— Прочесывает улицы.
— Я отзываю вас, парни.
— Ни черта!
Короткая пауза, и Тейлор спрашивает:
— Чего тебе требуется, Арт?
— Честный коп. — Арт рассказывает Тейлору про фото, найденное в квартире Барреры. — Мне больше не нужно этих засранцев из федеральной полиции. Пришли мне кого-нибудь честного и с определенным влиянием.
И днем в Гвадалахару приезжает Антонио Рамос.
Адан слушает, как заходится криком от боли мужчина.
И ровный голос, терпеливо задающий, снова и снова, один и тот же вопрос:
— Кто такой Чупар? Кто такой Чупар? Кто такой Чупар?
А Эрни снова и снова твердит: не знаю. Его истязатель не верит ему и уже в который раз вонзает в ногу нож для колки льда, доставая до кости.
И все сначала:
— Ты знаешь, конечно. Скажи нам, кто он, кто этот стукач Чупар?
Эрни называет имена. Все, какие приходят ему на ум. Мелких наркодилеров, крупных наркодилеров, federales, полицейских штата Халиско — всех gomeros и взяточников-копов, на которых ему наплевать. Любое имя, лишь бы остановить пытку.
Они не покупаются ни на одно имя. Доктор — так остальные называют его палача — все продолжает резать, медленно, терпеливо, методично, его ничуть не трогают крики Эрни. Он не торопится.
— Кто такой Чупар? Кто такой Чупар? Кто такой Чупар?
— Я не зна-а-а-аю...
Нож втыкается под новым углом в обнаженный участок кости и скребет по нему.
Нервы у Гуэро Мендеса не выдерживают, он выходит из комнаты.
— Мне кажется, он и правда не знает, — говорит Гуэро.
— Знает! — возражает Рауль. — Он у нас крутой мачо, сукин сын.
Будем надеяться, что все-таки не такой уж крутой, думает Адан. Пусть только назовёт нам имя soplon, и мы отпустим его. Я лучше знаю американцев, говорил всегда Адан своему дяде, чем ты. Им позволено уничтожать людей снарядами и бомбами, сжигать и травить, но стоит только причинить вред кому-нибудь из них, они набрасываются на обидчиков с дикой яростью, вполне уверенные в своей правоте.
Через несколько часов после сообщения, что исчез их человек, армия агентов Управления по борьбе с наркотиками врывается на ранчо Адана в Санта-Фе.
Это была самая успешная в истории наркоправления облава.
Две тысячи фунтов кокаина на сумму тридцать семь с половиной миллионов долларов. Две тонны синсемиллы еще на пять миллионов долларов да вдобавок двадцать семь миллионов наличными, плюс счетные машины, весы и всякое другое оборудование для наркоторговли. Не говоря уже о пятнадцати мексиканских рабочих-нелегалах, которых наняли для взвешивания и расфасовки «кокса».
Но все это не так страшно, думает Адан, пытаясь не слышать воплей и стонов, доносящихся из соседней комнаты. Наркотики и деньги придут еще, но вот ребенок...
Порок развития, назвали это врачи. Кистозная лимфоангиома. Сказали, что тут ни при чем стресс из-за неожиданного бегства — они сбежали от облавы из дома в Сан-Диего; ни при чем тряска во время стремительного переезда через границу в Тихуану; не виноват перелет в Гвадалахару. Врачи объяснили, что болезнь развилась еще на ранней стадии беременности, и они, по существу, не знают, что послужило причиной, но почему-то лимфатические сосуды дочки Адана и Люсии функционируют неправильно, и из-за этого ее личико и шея деформировались, и лекарства от этого пока не придумали. И хотя продолжительность жизни обычно нормальная, но есть риск инфекции, могут быть трудности с дыханием...
Люсия винит его.
Не его впрямую, а их стиль жизни, бизнес, pista secreta [60]. Если б они могли остаться в Штатах, где отличный предродовой уход, если б ребенок родился в клинике «Скриппс», как планировалось, если б в те первые моменты, когда они заметили, что с ним что-то не так, они обратились к лучшим докторам мира... то, может быть, только может быть... хотя доктора в Гвадалахаре уверяли ее, что помочь не мог никто.
Люсия хотела ехать рожать в Штаты, но без него не решилась, а он поехать не мог. Был выдан ордер на его арест, и Тио запретил.
Но если бы я знал, думает теперь Адан, если б мог предположить, что с ребенком такое случится, я бы обязательно рискнул, наплевав на все.
Черт бы побрал этих американцев!
И черт бы побрал Арта Келлера.
Адан позвонил отцу Хуану в те первые, самые страшные часы. Люсия была в истерике, сама не своя, да и все они тоже. Отец Хуан сразу же примчался в госпиталь. Приехал, взял ребенка на руки, сразу же окрестил девочку — так, на всякий случай, а потом взял Люсию за руку, говорил с ней, молился, убеждал, что она станет чудесной матерью для особенного, удивительного ребенка, которому всегда будет очень нужна. Потом, когда на Люсию наконец подействовали транквилизаторы и она заснула, отец Хуан с Аданом вышли на стоянку: епископу требовалось покурить.
— Скажи мне, о чем ты думаешь, — попросил отец Хуан.
— Что Бог наказывает меня.
— Бог не наказывает невинных детей за грехи отцов.
Вопреки тому, что говорит Библия, подумал он про себя.
— Тогда объясни мне, — просит Адан. — Это Бог так любит детей?
— Ты ведь любишь дочку, несмотря на ее болезнь?
— Конечно.
— Значит, и Бог любит ее через тебя.
— Ответ не очень убедительный.
— Другого у меня нет.
И все-таки он не убедил меня, так подумал тогда Адан, так он думает и сейчас. А похищение Идальго уничтожит нас всех, если уже не уничтожило.
Захватить Идальго было проще простого. Да господи, это для них сделала полиция. Трое копов забрали Идальго на Ла-Пласа-де-Армас и привезли к Раулю и Гуэро, а те обкололи его наркотиками, завязали глаза и переправили в этот дом.
Где Доктор привел его в чувство и принялся за медицинскую «обработку».
Которая до сих пор не принесла никаких результатов.
До Адана доносится мягкий, терпеливый голос Доктора.
— Назови имена, — просит Доктор, — правительственных чиновников, которых купил Мигель Анхель Баррера.
— Мне не известны никакие имена.
— Чупар назвал вам эти имена? Ты говорил, что назвал. Назови их мне.
— Я врал. Выдумывал. Я не знаю.
— Тогда назови имя Чупара, — убеждает Доктор. — И тогда мучиться будет он, а не ты.
— Я не знаю, кто он.
Адан вдруг слышит свой испуганный голос, когда девять лет назад, во время операции «Кондор», агенты наркоуправления и federales били и пытали его, вытягивая информацию, которой у него не было. И продолжали издевательства, хотя он повторял им снова и снова: «Я не знаю».
— Господи, — бормочет он, — а если он и вправду не знает?
— Не знает? — пожимает плечами Рауль. — Дерьмовым американцам все равно следует преподать урок.
Адан слышит, как дают урок в соседней комнате. Стоны Идальго, когда нож для колки льда вгрызается в кость. И настойчивый голос Доктора: «Ты же хочешь увидеть жену и детей? Твой долг перед ними куда важнее, чем перед стукачом. Подумай: почему мы завязали тебе глаза? Планируй мы убить тебя, так и суетиться бы не стали. Но мы намерены отпустить тебя. Назад, к твоей семье. К Тересе, Эрнесто и Хьюго. Подумай о них. Как они сейчас переживают... Как напуганы твои маленькие сыновья. Как хотят, чтоб вернулся их papa. Ты ведь не хочешь, чтоб им пришлось расти без отца, а? Кто такой Чупар? Что он рассказал вам? Какие имена называл?»
В ответ Идальго прорыдал:
— Я... не знаю... кто... он.
— Pues... [61]
И все начинается сызнова.
Антонио Рамос вырос на свалках Тихуаны.
В буквальном смысле.
Он жил в халупе у помойки и в мусоре отыскивал себе еду и одежду. Когда поблизости построили школу, Рамос ходил туда каждый день, и если кто из мальчишек дразнился, что от него воняет, Рамос избивал его. Парнишкой он был крепким: костлявым из-за постоянного недоедания, но высоким и с проворными кулаками.