Он зовет нас в гости к своей матери (кстати, она наша зрачка), чтобы мы посмотрели кое-какие старинные вещи.

Может, они нас заинтересуют.

Мы идем. В комнате – чистота и порядок. В третий раз за последние два часа я пью кофе.

Нам приносят вещицы. Это маленькие римские стеклянные флаконы, фрагменты глазури и керамики, монетки необычной формы и куча очевидного барахла. Макс делит все на две кучки – в одной то, что ему точно не нужно, за другую он предлагает свою цену. В комнату входит женщина, как мы понимаем, хозяйка дома. Не очень понятно, что она намерена сделать раньше – завершить торги или произвести на свет двойню (а то и пятерых, судя по ее животу). Она с хмурым видом слушает перевод Мансура и качает головой.

Откланявшись, мы идем к своей «Мэри». Переговоры насчет мула начаты, и Макс идет смотреть бочки для воды.

Мишель опять отличился: он заказал только одну бочку, такую огромную, что она не войдет в тележку, и угробит любую лошадь, да и мула.

– Но, – стенает Мишель, – ведь одна большая бочка – это дешевле, чем две маленькие, economia! И воды в нее входит больше!

Мишелю сообщают, что он набитый дурак и что отныне пусть делает только то, что ведено. В ответ он с надеждой бормочет «Sawi proba?», но и этой отрады ему не оставляют.

Следующая встреча – с нашим приятелем шейхом. Он еще больше стал походить на Генриха Восьмого, со своей бородищей, выкрашенной хной. На нем все те же белые одежды и изумрудный тюрбан. Он в крайне веселом расположении духа, поскольку собирается вскоре посетить Багдад, правда, пройдет несколько недель, пока ему оформят паспорт.

– Брат, – заводит он знакомую присказку, – все, что я имею, твое. Ради тебя я не бросил в землю ни одного зерна в этом году, и вся земля в твоем распоряжении.

На что мой муж отвечает:

– Я счастлив, что столь благородный поступок вознагражден Всевышним! В нынешнем году неурожай, и все, кто хоть что-то посеял, понесут убытки. Вы же оказались мудрым провидцем, с чем вас и поздравляю.

Обменявшись подобными любезностями, они очень сердечно прощаются.

Мы забираемся в «Синюю Мэри». Мишель решительно сваливает закупленную картошку и апельсины поверх моей картонки со шляпами, окончательно ее продавив, куры возмущенно квохчут. Несколько арабов и курдов просят, чтобы их подвезли. Двоих мы берем. Они втискиваются между кур, мешков с картошкой и чемоданов, и мы отправляемся в Шагар-Базар.

С непередаваемым волнением я смотрю на наш Дом! Вот он стоит, сияя белым куполом, словно храм, построенный в честь какого-то древнего святого. Шейх, как сообщает мне Макс, весьма гордится этим сооружением. Время от времени он с важным видом демонстрирует его своим друзьям. Макс подозревает, что шейх заранее взвинчивает на него цену, представляя дело так, будто дом принадлежит ему, а мы лишь сняли его на время.

«Мэри» подъезжает к дому, Мишель яростно жмет на тормоза (Forca!), и на этот скрежет все выскакивают нас встречать, я вижу старых знакомых, но есть и новые лица.

Димитрий, повар, и в этом сезоне с нами. Его длинная физиономия светится чуть ли не материнской заботой. На нем нарядные штаны из цветастого муслина. Он так рад, что хватает мою руку и прижимает ее к своему лбу, после чего гордо протягивает мне деревянный ящик с четырьмя новорожденными щенками. Это, говорит он, будут наши сторожевые собаки. Поваренок Али был при нем и в прошлом сезоне и теперь важничает перед новым поваренком, Феридом. Вид у этого Ферида почему-то страшно испуганный. Но Макс говорит, что это его обычное состояние.

Еще у нас новый бой, Субри. Это рослый, энергичный мальчишка, весьма не глупый. Он улыбается нам, сверкая зубами – белыми и золотыми.

Полковник и Кочка уже приготовили для нас чай. Полковника вообще отличает чисто армейская дисциплинированность и педантизм. Он завел тут новое правило – выстраивает рабочих в шеренги при выдаче бакшиша. Те воспринимают это как забавную шутку. Полковник обожает наводить чистоту. Когда Макс уезжает в Камышлы, наступает его час. Сейчас в доме, удовлетворенно заявляет он, все просто блестит.

Все вещи на своих местах, даже те, что раньше вообще не имели собственного места. Все неприятности в жизни исключительно от беспорядка, уверяет полковник.

Кочка – наш новый архитектор. Это его прозвище возникло из безобидной реплики, брошенной им полковнику, при подъезде к Нусайбину. Подняв штору в купе, архитектор решил взглянуть на ландшафт, в котором ему предстояло провести несколько месяцев.

– Любопытное местечко, – заметил он, глядя на окрестные холмы. – Столько кочек!

– Ничего себе кочки! – возмутился полковник. – Да понимаете ли вы, юноша, что каждая такая «кочка» – это погребенное поселение, насчитывающее несколько тысячелетий?! Вот вам и кочки!

С той минуты слово «Кочка» и стало его вторым именем, и, пожалуй, основным.

Мне предстоит увидеть еще кое-что из новых приобретений, Например, подержанный «ситроен», который полковник окрестил «Пуалю». Автомобиль оказался с характером, и характер свой почему-то демонстрирует именно полковнику, упорно не желая заводиться или притворяясь неисправным в каком-нибудь совсем неподходящем месте.

В один прекрасный день меня осенило: полковник во всем виноват сам!

– Как это я сам виноват? – Он крайне изумлен моей идеей.

– Не надо было называть его «Пуалю». Раз уж наш грузовик начинал свою карьеру под гордым именем «Куин Мэри», то и «ситроен» следовало наречь по меньшей мере «Императрицей Жозефиной». И не было бы проблем!

Однако полковник, как истый педант, говорит, что теперь слишком поздно что-нибудь менять. «Пуалю» есть «Пуалю» и пусть ведет себя как положено. Я искоса наблюдаю за «Пуалю», – по-моему, он глянул на полковника как-то ухарски Он наверняка не считает, что худшее преступление для служаки – это неподчинение начальству.

А вот и бригадиры – пришли поздороваться со мной.

Яхья еще больше напоминает большую добродушную собаку. Алави – все такой же красавец. Старый Абд эс-Салам, как всегда, очень разговорчив. Спрашиваю, как его запор.

Макс отвечает, что каждый вечер эта проблема всесторонне обсуждается.

Мы идем в «коллекторскую». Первые десять дней увенчались находкой почти сотни глиняных табличек. Так что вся экспедиция просто ликует. На следующей неделе мы начинаем копать телли Брак и Шагар.

Вернувшись в наш чудесный новый дом, я чувствую, будто никогда его не покидала, но сразу замечаю, что благодаря рвению полковника вид у комнат гораздо более аккуратный Однако не могу не поведать печальную историю с сыром «камамбер».

Макс купил в Алеппо целых шесть головок, ему внушили, будто сыр этот хранится не хуже знаменитых твердых сыров. Одну головку съели до моего прибытия, а остальные пять полковник, наводя порядок, спрятал в глубине буфета. И вскоре, погребенные под грудой каких-то бумаг, сигарет, рахат-лукума и прочего, они канули в небытие, невидимые, но, прямо скажем, отнюдь не выдохшиеся Две недели спустя мы все уже подозрительно принюхиваемся, высказывая самые жуткие предположения.

«Если бы я не знал, что в нашем доме нет канализации…» – говорит Макс.

«А ближайший газопровод в двухстах милях от нас…»

«По-моему, дохлая мышь…»

«Тогда уж по меньшей мере крыса!»

Жизнь стала невыносимой, все были заняты исключительно поисками разложившейся крысы. И в конце концов наткнулись в буфете на клейкую пахучую массу, некогда бывшую пятью головками «камамбера». На полковника устремлены негодующие взгляды; жуткие останки Мансуру ведено предать земле – как можно дальше от дома. Макс с чувством объясняет полковнику; данный инцидент подтверждает то, что он, Макс, всегда знал – сама идея рассовывать все по полочкам в корне порочна. Полковник возражает: в принципе, идея убрать сыр на место была хороша, но что поделаешь, если рассеянные археологи не помнят, что в доме есть «камамбер». Я тоже подключилась к дискуссии: глупо было закупать созревший «камамбер» в таком количестве и рассчитывать на то, что он сохранится весь сезон. А зачем вообще было покупать «камамбер», ему лично он никогда не нравился, ввернул Кочка.