У нее перехватило дыхание. Ее пугало исступление, явственно различимое в его глазах. Но она зашла слишком далеко, чтобы теперь пасть жертвой собственных страхов.

— Как рабыня?

Голос ее дрожал, губы пересохли. Но она не осмеливалась облизнуть их, поскольку не знала, как отреагирует Тарик.

Он прищурился.

— Ты считаешь меня варваром?

— По-моему, ты делаешь все, чтобы произвести на меня такое впечатление, — вырвалось у нее, прежде чем она вспомнила, что нельзя дразнить дикого зверя.

Она тронула его запястье, пытаясь высвободить подбородок. Бесплодное усилие. Пальцы ощутили медленный, зовущий пульс, обещавший как неведомые наслаждения, так и самую черную ярость.

Тарик провел большим пальцем по ее нижней губе и насупился.

— У тебя сухие губы. Смочи их.

Джасмин бросила на него недовольный взгляд.

— А если я не стану?

Он вскинул брови, как бы принимая вызов.

— Тогда это сделаю я.

На ее щеках выступил предательский румянец. Тяжело дыша, она провела языком по губам.

— Вот так-то лучше. — Он еще раз провел большим пальцем по ее губе, теперь мягкой и влажной.

Вспыхнув, она заерзала на сиденье и забилась в дальний угол машины.

— Куда ты меня везешь?

— В Зюльхейну.

— Это столица?

— Да.

— Куда именно в Зюльхейне?

Жесткие, односложные ответы не обескураживали Джасмин.

— В мой дворец. — Тарик поднял ногу и поставил ее на сиденье, тем самым прижав Джасмин к дверце. — А теперь расскажи мне, моя Джасмин, чем ты занималась эти четыре года.

Итак, ясно: ни на какие вопросы он отвечать не намерен. Джасмин подавила в себе досаду.

— Я училась.

— Ну да, управление производством.

В его голосе слышалась легкая издевка. Несомненно, он намекал на то время, когда она плакалась ему в плечо, признаваясь в своем отвращении к этому предмету.

— Нет.

— Твои родные позволили тебе пойти по другому пути?

— Ничего иного им не оставалось.

Да, она подчинилась диктату семьи, порвала с Тариком, но эта покорность почти ее погубила. Ее состояние встревожило даже родственников, поэтому никто не сказал ни слова, когда она объявила о перемене рода занятий. Она стала взрослой. С горечью разлуки пришло ясное понимание того, насколько эгоистичны те, кому она верила когда-то.

— Что же ты изучала?

Он властно, как собственник, обнял ее одной рукой.

— Нам обязательно сидеть так близко? — выпалила она.

Тарик в первый раз улыбнулся. Зубастой улыбкой хищника, который гонит свою жертву.

— Мина, я тебе мешаю?

Правильно, он называл ее Миной. Ему нравилось сокращать ее имя; особенно когда он просил ее о чем-то, например целовать его до тех пор, пока в ней не растекалось что-то вроде жидкого меда. Впрочем, долго ее просить не приходилось. Один призывный взгляд, ее имя, произнесенное хриплым шепотом прямо ей в губы, и она таяла, словно вздох в воздухе.

Она не ответила, и тогда Тарик наклонился и прижался носом к ее затылку. Ей показалось, что его теплое дыхание проникает под ее кожу и даже дальше, внутрь каждой косточки. И раньше ему нравилось прикасаться к ней. Она охотно отзывалась на его прикосновения, но сейчас его действия лишали ее даже тех остатков душевного равновесия, которые у нее еще оставались.

— Пожалуйста, Тарик, освободи меня.

Он вскинул голову.

— Ну нет. Ты четыре года была свободна. Теперь ты моя.

Его резкость была почти пугающей. Джасмин не могла противостоять его властной, гипнотизирующей силе, словно ей снова было лет восемнадцать. Хотя Тарик всего на пять лет был старше ее, его решительность и мощь заставляли окружающих безоговорочно ему подчиняться. А сейчас, по прошествии четырех лет, от нее не могло укрыться, что его сила, его харизма возросли невероятно. И все-таки Джасмин уже не та беззащитная девочка, и она еще научится выдерживать его напор. Обязана научиться, если рассчитывает на какое-то будущее, связанное с ним.

Она выдержала взгляд Тарика, затем взяла его руку, обвивающую ей шею, в свою и поцеловала в ладонь. Дыхание его сразу участилось.

— Я училась на модельера.

— Ты переменилась.

— К лучшему.

— Это мы еще увидим. — Его глаза сузились. — А этому тебя кто научил?

— Чему — этому?

— Этим вот играм с моей ладонью.

Можно было подумать, что нижняя челюсть Тарика вырезана из гранита.

— Ты. — Она сказала чистую правду. — Помнишь, как ты повез меня в пещеры Уэйтомо? Когда каноэ оказалось в гроте со светляками, ты взял меня за руку и поцеловал именно так.

Наверняка он все вспомнил. Хотя его лицо оставалось каменным, в глазах кипели какие-то чувства, но какие именно, она не могла определить за недостатком опыта.

— Другие были?

— То есть?

— К тебе прикасались другие мужчины?

— Нет. Только ты.

Тарик уткнулся в ее косу, обнял ее за шею, и она тут же ощутила свою ранимость и зависимость от него.

— Только не лги мне. Я все равно узнаю, — хриплым голосом предупредил он.

Итак, он грозит ей своей властью. Но она приняла непринужденную позу, обвила его шею руками и прошептала:

— Я тоже узнаю.

Тарик сразу насторожился.

— Что ты узнаешь?

— Были ли у тебя другие женщины.

Тарик широко раскрыл глаза.

— Мина, когда это ты научилась показывать зубы? Помнится, ты всегда была покорной.

Он, конечно, намекает на ее покорность в семье.

— Хочешь жить — выпускай когти.

— Думаешь меня напугать своими жалкими коготками? — Тарик вскинул бровь.

Джасмин с вызовом впилась ногтями в его затылок, на мгновение забыв о том, что дразнит опасного хищника. Однако, к ее удивлению, этот зверь ничего не имел против ее выпущенных когтей, лишь улыбался — опасной и волнующей улыбкой.

— Мина, если эти когти вопьются мне в спину, мне это понравится, — зашептал он. — Когда ты окажешься там, где тебе положено, ты перевернешься на спину, а я буду сверху...

— Там, где мне положено? — Джасмин выскользнула из объятий Тарика, толкнула его в грудь. Жар мужского тела передался ей сквозь тонкую ткань. — Отодвинься... самец!

— Нет, Мина. — Тарик с силой притянул ее за шею к себе. — Я не собачка на поводке и выполнять твои команды не намерен. С сегодняшнего дня командую я, а слушаешься ты.

Он лишил ее возможности двигаться и впился в губы. Он мог бы и поберечь силы. Она приняла в себя тупую боль, которую заметила на лице Тарика. Она сумела сорвать с него панцирь. Добралась до зверя. И приходилось признать за ним право требовать компенсацию.

Тарик не мог справиться с настойчивым, животным желанием овладеть ею. Он знал, что она ощущает себя загнанной в ловушку, но это не могло остановить его. Ему хотелось бы быть джентльменом в собственных владениях, но голод был сильнее его. А эти маленькие женские ручки тем временем шарили по его затылку, расслабляя, заставляя забыться. Бешеное желание, которое он удерживал в узде не один год, теперь отчаянно рвалось наружу. Он должен поглотить Мину. Ему нужен пир.

Не сейчас, сказал он себе.

А потом он окунется в нее — на долгие часы, дни, недели. Это жадное влечение, подавляемое столь долго, должно быть утолено, иначе оно сожжет его изнутри. Огонь разгорался где-то на периферии его сознания по мере того, как он овладевал ее губами. Он убьет любого, кто осмелится прикоснуться к Джасмин. И ее он не простит, стоит ей позволить кому-нибудь малейшую вольность.

Мина принадлежит ему.

И на этот раз он не позволит ей об этом позабыть.

Она дрожит в его руках, пока его язык исследует каждую складку ее губ, открывается ему без сопротивления. Вкус ее губ — эликсир жизни, наркотик, которого Тарику не хватало столько лет. Он жаждет захватить ее целиком, разгуляться, подобно пустынной буре. Как смела она порвать с ним? Как смела тянуть с возвращением к нему целых четыре года?

— Ты не принадлежала больше никому.