– Не хотите покормить малышку, миссис Тэйер? Выражение няниного лица не предвещало ничего хорошего, и, невольно подумав о ее высокой зарплате и своем поведении, Фэй почувствовала неловкость.

– Не могу, миссис Маквин. Простите… – Она отвернулась, чувствуя, как вина острым ножом вонзается в сердце. – Я очень устала…

Но дело было не в этом. Ей не терпелось осмотреть украшения, прежде чем Вард поднимется наверх. Уже назначена встреча с Фрэнсис Клейн, и предстояло решить, что продать. Фэй знала, что получит за драгоценности хорошую цену. Пути назад нет, как нет времени и для малютки Энн. Бедная крошка.

– Может быть, завтра, – пробормотала она и поспешила к себе, убегая от укоряющего взгляда няни. Ей было легче не видеть дочь, недавно покинувшую ее чрево. Неделю или две назад она только о ней и думала. Но сегодня – нет… не сейчас… Со слезами на глазах Фэй прошла к себе и закрыла дверь, а миссис Маквин смотрела вслед. Покачав головой, она вернулась в детскую.

В феврале для аукциона забрали мебель – весь антиквариат, а хроме того, шесть сервизов из прекрасного древнего китайского фарфора, купленного Тэйерами за последние семь лет, все хрустальные люстры, персидские ковры. В доме осталось только самое необходимое. Фэй устроила так, чтобы дети в это время находились в Палм Спрингс, и настояла, чтобы Варда тоже не было дома.

– Пытаешься избавиться от меня? – Он недобро посмотрел на жену поверх бокала шампанского, с которым, казалось, уже никогда не расстанется; теперь бокалы стали вместительней.

– Ты ведь знаешь, что это не так. – Она села рядом с ним и вздохнула. Весь день она делала наклейки на мебель: красные – на ту, что на продажу, голубые – на остальную. Фэй хотела продать абсолютно все ценное, а вещи попроще пригодятся после переезда. Это угнетало. Однако было необходимо – слово, которое Вард ненавидел, но Фэй была безжалостна. Теперь, узнав горькую правду, она не станет ему потакать, не позволит больше врать себе и ей.

Неужели он и дальше собирается жить во лжи? Накапливать долги? От одной этой мысли Фэй содрогнулась. Она верила, что сумеет начать жить по-новому. Они еще достаточно молоды, у них дети. Сейчас она была не в меньшей панике, чем Вард, но взбираясь по крутому горному склону, нельзя смотреть вниз. Фэй не могла позволить себе такой роскоши. Они должны переехать.

– Я вчера продала карусель. – Единственная тема, на которую они были способны говорить, – что продано и что нет. На дом пока не находилось покупателей, и это начинало беспокоить Фэй. – Отель купил ее за приличную цену.

– Замечательно. – Вард встал и снова наполнил бокал. – Я уверен, дети будут в полном восторге от такой новости.

– Но иначе я не могла поступить… – «А вот ты бы мог», – горько подумала она и тут же выкинула его слова из головы. Не ее вина в том, что они все потеряли. Но Фэй не могла позволить себе обвинять Варда. Ее муж никогда не знал иной жизни, никогда ни за что не отвечал – никто не научил его этому. К тому же он так прекрасно относился к ней. Несмотря ни на что, Фэй все еще любила мужа, но иногда он бывал невыносим. Обман длился слишком долго. Если бы она только знала… Фэй поймала затравленный взгляд Варда, державшего в руке бокал. На мгновение, только на одно мгновение она представила себе, каким он будет в старости. Сейчас он все еще походил на юношу, очень красивого, доброжелательного, беззаботного, но за последние два месяца прибавил в весе, и это несколько старило его. Фэй заметила пробивающуюся седину в светлой шевелюре и сеточку морщин вокруг глаз.

– Вард… – Она попыталась найти слова, чтобы облегчить его боль, вселить в него силу, уверенность в себя, но тяжелые мысли, как поезда по рельсам, громыхали у нее в мозгу. – Куда мы теперь? Куда уедем отсюда? Что с нами всеми будет, когда продадут дом?

– Как бы мне не хотелось вовлекать тебя в это! – Во всем случившемся Вард винил себя. – Я не имел права жениться на тебе. – Но он хотел ее, он отчаянно нуждался в ней, особенно после войны, после смерти первой жены, убитой всего через два месяца после свадьбы… Фэй всегда была замечательная и такою же осталась. От этого еще тяжелее. Вард ненавидел себя за все дурное, что причинил ей.

Фэй медленно подошла к нему, присела на ручку кресла. Она очень похудела за последнее время, ведь ей приходилось трудиться с утра до вечера, пакуя коробки, сортируя горы вещей, занимаясь домашними делами. Из многочисленного штата прислуги остались кухарка и уборщица, да две няни – одна была нанята при рождении Лайонела, вторая ухаживала за новорожденной Энн.

В конце концов, Фэй планировала оставить только двоих, но сейчас нужно было помогать укладывать вещи. Артур и Элизабет шесть недель назад со слезами покинули свою хозяйку, оба шофера, мажордом, полдюжины горничных тоже уволены. Если удастся подыскать небольшой дом, им, вероятно, вообще не понадобится прислуга. Но сперва надо продать этот. И эти хлопоты Вард тоже взвалил на ее хрупкие плечи.

– Может, ты хочешь развода? – Вард посмотрел на нее; бокал в руке опустел, но ненадолго.

– Нет. – Ответ четко прозвучал в полупустой комнате. – Не хочу. По-моему, священник говорил: «и в беде, и в радости», и если сейчас наши дела плохи, значит, так и должно быть.

– Так и должно быть? Мы уже все продали, поверенные дают нам в долг, чтобы мы могли чем-то питаться и платить горничным, а ты собираешься отмахнуться от этого? А что мы будем есть потом?

Фэй с трудом подавила желание потребовать, чтобы муж прекратил пить, понимая, что скоро он бросит сам. Все снова придет в норму.

– Придумаем что-нибудь. А ты что можешь предложить?

– Не знаю. Ты не собираешься вернуться в кино? Правда, ты уже не такая юная, сама понимаешь. – Язык Варда заплетался – он напился.

– Понимаю, Вард. – Голос был неестественно спокоен. Она сама уже несколько недель думала об этом. – Найдем какую-нибудь работу.

– Для кого? Для меня? – Он двинулся к ней с угрожающим видом, что было на него не похоже. Но оба находились в таком напряжении, что все казалось возможным. – Дерьмо! Я никогда не работал!

Думаешь, что буду искать место в магазине, чтобы продавать туфли твоим друзьям?

– Вард, пожалуйста…

Фэй отвернулась, чтобы скрыть слезы, но он, схватив жену за руку, злобно потянул к себе, чтобы видеть ее лицо.

– Ну-ка, расскажи о своих планах, мисс Реальность! Между прочим, мы оказались перед лицом этого безобразия с твоей подачи! Если бы не ты, мы бы жили по-прежнему.

Так вот оно что, он обвинял ее, не себя. Внезапно Фэй не выдержала:

– Если бы мы жили по-прежнему, у нас было бы пять миллионов долга вместо четырех.

– Черт возьми! Ты говоришь, как те два старых хрыча, Джентри и Бурфорд! Они же идиоты! И плевать мне на долги! – вопил он. – Разве мы плохо жили? – Вард гневно смотрел в глаза жене, но злился не на нее, а на себя.

– А ты и дальше лгал бы мне? Они бы сами забрали у нас все! И вывезли бы всю мебель! – выкрикнула в ответ Фэй.

Вард горько рассмеялся.

– Ну, ясно. А сейчас что ты делаешь?

– Это наше решение, Вард, мы продаем свои вещи, и если нам повезет, у нас останется немного денег. Мы все обдумаем и вложим их в какое-то дело. А может, и поживем на них немного. Все это ерунда! Главное, что мы еще есть друг у друга, и у нас дети.

Вард больше не желал ее слушать и, хлопнув дверью, вышел. Дверь задрожала от удара. После его ухода руки Фэй тряслись еще полчаса, но она снова принялась паковать вещи.

Через три недели Тэйеры продали дом. Это был самый мрачный день в их жизни. Но иного выхода не было. Они получили гораздо меньше, чем надеялись; покупатели понимали отчаянное положение супругов, но дом уже не был таким ухоженным, как раньше. В саду царило запустение, садовники давно уволены, от карусели остались на земле вмятины; мебель вывезена, огромные комнаты без люстр и портьер казались мрачными.

Тэйеры выручили за дом всего четверть миллиона долларов. Предложение поступило на следующий день, неделю шли переговоры, в конце концов договорились о цене. Бурфорд, Джентри и Фэй давили на Варда, чтобы тот согласился на такую сумму, уверяя, что выбора нет. Он подписал документы и тут же заперся в кабинете с двумя бутылками шампанского и бутылкой джина. Глядя на фотографии родителей, Вард оплакивал прошлое, с ужасом думал о предстоящем, но от спиртного старался воздерживаться.