– Вот это женщина! – Сержант с толстой шеей произнес слова, столь несвойственные ему. Но никто не удивился, потому что Фэй Прайс в каждом открыла что-то особенное, вселила надежду в их души и сердца.

– Да-а-а… – такой возглас многократно повторялся этой ночью.

Те, кто вместо концерта стояли в карауле, пытались притвориться, что им все равно. Но в конце концов никому не пришлось мучиться и огорчаться. Просьба звезды была неожиданной, но приятно удивила командира. Он даже дал ей в помощь своего адъютанта. Фэй Прайс попросила разрешения пройти по всей базе и встретиться с солдатами, стоявшими на посту. К полуночи она пожала руку каждому. Так что все караульные встретились с ней лицом к лицу, заглянули в невероятно зеленые глаза, ощутили пожатие прохладной, сильной, дружелюбно протянутой руки. Неловко улыбаясь, каждый чувствовал себя особо отмеченным – и те, кто слышал ее пение, и те, которых она навестила позже. В итоге довольны были все.

В двенадцать тридцать Фэй повернулась к молодому человеку, сопровождавшему ее, и увидела, что глаза его засветились теплом. Сперва он был другим, но постепенно эта девушка завоевала и его. Ему весь вечер хотелось сказать ей об этом, но не было подходящего момента. Сначала он весьма скептически отнесся к ней – холодная мисс Фэй Прайс, штучка из Голливуда… что она о себе возомнила! Подумаешь, заявилась с каким-то шоу к солдатам на Гвадалканал. Они через такое прошли, столько повидали, пережили Мидвэй и Коралловое морс, ужасы морских боев, выиграли множество сражений. Удержали Гвадалканал! Что она об этом знает? Так думал Вард Тэйер, впервые увидев Фэй. Но после часов, проведенных рядом, стал относиться к ней по-другому. В ее взгляде сквозили искренний интерес и забота; он видел, как актриса смотрит солдатам в глаза, забывая о своем очаровании, поглощенная только ими; в ней было нечто, вызывающее чувства, которых они никогда не испытывали: ласку, тепло, сострадание к ней, и это еще больше усиливало исходящий от нее сексуальный призыв.

Молодой лейтенант столько хотел бы сказать ей, прежде чем кончится ночь, но ему показалось, что Фэй заметила его присутствие только после завершения обхода базы. Она повернулась к нему с усталой улыбкой, и на миг ему захотелось прикоснуться к ней, проверить, насколько она реальна, не приснилась ли. Он хотел успокоить ее после долгой тяжелой ночи. Ни он, ни она еще не знали, что впереди их ждут два года разлуки…

– Вы думаете, командир простит меня за то, что я не поужинала с ним? – устало улыбаясь, спросила Фэй Прайс.

– Безусловно, его сердце разбито, но, думаю, он выживет. – На самом деле лейтенант знал, что за пару часов до ужина командира вызвали на совещание с двумя генералами, прилетевшими на вертолете на секретную встречу. – Я думаю, он очень благодарен вам за то, что вы сделали для солдат.

– Для меня это очень важно, – мягко сказала она, садясь на большой белый камень, еще не успевший остыть в жаркой ночи, и посмотрела на него.

Что-то магическое было в ее глазах. Внутри у него все странно напряглось. Смотреть на Фэй Прайс было почти больно, она вызывала чувство, которое лучше бы оставить в прошлом; здесь нет ни места, ни времени, ни человека, с кем его можно разделить. Здесь лишь смерть, несчастья, утраты. Воспоминания вызывали только боль. И Вард Тэйер отвернулся от Фэй, а она продолжала смотреть ему в затылок. Он был высоким, красивым, широкоплечим блондином с глубокими голубыми глазами, но сейчас она видела только мощные плечи и пшеничные волосы. Ей захотелось дотронуться до него. Здесь в самом воздухе разлито столько боли, все эти мальчики так одиноки, печальны и молоды… Но даже короткое теплое прикосновение к руке возвращало их к жизни, они начинали смеяться, петь… Вот почему она так любила свои гастроли. Неважно, что она очень уставала. Казалось, она дает этим мужчинам новую жизнь, даже вот этому молодому лейтенанту, высокому и горделивому; он уже снова повернулся к ней – на лице явно читалось желание отгородиться от всего, но сделать это он уже не мог.

– Я провела с вами целый вечер, – улыбнулась Фэй, – но до сих пор не знаю, как вас зовут. – Ей был известен только его ранг, но представиться друг другу они не успели.

– Тэйер. Вард Тэйер. – Имя прозвучало, точно звон далекого колокола, но она отбросила эту мысль. Он улыбнулся, и в его глазах мелькнуло что-то циничное. Он слишком много пережил за последний год, и Фэй это почувствовала. – Хотите есть, мисс Прайс? Вы, наверное, умираете от голода.

Она несколько часов провела на сцене, потом – обход базы, рукопожатия, растянувшиеся на три часа. Фэй кивнула, робко улыбнувшись.

– Да. Вы думаете, мы можем постучаться к командиру и спросить, не осталось ли чего? – Оба засмеялись.

– Сейчас откопаю что-нибудь. – Вард взглянул на часы, а Фэй – на него. Желание прикоснуться к нему, спросить, кто он на самом деле, узнать о нем побольше не отступало. Он улыбнулся и снова стал совсем юным. – Вы не обидитесь, если мы поищем на кухне? Клянусь, я найду там кое-что подходящее, если вы, конечно, не против.

Она грациозно протянула ему руку.

– Хорошо бы найти сэндвич.

– Давайте попробуем.

Они сели в джип и очень скоро подъехали к длинному зданию, где располагалась столовая для солдат. Через двадцать минут Фэй Прайс уже сидела на длинной скамейке над тарелкой с горячей тушенкой. К подобной пище она не привыкла, но в эту нелегкую ночь так проголодалась, что дымящееся варево показалось очень вкусным. Вард тоже поставил перед собой тарелку.

– Ну прямо как в ресторане «21», а? – Он взглянул на нее, улыбнулся все той же циничной улыбкой, и Фэй рассмеялась.

– Более или менее… Разве что только это не хаш, – поддразнила она, и Вард подмигнул ей.

– О, Бог мой, не произносите этого слова. Если бы повар вас услышал, он почел бы за счастье сделать такое одолжение.

Фэй вдруг вспомнила полуночные ужины после школьных вечеринок и расхохоталась. Он удивленно поднял брови над красивыми голубыми глазами.

– Я рад, что вам весело. Здесь никто давно не смеялся, наверное с год. – Сейчас Вард казался более раскованным. Он, явно наслаждаясь ее обществом, потихоньку ел тушенку, а Фэй объясняла:

– Понимаете… здесь все прямо как в юности, после вечеринок с подружками, когда завтракаешь где-то в ночном ресторанчике…

Фэй оглядела ярко освещенную комнату, а его взгляд замер на ее лице.

– А где вы росли?

Они почти подружились, проведя вместе несколько часов, а столько времени в зоне войны – это кое-что. Здесь все происходило быстрее, напряженнее. И можно спрашивать о том, о чем никогда не спросил бы в другом месте, и касаться друг друга, как никто нигде в другом месте не осмелился бы.

Она задумчиво ответила:

– В Пенсильвании.

– Вам там нравилось?

– Не очень. Мы были ужасно бедны, и мне так хотелось вырваться оттуда, что я и сделала сразу же, как закончила школу.

Он улыбнулся. Трудно было представить ее бедной. И меньше всего – в глухой провинции.

– А вы? Откуда вы родом, лейтенант?

– Вард. Или вы уже забыли мое имя? – Она вспыхнула в ответ на его укол. – Я вырос в Лос-Анджелесе. – Казалось, ему очень не хотелось ничего добавлять. Фэй не совсем понимала, почему.

– И вы вернетесь туда… после этого? – Фэй ненавидела слово «война». Он теперь тоже его ненавидел. Война нанесла ему глубокие раны. Эти раны не видны, но от них не излечиться никогда.

– Да, скорее всего.

– У вас там родители?

Ее интересовал этот печальный, циничный, красивый молодой человек, с какой-то тайной, которую он не хотел раскрывать, пока они ели тушенку в ярко освещенной солдатской столовой на Гвадалканале. Окна были загорожены щитами, и казалось, что их нет вообще.

– Мои родители умерли. – Вард холодно смотрел на нее, что-то неживое почудилось в его глазах. Слишком часто ему приходилось повторять эту фразу.

– Извините.

– Да мы не были с ними очень близки. – Он встал из-за стола. – Еще тушенки или чего-то более экзотического на десерт? Говорят, где-то спрятан яблочный пирог. – Он улыбнулся одними глазами, и Фэй рассмеялась.