С такой утешительной мыслью, он направился к двери, ведущей из спальни, и только приоткрыл ее, как сразу увидел Миловиду в окружении детей. Старшие — Радим и Добролик — вероятно, спали еще, утомленные Миланиной свадьбой, эти же, наименьший и два средних, были уже свежие и бодрые, по всей видимости, давно отошли от сна и весело играли, на милом сердцу приволье.

— Ко мне, сыны мои? — пропустил в опочивальню и присел перед ними, приветливо, улыбаясь.

— А так. Пришли поздравить вас, отче, с добрым утром и поиграть затем на приволье.

— Спаси вас бог, соколята. Вы тоже будьте здоровы и счастливы. Не очень балуйтесь на приволье, чтобы не поранили друг друга.

— Мы не одни, с няней-наставницей пойдем.

Посмотрел, провожая детей, на жену и невольно залюбовался ею. Всегда умиротворенно тихая, освещенная тем внутренним светом, что был в ней, как если бы почайна с земли, и выражал щедроты ее характера, Миловида была неузнаваемо прекрасной сейчас. Так пылала вся, такой мягкий и нежный свет светил от ее лица, особенно в глазах, князю захотелось проникнуться той щедростью и быть таким же искренним на ласку, на добро, на тихое счастье.

«Это она детьми так вознесена», — утверждался он в мысли, и тем временем думал уже о другом: что скажет Миловида, если б знала, что и он вон какой вознесенный ею?

— Жена тоже идет с малышами на приволье?

— Да нет, — поспешила она возразить. — Мне не до приволья. Вот какой бардак остался после свадьбы. Надо убраться и поставить все на место.

— Челяди скажи, пусть убирают, сама же дай указания и приходи ко мне.

Она глянула непонятно или удивленно и потом кивнула:

— Хорошо.

Когда покидала спальню, была, как и положено княгине, сдержанной, но все же не совсем. И по походке чувствовалось: как она довольна тем, что князь повелел перенести заботы на других, самой же прийти и быть с ним, и по осанке также. А когда обернулась, открывая дверь, и вовсе выдала себя, что все-таки очень рада его заботой-желанием.

Это сколько же лет прошло, как они живут вместе? Вероятно, восемнадцать. И так, старшему их, Радиму, семнадцать минуло уже, пошел восемнадцатый. Когда стали мужем и женой, как следует вместе, и не были. Вроде мирными были эти годы, ни сами не ходили на соседей, ни соседи на них, а какие хлопотные. Оно и не удивительно. На его плечах лежали заботы о земле, о благе народа земли Тиверской, на Миловидиных — терем с его многочисленными «надо», челядью и детьми в тереме. Или ей не было когда приглядывать за ними, подумать о чем-то другом, кроме них? Одно дитя только успевало стать на ноги, порадовать отца, мать первым словом-лепетом, другое рождалось, за тем другим — третье, и каждый раз его княгиня, его жена-утешение отходила от него, была с ребенком-малышом и с теми, что подрастали уже, однако требовали ее надзора и ее забот. Зато никто не скажет, что она не хозяйка в княжеском тереме и не мать своим детям. И Малкиных детей вырастила, до ума-разума довела, и своих растит достойно.

«Один только я жалуюсь? — улыбнулся. — Разве, могу жаловаться на такое?»

То ли долго разбиралась с челядью. А может, и сама возилась. Когда зашла, другой был уже вид.

— Пусть простит князь, — смущалась. — Я заставила его ждать.

— Не беда, — он протянул ей навстречу руки и посадил против себя. — Знаю, сколько на тебе забот, поэтому и не ропщу. Скажи, всем и всеми довольна?

— Что ты, княже! — удивилась. — Или на такой свадьбе, как Миланина, можно быть недовольной? Весь Черн и его окрестности гуляли-угощались.

— Вот то-то и оно, что людей вон, сколько было, кому-то могли и не угодить.

Посидела, смущаясь, и потом сказала:

— Я все делала, княже, чтобы угодить.

— Разве я говорю: что ты чего-то не доработала, — заметил ее смятение и поспешил успокоить. — Твою искренность я видел. Спрашиваю потому, чтобы убедиться, что все обошлось, как следует.

Он был добр и ласков с ней, и не сразу прогнал смуту из сердца.

— Мне это не нравится, все.

— Что?

— А то, что ты впала в тоску и без видимой причины. Хотел бы всегда видеть тебя светлой и ясной, как ты умеешь быть. Если хочешь знать, я затем и позвал тебя, чтобы вознаградить за все, что ты делала и делаешь для меня, детей моих.

— Правда?

— Как я — это я, а ты — это ты.

Вскинула подернутые болью неловкости глаза и прильнула к плечу своего мужа. Прижималась и говорила что-то, говорила и прижималась, а он обнимал ее, гладил, успокаивая, плечи и радовался тому, что снова видит свою Миловиду такой, как там, в окружении ясноликих детей.

— Милана знаешь, что поведала мне, когда уходила от нас? — услышал наконец ее слова.

— А что?

— Призналась, что очень прикипела сердцем к роду отца своего, если бы не повеление Лады и не долг перед тем же родом, ни за что не пошла бы с ним. «Пусть мама знает, — сказала, — кому я больше благодарна в этом роде, то это вам. Потому что умели быть кровной на месте некровной, аж такими щедротами вознаградили за много лет, как, может, не вознаградила бы и кровная».

— Так и сказала?

— Да.

— Вот видишь. Я только собрался поблагодарить тебя за твои щедроты, а Милана уже поблагодарила. Думаешь, это так себе? О нет. Это правда говорит нашими устами. Ты не только отрада, ты — божья награда всем нам. Слышишь, услада моя, не только отрада — вознаграждение!

— Как и князь для меня.

— Правда?

— Не было бы правдой, разве родила бы ему шестерых сыновей?

Улыбнулся радостно и потом поправил:

— Пять их у нас.

— Будет и шестой, княже. Знай, непраздна я.

— Вот так?

Теперь он, князь Волот, молчал удивленно. Наконец отбросил сомнения, засветился лицом и стал расцеловывать жену свою, так сладко и горячо, как если бы, впервые, подступил к ней, со своим наибольшим желанием.

Вот почему она показалась ему сегодня в неузнаваемо красивой и миловидной! Непраздна есть!

— Так, может, на этот раз девочка будет? — остановился, наконец, и заглянул, охваченный радостью, в радужные ее глаза.

— Хотела бы иметь девочку. Если бы ты знал, муж мой, как хотелось бы! Но, увы, не будет ее.

— Откуда такая уверенность?

Вспомнила: когда-то давно имела об этом уже беседу. Однако ничем другим не могу объяснить князю своей уверенности.

— Еще в Выпале, когда была отроковицей, приснился мне сон. Якобы рву на воде лилии, а кладу себе в руки маленьких мальчиков. Одного, второго, третьего вот так. В ужасе проснулась и поведала свое сновидение бабушке. Старенькая выслушала меня и сказала: «Лилии — русалок дети, негоже срывать их. А поскольку ты принимала среди них только мальчиков, то знай, у тебя будут одни лишь мальчики».

Предсказания ее, как видишь, оправдываются: уже пять родила.

— Но на воде, ты взяла только трех.

— Да трех.

— Вот видишь, среди всех прочих может быть и девочка.

Поверила или только хотела верить, во всяком случае, намеревалась сказать утешительное для себя и для мужа, но ей не дали высказаться. Кто-то посторонний подъехал в этот момент в терем и дал знать слугам, что хочет видеть князя.

Это был гонец от сторожевой башни на Днестре. Прибыл сказать князю: к нему направляется с миром и согласием кутригурский хан Заверган и просит разрешения на въезд в стольный город Черн.

Князь велел пригласить хана и дать ему достойное высокого гостя сопровождение, а тем временем думал: «Что это ему надо от меня? Сказал, с миром и согласием. Не обры ли зашевелились?»

Кочевья кутригуров не доходили до Днестра, поэтому и раздоров с ними у тиверцев не было. Только и забот было из-за них, которых пустили восемь лет назад за Дунай и выслушали упрек императора: «Зачем пустили? Разве союзники так поступают?» После кутригуры не рвались к ромеям и до Днестра не доходили. Пасли стада коров, овец, а больше лошадей дальше на восток, если и были какие-то стычки или переговоры с антами, то только с теми, соседствующими с ними — уличами да полянами, когда те спускались на низовья Днепра, или Бугом, или Онгулом. Ратных боев между ними и антами, сколько помнит себя, не было. Неужели зашевелились обры и угрожают походом через кутригурские земли? Очень возможно. До сих пор они, сидя за Днепром, на уличей и полян ходили как тати, и теперь могли обойти их и отправиться к Днестру через Кутригурскую землю. Почему бы и нет? Сколько этих кутригуров и что для обров кутригуры? Эти обры и не таких способны поглотить.