Каждой весной косяки мелких серебристых двух- или трехлетних рыбок длиной в тридцать сантиметров поднимаются вверх по главным рекам Британской Колумбии и, отойдя на много километров от океана, мечут икру. Это и есть корюшка. Икра оседает на дно и лопается, но клейкая оболочка удерживает каждую икринку на месте. Родители умирают, а молодь вскоре после выклева, в середине лета, скатывается в океан.

Индейцы иногда ловят корюшку небольшой вершей, но для производства масла требуется длинная сеть, которую обычно оставляют на ночь в реке. В старину такие сети плели из волокон крапивы. Рыбешек безжалостно набивают в прямоугольную деревянную кадку, закрывают крышкой, сверху заботливо обкладывают хвоей, чтобы спрятать от апрельского солнца, и оставляют на несколько дней париться в собственном соку. Затем рыбу вываливают в котел и кипятят, а потом в этот огромный чан пузырящегося клея льют ледяную воду и всплывающий жир снимают с поверхности в специальные сосуды. Чтобы выпарить остатки воды, в сосуды кладут раскаленные камни. Жир несколько раз тщательно процеживают и получают чистое масло без малейшего рыбного привкуса, которое употребляется как еда, питье и мазь.

Узкая, но хорошая гравиевая дорога ведет к верхнему мосту через Черную и пересекает реку в долине, в двадцати двух километрах к северу от Назко. Ландшафт оживляют нагуливающие там вес стада крупного рогатого скота. В небольших озерах близ дороги ловится в основном пресноводная нерка сантиметров двадцать пять — тридцать длиной, хотя некогда в одном из этих озер водилась семифунтовая радужная форель. Примерно в полутора километрах южнее моста от дороги на Назко отходит восьмикилометровая грунтовка на запад к нижнему течению Бэцэко, где находится одна из прежних лесных избушек Старого Джо. Главная же дорога продолжает идти на север и в девятнадцати километрах от моста упирается в Уголок Джилли. После скотоводческого поселка у Форельного озера — километров еще через тринадцать — верховая тропа сворачивает в Хуси, к Сухому озеру, и к Тополиной горе. Возле Уголка Джилли есть мост через Ючинико. Здесь дорога разветвляется. К востоку она идет вдоль «высоких берегов» Черной (выражение Макензи) до нижнего моста. Отсюда начинается хорошая, но узкая дорога на северо-восток, к озерам Панчоу и Налтесби и к реке Нечако. Южнее моста путь в основном лежит вдоль старой телеграфной линии компании «Коллинз Оверленд», мимо мелких болот, населенных водоплавающей птицей и пеликанами, и мимо озера Пэнтедж в Кенель. На запад от Уголка Джилли отходит грунтовая дорога, которая вьется по берегу Ючинико и приводит к озеру Клунчатистли. После поворота на Пеликанье озеро эта дорога еще продолжается, и по ней можно добраться до Вандерхуфа и Принс-Джорджа. От северо-восточного конца Батнуни на север отходит грунтовая дорога длиной двадцать два километра до реки Чилако, где она смыкается с дорогой, идущей мимо озера Татук в Вандерхуф.

Макензи прошел расстояние между Фрейзером и Сухим озером за четыре дня. На третий день отряд обнаружил Жирный Путь и двинулся по нему вдоль высокой сухой террасы, которая лежит между нижним мостом через Черную и Ючинико.

Как рассказывает Макензи, на ночь индейцы укрывались только своей одеждой из бобровых шкур. Та, что была на его проводнике, «кишела ползучей мерзостью». Однако на вторую ночь под открытым небом он уже делил постель с проводником и «почивал здоровым сном до утра», хотя и боялся, что не сможет спать из-за запаха рыбьего жира, которым были пропитаны волосы проводника. Тело индейца было вымазано красной глиной. На четвертый день они шли по пересеченной ледниковыми каналами и болотами волнистой равнине, мимо холмистых гряд, друмлинов, образовавшихся при таянии ледников. Большая часть этой территории имеет слабый сток и плохо выраженные водоразделы. Гнетущую тишину прерывает лишь шум леса под ветром, скрип и кряхтенье накренившихся стволов, трущихся о соседние деревья, жалобный крик гагары, возвещающий близость очередного озерца, лай лисицы, визг койота, а то и вой волка, доносящийся откуда-нибудь с холмов. Эти места, не слишком удачно описанные Макензи — может быть, потому, что там и описывать, собственно, нечего, — обладают для меня неизъяснимым обаянием.

Мы с Джимом Хэттером первыми проехали здесь на «пикапе» до озера Клунчатистли в 1947 году, вообще же эти дороги, проложенные большей частью проводниками и скотоводами по следам старых индейских троп, не чинились годами, и ездить по ним лучше всего на вездеходе. Правительство почти ничего не делает для их содержания, не ставит дорожных знаков и указателей. Надписи, которые порой попадаются в стратегически важных пунктах, самодеятельно водружены проводниками и егерями. У моста через Назко есть маленькая лавка и бензоколонка. Бензин можно получить и зарывшись в глушь еще на пяток километров — в фактории Пола, причем по сходной цене. Правда, протирать ветровое стекло там уже приходится самим.

Мы со Слимом доехали до верхнего моста через Черную и выбрали место для ночевки. Река на своей ранне-осенней стадии — с низким уровнем воды — сулила идеальные условия для ловли на муху. Обычно мы останавливаемся не здесь, а забираемся куда-нибудь подальше, где форель покрупнее, но сейчас нам надо было как-то убить время до вечера, и лучшего мы не могли бы придумать.

Слим отправился вниз по течению прощупать кое-какие заводи ниже впадения Назко, а мы с Сэдсэком пошли по берегу Черной вверх. По-моему, самое милое дело быть простым рыболовом-любителем и удить на муху: распихал по карманам набор наживок и запасных поводков — и готов к бою. Я собрал свою складную удочку «харди», насадил для начала наживку «заячье ухо» и повесил бинокль через плечо. Закинув удочку в узкий рукав реки, я выудил и тут же выпустил на волю двух жирных радужных форелей с красивыми пятнами и тонким переливчатым пояском, весом около полутора фунтов каждая.

Выше моста река описывает петлю, и, пройдя по следам скота и звериной тропе всего километр на северо-запад, через лес, по равнине, я вышел к другому концу петли. Одинокая дикуша метнулась на ель. Красный гребешок над глазом птицы показывал, что это самец. Я остановился объяснить этому петушку его дурость, а он сидел и слушал, вскидывая головенкой. Кукши скользили от дерева к дереву, дружелюбно шушукаясь. На сыром песке отпечатались лапы черного медведя, на тропах — следы лосей и оленей. Возле реки с гравиевого вала взлетел белоголовый орлан, который угощался там рыбой. Взрослого орлана легко узнать по белым перьям на хвосте, а лет до трех-четырех он очень похож на беркута. Правда, у беркута на ногах гетры из перьев, а у белоголового орлана лодыжки и лапы голые. Кроме того, беркуты гнездятся и охотятся в более гористых местах. Оба вида питаются больше падалью, дохлой рыбой, убитыми птицами и млекопитающими и, подобно ворону, быстро отыскивают мертвых и умирающих животных.

Я нашел удобный плес и возобновил ловлю. На мелководье стояла лосиха. Бобр плескал хвостом по воде. Я выпустил несколько резвых килограммовых форелей, прежде чем «заячье ухо» вконец истрепалась, и тогда заменил наживку сухой веснянкой. Никакой разницы я не заметил. Содержимое желудка форели обычно показывает, что она глотает подряд все, что выглядит съедобным. Однако порой рыба переходит на монодиету. Это бывает, когда какой-то один вид насекомых вдруг расплодится в изобилии или когда к океану спускается лососевая молодь. Опытные рыболовы выбирают в такое время соответствующую наживку и стараются подать ее как можно естественнее.

Я столкнулся с этим впервые много-много лет назад на ручье, дно которого было вымощено золотистыми камешками. Едва вырвавшись из темницы глубокого каменистого каньона, ручеек свободно вился среди лесных великанов и замшелого валежника. Весело журча, он выбегал из леса, скатывался с отвесного берега и, споткнувшись о гравиевый вал, плюхался в реку. Заводь у истока лежала в тени ольхи, клена и гигантского виргинского можжевельника. В водоворотах и среди вороха ветвей барахтались лепешки пены. Два дерева свалились поперек водоема словно специально, чтобы можно было лечь животом на ствол и глазеть в глубину. Все было сделано точно на заказ для мальчишек, и от нетерпения я чуть не грохнулся в воду, пока туда лез. Черные свирепые насекомые с кусачими клешнями выползали на берег. Они обсыхали на солнце, вышелушивались из шкуры и превращались в стрекоз. Берег был усеян бледно-коричневыми пустыми шкурками, и сперва я даже подумал, что нутро из них высосала какая-то неведомая тварь.