Запретный плод сладок и Владимир Иванович, конечно же, продолжал жить с Ксенией. Реже, повысив уровень конспирации и перенеся встречи в охотничьи домики и просторные джипы.

Ему нравилось быть хозяином того, что питается его деньгами. Тайным, явным хозяином – не важно. Главное – хозяином. Это он моргнул старшему сыну Андрею, разрешая ему воспользоваться ею в отсутствие Глеба, моргнул, чувствуя себя всесильным вождем первобытного племени.

А Ксении после семейной разборки все перестало нравиться.

Муж, презирающий и ставший невозможно ревнивым.

Свекор, после отъезда Вероники Моисеевны неожиданно женившийся на длинноногой секретарше и становящийся все более и более скупым и расчетливым.

Сыновья, неизвестно от кого (хотя нет, старший был от Глеба, это она знала точно).

Все они стали ей антипатичными, особенно после просмотра в Красноярске "Севильского цирюльника", в котором актриса, игравшая Марселину, сказала ей прямо в глаза: "Будь красивой, если можешь, будь умной, если хочешь, но будь уважаемой – это необходимо".

Дмитрий Константинович (Димон или Черная Маска) увидел их в лесу у ручья, увидел, возвращаясь с неудачной охоты. Нагой Владимир Иванович увлеченно мыл синий "Лендкрузер", Ксения в одной ковбойке на голое тело подмывалась из треснувшего бокала с вишенками.

От ее вида (гордо поставленная голова, осиная талия, крутые ягодицы, струйка воды, стекающая с тряпочек внешних губ) у Дмитрия Константиновича потемнело в глазах. На следующий же день его понесло к ней.

Увидев онанирующего Димона, Ксения смутилась, но, взяв себя в руки, пришла к мысли, что у нее появился шанс сквитаться (пусть тайно, пусть по-женски) и с презирающим мужем, и с любовником, мнившим себя ее полновластным владельцем. Она представила, как вытянутся лица у мужа, свекра и шурина, когда они узнают, на какое ничтожество их променяли!

Представила, подошла и сорвала маску.

С течением времени Глеб вызывал у отца все большее и большее раздражение. Мало того, что сын никак не обещал стать понятливым преемником, мало, что упорно не пускал в дом, он из-за ревности стал еще и посмешищем на весь его городок.

Потерявшийся, униженный и озлобленный Глеб всем мешал. Старшему брату, жене, Дмитрию Константиновичу, отцу, его помощникам и сообщникам. А также вносил ненужные сложности в работу прокуратуры и следственных органов. А когда человек всем мешает, с ним происходят закономерные вещи.

Погиб он, в общем-то, случайно. Заместитель Владимира Ивановича послал двух своих людей попугать Глеба. Чтобы бросил болтать глупости в суде и вел себя лояльно по отношению к уважаемым людям района. Естественно, послал с ведома шефа. Увидев нож в руках одного из них, Глеб бросился вон из гаража. Его схватили, стали бить. Глеб, крепкий мужчина и к тому же панически испуганный, смог вырваться. Убегая, споткнулся об провод переноски, упал и ударился виском об угол металлического ящика для инструментов.

Не растеряйся те двое, все бы для них обошлось. Но они растерялись – ведь были не профессионалами – и на виду у всех увезли труп Глеба на машине.

В очередную субботу Ксения пришла озабоченной. Усевшись на диван, тотчас закурила. Чернов подсел к ней, попытался поцеловать, но женщина отстранилась. Огорченный Чернов пересел в свое кресло.

– Ты не в духе? – спросил он, когда Ксения, наконец, подняла на него глаза.

– Почему не в духе... Просто...

– Что просто?

– Понимаешь, просто ты должен понимать, что мы, женщины, с недоверием относимся к словам...

– А... – осел душою Чернов. – Понимаю... Ты имеешь в виду слова "Какая ты любимая", "Как чудо ты хороша" и прочие мои шлягеры?

– Нет, вообще-то я не имею тебя в виду... Но тебе не кажется, что мужчина должен быть таким, чтобы женщине было обо что опереться? Мужчина должен быть таким, чтобы его жена не изматывалась, зарабатывая себе на жизнь... Мужчина должен работать, как Владимир Иванович, а не болтать... У нас, в Сибири, мужчины...

– Подожди, подожди, – перебил Чернов Ксению. – Похоже, ты даешь мне отлуп по причине моей пониженной кредитоспособности?

– Нет, не даю... Но скажи, на что ты мог бы пойти ради меня? Что ты мог бы сделать ради меня?

– Сделать ради тебя? Да все на свете! Все, что не покупается за деньги...

– А смог бы ты ради меня, меня... – начала Ксения, но, взглянув во встревоженные глаза Чернова, замолчала.

– Нет, ты скажи. Я все для тебя сделаю. Ты же знаешь, как я тебя люблю! – не отставал Чернов. Он чувствовал, что женщина хочет попросить его о чем-то чрезвычайно важном, но не может найти слов.

– Не сделаешь... Не сможешь... – покачала головой Ксения.

– Я не смогу? Да ты плохо меня знаешь! Я достигал всех целей, которые передо мной ставили.

Ксения вспыхнула:

– Ну да, ты был первым в школе, первым в университете, первым в аспирантуре защитил диссертацию в три года... Все это чепуха и ничего сейчас не стоит. И читать твои книжки никто не будет, потому что ты пишешь их для таких, как ты. А таких, как ты – один ты. А что касается жизненных целей, лучше бы твоя маменька поставила перед тобой задачу получать три тысячи долларов в месяц...

– Так она ставила. Если бы Союз не рухнул, я был бы обеспеченным человеком. Доктором наук точно был бы. Ездил бы за государственный счет за рубеж, на полевые работы в красивейшие места, четыре месяца в году имел бы Газ-66 набитый лаборантками или, на худой конец, мертвыми душами.

– Вот-вот. В этом весь ты. А Владимир Иванович, и такие, как он, делали деньги, пока ты делал никому не нужную кандидатскую...

– Не интересно мне это... Деньги делать. Я пробовал. Понимаешь, для меня самое главное это не то, чтобы свобода, а определенная ее грань. Понимаешь, я всегда хочу иметь право на поступок. А люди, не говоря уж о начальниках и женах, этого не любят. Они не любят поступков, потому что их теоретическая возможность будит в душе то, что должно у примерного человека спать. Они не любят поступков, потому что глубоко и, надо сказать, справедливо уверены, что умных поступков вообще не существует...

– Ты хочешь сказать, что способен на поступки?

– Я? Да я всю жизнь только их и совершал...

– Это обнадеживает... Одним больше...

– Нет, ты определенно чего-то от меня хочешь.

– Если ты не понимаешь, что я хочу, то ты этого не сможешь сделать.

– Это точно... – согласился Чернов и, решив немедленно и прямо сказать то, о чем думает, улыбнулся:

– Знаешь, Ксюша, если мы немедленно не займемся любовью, вечер будет безнадежно испорчен...

После ухода Ксении Чернов лег спать. Проснувшись через полчаса, он вспомнил о вчерашнем разговоре. И его осенило: Ксения вовсе не рассчитывает на его проблематичное будущее писательское благополучие, Ксения не желает, чтобы он переехал к ней, Ксения желает, подсознательно, сознательно – не важно, желает, чтобы он освободил ее от свекра!

"Опять бред", – пытаясь разубедить себя, сказал он вслух.

Но разубедиться не получилось: догадка, помимо его воли, овладела памятью, и та услужливо предоставила ей множество подтверждающих фактов. И Чернов сдался, и пошел на поводу своего "бреда".

"Так, разложим все по полочкам, – стал он рассуждать, заложив руки за голову и уставившись в потолок. – Во-первых, кем была Ксения? Она была женой обеспеченного человека. Привыкла жить в большой, богато обставленной квартире, покупать все самое лучшее, ездить по зарубежным курортам. У мужа была фирма, была ферма, был магазин.

Во-вторых, как у нее обстоят дела сейчас? Она работает в магазине за триста долларов. Что такое триста долларов для женщины, привыкшей жить на широкую ногу? Кошкины слезы. Свекор, правда, помогает. Когда он в Москве. Но его надо просить. Просить деньги, которые принадлежали ей, ее мужу. Это обидно, это унизительно.