– Константина Петровича? – переспросил я. – Знаете, я, пожалуй, перезвоню позже. Тут очередь уже собирается у телефона-автомата. Уже монетами в стекло стучат… – Для убедительности я побарабанил собственной монетой по поверхности вблизистоящей стеклянной вазочки и повесил трубку. Не будем торопиться, решил я. Хватит пока мне факта простого наличия в природе этого Кости. Маленькая, но зацепка. Крохотный, но результат моего визита в лебедевскую, квартиру. Правда, для того чтобы добыть этот несчастный телефонный номер, совсем необязательно было вызывать сюда вооруженных оперативников. Вполне было бы достаточно одной универсальной отмычки. А теперь вот – жди неприятностей от начальства. Впрочем, нам не привыкать чесать левой рукой правое ухо и играть в ковбоев с большой дороги. Всю жизнь чешем и играем.

Возвращаясь к себе на Лубянку в переполненном вагоне метро, я попытался было сочинить для Голубева более-менее связное объяснение утреннего происшествия и как-нибудь понадежнее замотивировать факт применения коммандос для штурма пустой квартиры. Но мои ухищрения оказались напрасными.

Первый же человек, встреченный мною на нашем этаже Управления, оказался Дядей Сашей.

– Крепись, Макс, – обрадовал меня он. – Не ты первый, не ты последний. Черт с ней, с этой группой поддержки. Я вот почти месяц без нее прекрасно обхожусь. Сам себе поддержка – и ничего.

– Генерал не в духе? – грустно поинтересовался я у Филикова.

– Мягко сказано, старик, – ответил Дядя Саша, не оставляя мне никакой надежды. – Мягко сказано «не в духе». Чем ты его так завел? Бросил корольковских парней на штурм Елисеевского гастронома?

– Почти угадал, – кивнул я, особенно не вдаваясь в подробности.

Филиков сердобольно похлопал меня по плечу.

– Погляди на нашего Потанчика, – предложил он, – и тебе сразу станет легче. И улыбка, без сомненья, вдруг коснется ваших глаз.

Как раз в эти минуты тихий Потанин, ссутулившись, пробежал по коридору. Помимо обычной гримасы безнадежной скорби его лицо сегодня несло еще один скорбный отпечаток – здоровенный синячище под глазом, кое-как припудренный. Мы с Филиковым переглянулись.

– Никогда не женись, – шепотом посоветовал мне Дядя Саша и заорал на весь коридор: – Привет, Потаня! Вали сюда!

Потанин безропотно приблизился.

– Привет, Александр. Привет, Максим, – он сунул каждому из нас свою вялую потную ладошку и вознамерился уже бежать восвояси, но Дядя Саша попридержал его.

– Куда ты несешься? Постой с нами, – ласково проговорил он. – Сигареты у тебя есть?

Потанин послушно кивнул, вытащил пачку «кэмела» и остался стоять, страдальчески глядя на Филикова.

– Как дома? Как жена? – стал приветливо интересоваться Дядя Саша, конфисковав себе едва ли не полпачки.

Потанин безропотно стерпел сигаретный рэкет, но от Дяди-Сашиных слов вздрогнул, как будто его ударили.

– Все нормально… – убитым голосом сообщил он нам, машинально ощупав свое лицо. Как будто проверял, на месте синяк или вдруг фантастическим образом исчез. – Ну, я пошел? – он заглянул в лицо Филикову, потом мне.

– Иди-иди, конечно, – сказал я и, когда Потанин скрылся за дверями кабинета номер тринадцать, добавил, уже обращаясь к Дяде Саше: – Чего ты, в самом деле, к человеку пристал?

– Сам виноват, – ответил безжалостный Филиков. – Никто его насильно жениться на ней не заставлял. Сам выбрал и пусть теперь пеняет. Подкаблучник, смотреть противно. А раньше ведь не был таким размазней.

– Эх, Дядя Саша, не любишь ты ближнего своего, как самого себя, – со вздохом объявил я.

– Да, Макс, такое уж я говно, – с траурной физиономией подтвердил Филиков и неожиданно напомнил мне: – Кстати, тебя генерал заждался. Он-то тебе сейчас покажет любовь к ближнему…

И генерал действительно показал. Выдал по первое число. Припомнил мне Лимонадного Джо, ковбоев, а заодно и депутата Безбородко, который, оказывается, успел накатать новую телегу. Уже непосредственно Голубеву и непосредственно на меня. У меня все лицо затвердело в гримасе раскаяния и язык одеревенел от бесчисленных повторений «Так точно… так точно…», а генерал все еще выпускал пар. Лысина его раскалилась, пальцы бегали по столу, ища, что бы такое сломать. Два отличных карандаша уже пострадали от генеральского гнева, и когда Голубев с ожесточением сломал третий, я понял, что дело не только во мне. Вероятно, кто-то генералу здорово насолил.

Третий карандаш стал последней искупительной жертвой. Смахнув обломки в мусоросборник, Голубев заметно успокоился и проговорил:

– Итак, вопрос решенный. Код твой аннулируется… на три месяца. А там посмотрим на твое поведение. Будут хорошие результаты – решим эту проблему в рабочем порядке.

– Так точно, – как болванчик, отбарабанил я, про себя удивляясь голубевскому либерализму. Три месяца без группы прикрытия было приговором донельзя мягким. Очевидно, я все-таки числюсь в скрытых любимчиках Голубева… Я мысленно возгордился, однако буквально через пару минут понял, что заблуждался. Генерал просто желал подсластить пилюлю.

– Вот что, Максим, – сказал он странным, едва ли не виноватым тоном. – Есть мнение придать тебе в помощь еще одного человечка. Дело об убийстве твоего физика, как видишь, разрастается, и без напарника тебе не обойтись. Надеюсь, ты не станешь возражать?

– Никак нет, – обрадовался я, дурак, воображая, что Голубев имеет в виду Филикова.

Но Голубев имел в виду нечто принципиально другое.

– Видишь ли, Макс, – пояснил он, – МУР пошел на принцип. Этот Окунь убедил свое начальство, что оба убийства – и Фролова, и Григоренко – есть чисто МУРовское дело, и отдавать их нам – значит бросать тень на честь своего мундира. Они и министра своего сумели настроить точно так же…

– Ну, а мы? – осведомился я, по-прежнему ничего не понимая. – Мы-то своего министра убедили?

– Само собой, – невесело усмехнулся Голубев. – Произошла встреча в больших верхах, закончившаяся, как всегда, гнилым компромиссом.

– То есть? – я все еще не понимал, что меня ждет.

– То и есть! – сердито сказал генерал. – Одним словом, напарник у тебя будет из МУРа. Решено взять дело в совместную разработку.

Я чуть не застонал вслух. Повесить на себя еще и эту обузу! И не просто обузу, а настоящую гирю, которая будет мне мешать на каждом шагу. МУРовскому начальству, разумеется, на обоих мертвых физиков начхать было с высокой колокольни. Но такой блестящий шанс напакостить Минбезу они не могли упустить. Я уже догадывался, что из золотого фонда сыскарей они мне напарника вряд ли выделят. С Яшей Штерном, допустим, мы бы поладили, только они не такие дураки, чтобы посылать Штерна на подмогу Минбезу. Скорее всего, они нас осчастливят каким-нибудь зеленым прыщавым стажером, который по малолетству станет хлопать удивленно глазками и сбивать с толку школьными вопросами. Не будет этого, решил я про себя. Дыхнуть стажеру не дам. Будет с утра до вечера перебирать бумажки. Их-то, бумажек, у меня целый кабинет и маленькая тележка.

– Так точно, – произнес я, наконец. – Будем работать с напарником.

– Вот и ладно, – обрадовался Голубев. Кажется, он опасался, что и я пойду на принцип и откажусь. Да какие у меня принципы, бог с вами? Дайте нормально работать, и мне больше ничего не надо. Принципы можете забирать себе и ими с удовольствием не поступаться.

– Разрешите идти? – спросил я.

– Пойдем, Макс, – генерал осторожно взял меня за локоть, наверное, опасаясь, что я вдруг передумаю и вырвусь. – Он, видишь ли, уже здесь.

– Кто? – недоуменно переспросил я.

– Напарник твой новый. В приемной дожидается. Я недоверчиво покосился на генерала. Когда я проходил через приемную в голубевский кабинет, никакого там напарника не наблюдалось. Может быть, позже заскочил?

Мы вышли с генералом из кабинета, и я стал смотреть во все глаза, никого пока не находя. Только генеральская секретарша, Сонечка Владимировна, за своим столом скучающе полировала ногти.

– Познакомься, Макс, это капитан Маковкин, – с вымученной сердечностью проговорил генерал и поспешно ретировался обратно в кабинет. Я хотел спросить: «Но где?…», однако вопрос так и не успел сорваться с моего языка.