небольшие группы получались порой пикантными по составу. И вот теперь весь кредит доверия со стороны властей был исчерпан, полиция работала плохо, большинство групп не проявили себя, и складывалось впечатление, будто изворотливый шеф не прочь потихоньку, незаметно вернуться к прежним организационным формам, хотя прямо признаться в этом не хочет.

Однако Тойер и его группа, по характеру и привычкам способные ужиться не больше, чем удавы и кролики, посаженные в одну клетку, подружились вопреки всяким социологическим теориям. С другой стороны, глупость подобного административного деления была поистине безмерной, так что никто не знал, чего ожидать от начальства в дальнейшем, скорее всего осенью. Не новой ли катастрофы.

Внезапно связь оборвалась. Ильдирим недоверчиво тряхнула головой — с таким она сталкивалась разве что в фильмах. Она тут же приняла все на свой счет и представила, как какой-то умник, шуровавший в путанице проводов, с кривой ухмылкой перерезает кусачками один из них — мол, сейчас покажем этой турецкой бабе, почем фунт лиха. Впрочем, она знала, что все это чепуха. Над такими, как она, тут измывались более изощренно. Она попробовала позвонить Лейдигу снова — попусту.

Сколько еще у нее времени? Через три четверти часа ей назначена деловая встреча в Старом городе. От бюро до Бисмаркплац не больше десяти минут пешком, а своим размашистым шагом она доходит за полчаса до конца Нижней улицы. Еще попытка. Лейдиг отозвался снова, не без смущения:

— Тут ко мне зашел шеф, то есть Зельтманн, и я как-то инстинктивно положил трубку. Зачем, и сам не знаю… ведь разговор был служебный, ничего личного…

Ильдирим насмешливо тряхнула головой. Поступок как раз в духе мальчишки: таким, как он, постоянно мерещится, будто их застукали на месте преступления. Хуже, чем те, у кого рентген обнаружил в брюхе пять презервативов с героином.

— В общем, вот как у нас обстоят дела, — продолжал Лейдиг. — Хафнер сообщил, что уже выздоровел, и даже хотел явиться на службу прямо сейчас, хотя рабочий день практически закончился, но Зельтманн велел ему прийти завтра. Штерн тоже позвонил. С домом у него там что-то не вышло, к тому же он обещал впредь не отлучаться с работы по подобному поводу. Как будто его тянули за язык ляпать такие клятвы администрации… — Тут заявила о себе вторая, умудренная опытом половинка души Лейдига — но к ней он прибегал редко. — Наконец, даже Тойер возвращается из отпуска и успел позвонить Зельтманну. Кажется, он выходит на работу сразу после праздника, во вторник. Таким образом, дело закреплено за нами. Другие группы якобы все заняты либо тоже в отпусках… Сейчас мне придется хорошенько вникнуть в детали…

— Думаю, есть еще причина, по которой делом займется ваша великолепная четверка, — перебила его Ильдирим. — После истории с Тернером ваш идиотский Зельтманн явно держит вас за лихих парней и лучших сотрудников, поэтому и решил поручить такой вопиющий случай именно вашей команде.

— Для этого ему не обязательно быть идиотом, — запротестовал Лейдиг, но засмеялся, польщенный.

Потом она натянула джинсовую куртку и сбежала по лестнице. Выполняя этот опасный для жизни (из-за асимметричных каблуков) маневр, она ухитрилась еще и надеть рюкзак с лямками крест-накрест — при этом ее движения напоминали неумелого пловца. Если бежать быстро, с тобой реже заговаривают. Если мчаться сломя голову, некогда подумать даже о себе самой. Светило солнце, легкий ветерок играл ее черной гривой, когда она стремительно неслась по Курфюрстенанлаге в сторону Аденауэрплац. Мимо зданий, за каждое из которых архитектора следовало бы выпороть. Глаз отдыхал, лишь устремившись вперед, на первые дома Старого города. Сквозь толчею трамваев, автобусов и легковушек она пробилась налево, к Бисмаркплац, пронеслась мимо Дармштадтского Хофцентра, перегнала ленивого велосипедиста и, наконец, очутилась на набережной Неккара. Тут она сбавила темп. Выше по реке лежал залитый светом Старый мост. Нужно быть совсем уж тупым, чтобы при виде его всякий раз не испытывать радость — такой он роскошный, такой прекрасный, такой гейдельбергский.

Который час?

Каблучки стучали по асфальту. Справа тянулось оранжевое кирпичное здание гимназии курфюрста Фридриха. Бабетта, приемная дочка Ильдирим, вносила свой вклад в освоение немецкими детьми программы PISA.[5] Бабетта Шёнтелер, которую по самой ей неясным причинам она хотела официально удочерить в Управлении по делам молодежи. Сейчас она хотя бы не приносила жирные неуды, потому что по случаю Троицы ребят на несколько дней распустили по домам.

Тут она снова вспомнила про вчерашнее преступление. Возможно, оттого, что проходила мимо места, где весной прошлого года был обнаружен утопленник. Сегодня «дело Тернера», ее первое дело об убийстве, уже дважды всплывало в ее памяти. Ей стало стыдно. Тут был застрелен человек, просто так, в двух кварталах от ее дома. Бесчеловечная экзекуция, казнь, а она, прокурор, настолько погрязла в рутине, что почти забыла про этот ужас, и все потому, что впереди у нее выходные и кое-какие личные хлопоты. Старый мост постепенно приближался. Почему один человек стреляет в другого, порой без всякой причины? Она свернула направо, к церкви Святого Духа.