Неожиданно забастовал Светик. Скинув рюкзак, он решительно сказал:

— И я не пойду. Нельзя же ему одному оставаться. Может, за врачом придется сбегать. И вообще... хоть высплюсь наконец!

Они грустно помахали вслед уходящим.

Стас забренчал на гитаре маршевую песенку, и вскоре из конца деревни, прерываемое лаем собак, доносилось «Мама, я хочу домой».

— Пошли, старик, спать.

...Он проснулся от солнечного зайчика, щекотавшего ему нос. Резко сел на нарах. Везде пусто.

— Проспал?

Но тут же услышал заливистый храп Светика, увидел его по-прежнему идеальный пробор и вдруг вспомнил: сегодня выходной и там, на кухне, — Ира, Ирочка. Они будут вдвоем весь день.

С крыльца Ромка увидел идиллическую картину: посреди двора, покрытого шелковистой травой-муравой, стояла Ира — босиком, в закатанных по колено спортивных брюках — и кормила хлебными крошками кур, гусей, воробьев. Чуть поодаль, умильно поглядывая на нее, лежали две черно-белые лохматые собаки. Видно, им тоже кое-что перепало.

— Проснулись, сударь? — услышал он мелодичный голосок. — Молочка парного не хотите?

— Изволь, матушка, — охотно входя в роль старосветского помещика, согласился Ромка.

— А что это вы, сударь, так развыпендривались?

— Выходной, матушка.

Ромка действительно надел белую рубашку и шорты. Светлые волосы, за время поездки отросшие до плеч, делали его похожим на славянского воина. Сладко потянувшись каждой мышцей своего крупного тела, он прошлепал на кухню, лениво отмахиваясь от налетевшего гусака. Взяв большой, в ладонь шириной, кусок мягкого серого хлеба и кружку с молоком, вновь вышел на солнышко.

— Все, все, — смахивая с ладошек крошки, говорила Ира. — Отойдите от меня!

Повернувшись к ней боком, куры и гуси посматривали недоверчиво. Вдруг еще чего-нибудь перепадет?

— Кыш, — величественно махнул рукой Ромка, и стая с пронзительным клекотом разлетелась по углам двора.

— Ну и что делать будешь? — спросила она, подбоченившись и глядя в упор смеющимися глазками.

— А ничего! На то и выходной.

— Может, поможешь мясо принести? А то одной тяжело — по накладной десять килограммов.

Господи, да попроси она его сейчас спрыгнуть вот с этой крыши или пробежать до сопки и обратно, или... фантазии не хватило... В общем все готов делать, всем готов служить.

— Изволь, матушка!

Они шли по тихой улице в конец деревни, где рядом с фермой находился склад. Ни одна живая душа не попадалась навстречу. Просто какое-то сонное царство. А может, это и вправду только снится? Как в далеком детстве.

Он осторожно взял Иру за руку, маленькая ее ладошка утонула в его большой, загрубелой руке.

— Помнишь, как в детском саду? «Мы с Тамарой ходим парой...»

Беспричинное веселье охватило их. Наперебой смеясь, вспоминали эпизоды из дошкольной поры.

— Я тихий шкода был. Всю дорогу, когда нас гулять водили, убегал и прятался. Всем садом меня искали. Раз Мариванна строго так говорит: «Нашлепаю по тому месту, откуда ноги растут». Видит, что я никак не реагирую и спрашивает: «Ты знаешь, откуда ноги растут?» — «Конечно, — говорю. — Из ботинок!» — «Вундеркинд!»

Кладовщица, крупная, полная женщина, встретила их весьма приветливо.

— Сегодня мясо хорошее. Только привезли. Дам вам и на первое, и для второго. Макарон пока не нужно? А масла?

Взвалив Ромке мешок на плечо, тронулись в обратный путь уже не по центральной улице, а через околицу по мягкому и влажному зеленому ковру. Дошли до маленького, мелкого прудика, живописно заросшего камышом и желтыми кувшинками. Миновав выбитую сотнями копыт плешь, Ромка предложил:

— Может, искупаемся? Жарко.

Ира фыркнула:

— Тут же лошади купаются!

— Ну и что? Это же самое чистое и благородное животное! Давай!

Ромка, скинув рюкзак, решительно разделся и шагнул в воду. Однако при соприкосновении с водой, его решительность поубавилась. Слишком она показалась холодной по сравнению с жарким воздухом. Ира, усевшаяся тем временем на зеленом бугорке, хихикала. Ромка, разозлившись, набрал в грудь побольше воздуха, стремительно пробежал несколько метров и нырнул. Только секунд через тридцать его голова показалась на середине водоема. Слегка кося глазом на изумленную Иру, он продемонстрировал сначала баттерфляй, затем кроль и, наконец, спокойным брассом стал подплывать к семействам кувшинок, обрывая стебли глубоко, почти у дна.

Набрав внушительную охапку, Ромка вернулся к берегу. Выпрямившись, с силой бросил цветы девушке, осыпав ее тяжелым золотом с головы до ног. Ира взвизгнула, потом бережно собрала кувшинки в букет, для чего-то понюхала их и вдруг, отложив цветы в сторону, стала расстегивать свой яркий сарафан.

— Неужели надумала? — крикнул Ромка, откинувшись на спину и слегка отплывая назад.

— Уж больно аппетитно ты купаешься. Завидки берут! — ответила Ирка, осторожно ступая в воду. — Ой, холодно! Я, пожалуй, не буду!

— Не бойся. Вода парная. Это только сначала кажется, будто холодно. Ныряй!

Ира отрицательно мотнула головой и сделала еще два нерешительных шажка. Ромка подплыл к ней.

— Ну! Смелей!..

Девушка сделала еще шаг, оказавшийся роковым — берег резко уходил вниз. С визгом она повисла на Ромкиной шее. Он подхватил ее на руки и бережно привлек к себе. Дыхание захватило от ослепительной, совершенной наготы тела, будто бриллиантами осыпанного капельками воды. Вдруг Ирка, вывернувшись по-русалочьи, соскользнула с его рук и ушла в глубину, обдав оторопелого парня фейерверком брызг. Он ринулся следом, но Ира уже стояла на неглубоком месте и крепкой ладошкой направляла одну за другой тугие струи воды прямо ему в лицо.

Потом они долго лежали, загорая рядышком на травке, Ира молчала, глаза ее были плотно закрыты. Приподнявшись на локтях, Ромка пытливо изучал ее лицо. Казалось бы, ну что в ней особенного? А вот тянет неодолимо. Своей ногой он слегка коснулся ее ноги.

Ирка открыла глаза и с режущей отрезвляющей прямотой взглянула на него:

— Что ты смотришь?

— Нравишься, вот и смотрю.

— Глупости!

— Ирочка! Скажи мне откровенно: Стаса любишь?

Ира резко перевернулась на живот и уставилась взглядом на траву, будто разыскивая в ней что-то очень интересное.

— Люблю, — тихо сказала она после продолжительной паузы.

— Но это же глупо! — загорячился Ромка. — Ты же отлично знаешь, что это совершенно безнадежно. Он...

— Знаю, — тихо, без всяких интонаций сказала Ира.

— Так объясни мне, зачем...

— Разве любви прикажешь. Тебе это не понять...

— Почему?

— Ты же еще никого не любил по-настоящему!

Ромка открыл было рот и... осекся. Сказать ей, что он любит ее. Ну, нет! Где же тогда его мужская гордость? унижаться, умолять о любви? Лучше молчать!

Ира села и стала надевать халатик. С некоторым колебанием посмотрела на увядающие кувшинки и... не взяла их. Ромка со вздохом надел рюкзак. Расслабленные жарой, они медленно побрели к конторе.

Ира вдруг снова стала колючей. Ехидно прокатилась по Светикиной любви поспать, высмеяла Алкино любопытство, обругала манеры грубого управляющего.

У кухни их поджидал Светик. Он сидел на лавочке, жмурясь от солнца, и лениво чистил ногти щепочкой.

— «Быть можно дельным человеком»... — съехидничала Ирка.

— Я вот давно думаю, — невозмутимо сказал Светик, — в дореволюционных газетах часто давали объявление насчет парикмахерской. Помнишь?

— А это — «Обещаю холю ногтей»?

— Ну, да. «Холю» — это еще понятно. А что такое — «одулянсион на дому»?

— Черт его знает. Может, обслуживание?

— Может, — согласился Светик. — Вы пожрать чего принесли?

Он, видимо, проголодался, потому активно включился в подготовку обеда, неожиданно проявив недюжинные познания в кулинарном искусстве.

— Все великие люди любили и умели готовить. Например, Дюма...

Стало ясно, что с Ирой больше по душам не поговоришь. Ромка достал из рюкзака блокнот, ручку и сел за обеденный стол писать письмо.