Фэй направилась в кабинет, села за маленький письменный стол, чтобы изучить почту, и подумала: сколько же мужчин, из тех, кого она видела во время гастролей, осталось в живых, сколько никогда не вернется домой… Слезы навернулись на глаза. Фэй взглянула на идеально ухоженный сад и бассейн у дома. Как трудно вообразить здесь тот ужас, который творился в мире. Страны разрушены, города превращены в руины, люди гибли; и она снова вспомнила – а это бывало частенько – о встрече с Вардом. Она больше о нем не слышала, но он до сих пор не ушел из ее мыслей. Вспоминая о нем, Фэй ощущала вину, что больше не ездила на гастроли. Просто не было времени. Его никогда не хватало.

Она снова посмотрела на свой стол, на пачку писем от агента, отсортированные счета, пытаясь отвлечься от тягостных дум. В последнее время ее мало что занимало, кроме съемок. Никакой личной жизни. Год назад, правда, она не на шутку увлеклась одним режиссером, вдвое старше ее, но в конце концов поняла, что больше влюблена в его работу на съемочной площадке, чем в него самого. Ей очень нравилось слушать его, смотреть, что он делает, но волнение души и сердца ушло, и с тех пор в ее жизни ничего серьезного не было.

Фэй не годилась для обычных голливудских романов и большую часть времени проводила в одиночестве, избегая общества, как могла. Она вела слишком тихую жизнь для звезды и постоянно спорила с другом и агентом Эйбом, журившим ее за добровольное затворничество, уверяя его, что никогда не достигла бы успеха, если бы не сидела дома и не занималась ролями. Так она собиралась провести и следующие пять недель, и пусть Эйб ворчит сколько вздумается.

Вместо развлечений Фэй решила поехать на несколько дней в Сан-Франциско к приятельнице, старой актрисе на пенсии, с которой подружилась в самом начале карьеры, а на обратном пути – навестить друзей в Пабл Бич. Затем собиралась провести уик-энд с Херстами, в их большом загородном поместье, с целым зверинцем диких животных.

А потом – скорее домой, отдохнуть, расслабиться, учить роль и читать хорошие книги. Окунуться в собственный бассейн и жариться на солнце, вдыхая аромат цветов и слушая жужжание пчел, – что может быть прекраснее.

Фэй закрыла глаза; она не слышала, как вошел Артур. Он сдержанно кашлянул, и она вскинула ресницы. Для человека его роста и возраста Артур ходил удивительно неслышно, по-кошачьи. Сейчас он стоял перед ней, в десяти футах от стола, во фраке, полосатых брюках, в туго накрахмаленной рубашке со стоячим воротником, при галстуке и держал серебряный поднос с чашкой чая. Она купила этот сервиз в Лиможе и очень любила его. Он был белый, с нежными голубыми цветочками, словно кто-то, слепив чашку, подул на цветы, и они осели на ней…

Артур поставил чашку на стол, подстелив белую льняную салфетку. Ее Фэй тоже купила сама, но уже в Нью-Йорке; еще довоенная, итальянская. Элизабет добавила блюдечко с печеньем. Обычно Фэй не баловала себя, но до следующей картины еще пять недель; в конце концов, почему бы нет? Она с улыбкой взглянула на Артура, тот сдержанно поклонился.

Когда он тихо удалился, Фэй оглядела любимую комнату: полки заставлены книгами – старыми, новыми, очень редкими; ваза со свежесрезанными цветами; статуэтки – их она стала собирать несколько лет назад; красивый абиссинский ковер, дымчато-розовый с бледно-голубым, и по этому фону – цветы; английская мебель – она так заботливо ее выбирала; серебряные вещицы, отполированные Артуром до блеска. Дальше, в холле, чудесная французская хрустальная люстра, в столовой над английским столом, окруженным чиппендейлскими стульями, висит еще одна люстра. Дом всегда доставлял Фэй удовольствие, и не только из-за красоты, но и из-за того, что являлся резким контрастом той бедности, в которой она выросла. Поэтому каждый предмет казался еще более драгоценным: и серебряный подсвечник, и кружевная скатерть, и великолепные античные вещи – все это было символом ее успеха.

Такой же красивой была и гостиная, с розовым мраморным камином и изящными французскими стульями. Фэй нравилось смешивать английский и французский стили, соединять современность и старину. На стене висели две довольно милые картины импрессионистов – подарки очень близкого друга. Неширокая, весьма элегантная лестница вела наверх. Там ее спальня, вся отделанная зеркалами и белым шелком, в точности такая, какой рисовалась в детских фантазиях. На кровати лежало покрывало из песца, на диване – меховые подушки, мех наброшен и на кресло. В спальне был белый мраморный камин; такой же камин украшал ее зеркальную гардеробную. Ванная вся из белого мрамора. И была еще в доме небольшая комнатка, где Фэй закрывалась допоздна, изучая сценарии, или писала письма друзьям. Маленький, но прекрасно ограненный бриллиант, ее дом!

А за кухней находились комнаты слуг; во дворе – большой гараж, огромный сад, просторный бассейн с баром и раздевалкой для друзей. Здесь было все, что она хотела, собственный мирок, как она часто говорила. Фэй не любила его покидать и сейчас уже жалела, что на следующей неделе пообещала поехать к старой подруге.

Однако когда Фэй приезжала к ней, сомнения оставались позади. Несколько лет назад Гарриет Филдинг была известной бродвейской актрисой, и Фэй очень уважала ее. Гарриет многому ее научила, и сейчас Фэй хотелось обсудить с ней новую роль. Без сомнений, роль будет серьезной. И главный герой не из легких – редкостный бездельник, как рассказывали Фэй. Она никогда раньше не работала с ним, но надеялась, что не ошиблась, согласившись на роль. Гарриет тоже уверяла, что она сделала правильный выбор. Роль намного серьезней всех предыдущих и требовала большого опыта.

– Вот это меня и пугает! – засмеялась Фэй, когда они с подругой любовались заливом. – А что, если провалюсь? – Она как будто снова очутилась рядом с матерью, хотя Гарриет и была совсем другой – более образованной, намного практичней и разбиралась в работе Фэй. Маргарет Прайс гордилась дочерью, но никогда толком не понимала, что она делает, мир Фэй был чужим для нее. Но сейчас в городе ее детства у Фэй никого не остаюсь. Зато у нее была Гарриет. – Я серьезно. Вдруг провалюсь?

– Во-первых, не провалишься. А во-вторых, если и так, а это с нами иногда случается, ты снова соберешься, попробуешь, и в следующий раз выйдет удачней. Брось, Фэй, ты никогда раньше не трусила, – раздраженно сказала Гарриет, но Фэй понимала, что раздражение было наигранным. – Просто готовься, и все будет прекрасно.

– Надеюсь, вы правы.

Гарриет немного помолчала, и Фэй улыбнулась. Старая актриса действовала на нее успокаивающе. Они пять дней бродили по холмам Сан-Франциско и болтали обо всем – о жизни, войне, карьере. И о мужчинах. Гарриет – одна из немногих, с кем Фэй могла быть откровенной. Такая мудрая и вместе с тем забавная – Фэй благодарила судьбу за то, что в ее жизни есть эта женщина.

Когда речь зашла о мужчинах, Гарриет поинтересовалась, – в который раз! – почему Фэй никак не остановится на ком-то одном.

– Просто не на ком.

– Глупости, наверняка есть кто-то подходящий. – Гарриет испытующе посмотрела на юную подругу. – Может, ты боишься?

– Может быть. Но в принципе они мне неинтересны. У меня есть все: орхидеи, гардении, шампанское, экзотические вечеринки, прекрасные ночи, выходы на приемы, дорогие подарки; но это не то. Все они какие-то ненастоящие. Ни одного нормального мужика.

– Все у тебя не слава Богу! – За это, впрочем, Гарриет и любила Фэй. – Конечно, герои Голливуда – не для жизни. Ты всегда была достаточно умна, чтобы понимать это. Но в Лос-Анджелесе есть и другие мужчины, не тс, что годятся только для интрижек – притворщики и повесы. – Они обе знали, что внешность Фэй, ее деньги и положение привлекали орды мужчин, слетавшихся, по словам Гарриет, как мухи на мед.

– Может, у меня не было времени встретить кого-то подходящего?

Забавно, она никогда даже представить себе не могла, что с кем-то из них устроит свою жизнь, даже с Гейблом. Она хотела видеть рядом с собой человека, искушенного в житейских делах, более земного, так сказать, чтобы он, вернись Фэй обратно в Гроув Сити, расчищал бы снег зимой по утрам, срубал елку на Рождество детям, гулял с ней, сидел рядом у огня, а летом ходил бы на озеро. Она ждала человека, с кем можно было бы поговорить, кто ставил бы не работу, а ее и детей на первое место… Но кто не жаждет поймать звезду и получить роль в очередном фильме. Думая про это, Фэй мысленно вернулась к новой картине и снова принялась рассказывать о тонкостях сценария, о технике, которую хотела попробовать. Она любила использовать в игре что-то новенькое. Поскольку у нее не было семьи, она всю энергию вкладывала в карьеру и всегда добивалась огромного успеха. Но Гарриет мечтала, чтобы в жизни Фэй появился настоящий мужчина, чувствуя, что это помогло бы девушке подняться до нужных высот, что она еще во многом наивна, но если бы появился любимый, Фэй окончательно состоялась бы и как женщина, и как актриса.