– Forca! – кричит он и тянет что есть силы.

Бедняга Кочка багровеет и начинает задыхаться.

– Beaucoup forca[66], – ободряет Мишель Кочка чернеет. Его едва успевают спасти.

В конце рабочего дня вспыхивает яростная ссора между воинственным Алави и Серкисом, нашим плотником. Как водится, из-за какой-то ерунды, но, того и гляди, это кончится бедой… Макс вынужден вмешаться и провести воспитательную работу. С каждым днем, уверяет Макс, он все больше вживается в роль директора школы, – так что нравоучительные нотации получаются у него уже сами собой. Он уже мастерски овладел искусством демагогии.

– Неужели вы думаете, – вопрошает Макс, – что я и хваджа полковник, и хваджа архитектор всегда думаем одинаково, что у нас у всех одни и те же мысли? Неужели вы думаете, что нам не хочется поспорить? Но разве мы кричим друг на друга или размахиваем ножами? Нет! Все это мы откладываем до лучших времен, когда вернемся в Лондон! Здесь у нас на первом месте работа! Работа, и только работа! Мы должны держать себя в руках!

Алави и Серкис потрясены до глубины души, ссора потушена, теперь их взаимная вежливость просто умиляет, – когда, к примеру, они церемонно пропускают друг друга в дверях!

Мы купили велосипед – поразительно дешевый японский велосипед. Он поступает в полное распоряжение нашего Али, и тот страшно горд тем, что ему поручили дважды в неделю ездить в Камышлы за почтой. Он выезжает на рассвете – очень счастливый и очень важный, чтобы успеть возвратиться к чаю. Я с сомнением качаю головой и говорю Максу, что путь до Камышлы неблизкий – сорок километров. Пересчитываю на мили: двадцать пять миль туда, столько же обратно. Мальчишке это не под силу.

– Отчего же, – возражает Макс, проявляя, на мой взгляд, редкую душевную черствость.

Ближе к чаю ухожу искать Али.

– Бедный мальчик, должно быть, совсем выбился из сил.

Но его нигде нет. Димитрий наконец понимает, кого я ищу.

– Али? Так он вернулся полчаса назад из Камышлы и поехал в деревню Гермаир, в восьми километрах отсюда, там у него приятель.

Вот оно что! Я окончательно успокаиваюсь, увидев, как ловко Али прислуживает за столом. Он весь сияет и выглядит очень посвежевшим, никакой усталости! Макс ухмыляется и таинственным шепотом произносит:

– Помнишь Свисс Мисс?

Ну как же можно ее забыть? Свисс Мисс была одной из пяти щенят-дворняжек на первых наших раскопках в Арпачиа, близ Мосула. Мы дали всем пятерым клички: Клубок, Буджи, Белый Клык, Озорница и Свисс Мисс. Буджи умер юным от обжорства. Однажды кто-то из бригадиров принес нам так называемый «кулич» – что-то вроде кекса, их едят на Пасху в некоторых христианских сектах. Это угощение оказалось слишком тяжелым для желудка. По крайней мере всем нам от него стало нехорошо, и, опасаясь за желудок нашей маленькой гостьи, которая за чаем принялась уписывать кулич за обе щечки, мы поспешили отдать остатки щенку. Буиджи с жадностью набросился на щедрый дар – и тут же умер.

То была блаженная кончина – завидная участь! Среди остальных четырех Свисс Мисс – была признанной фавориткой Хозяина. Она являлась к Максу на закате, когда заканчивалась работа, а он, в благодарность за преданность, ласково чесал ей шею. После чего все собаки выстраивались возле кухни в шеренгу под предводительством Свисс Мисс. Макс выкликал каждую по имени, и они получали свой обед.

Однажды Свисс Мисс в какой-то переделке сломала ногу и чуть живая приковыляла домой. Однако выжила. Когда пришло время отъезда, я просто не знала, как быть. Хромая, она погибнет без нас! «Единственный выход, – настаивала я, – пристрелить – нельзя же обрекать ее на голодную смерть». Макс не желал об этом слышать. Он уверял меня, что Свисс Мисс не пропадет. Я возражала: здоровые-то собаки, возможно, не пропадут, но она – калека, как она сможет добывать себе пропитание? Мы тогда крепко поспорили с Максом. В конце концов он меня убедил, и мы уехали, сунув старику садовнику некоторую сумму и умоляя его позаботиться о собаках, «особенно о Свисс Мисс».

Особой надежды на то, что он выполнит нашу просьбу, у меня не было. Целых два года потом меня преследовали мысли о несчастной псине, и я корила себя – надо было проявить твердость. И вот проезжая в следующий раз через Мосул, мы заглянули в дом, где жили два года назад. Дом казался вымершим. Я тихо сказала:

– Где-то теперь наша Свисс Мисс?

В ответ послышалось негромкое рычанье. На ступеньках сидело существо весьма устрашающего вида (даже в детстве Свисс Мисс красотой не отличалась). Собака поднялась с крыльца, и я увидела, что она припадает на одну лапу. Мы позвали ее, и она завиляла хвостом, хотя и продолжала рычать. Из кустов выскочил маленький щенок и бросился к матери. Свисс Мисс, похоже, нашла очень красивого муженька, потому что щенок был прелестный. Мамаша с детенышем приняли нас благосклонно, но довольно сдержанно.

– Видишь, – назидательным тоном сказал мне Макс, – я же тебе говорил – она не пропадет. Вон какая толстая.

Свисс Мисс умница, поэтому и выжила. Представляешь, чего бы мы ее лишили, пристрелив из милосердия!

С тех пор, когда я чересчур о ком-нибудь беспокоюсь, не в меру все драматизируя, Макс сразу говорит мне «Свисс Мисс», и терзаниям конец!..

Мула так и не купили. Зато купили настоящую лошадь, а не старую клячу, которую присмотрел наш экономный Мишель. Она была великолепна, поистине принцесса!

Вместе с лошадью, вероятно, в качестве жизненно важного ее атрибута, к нам пожаловал черкес – Ах, какой человек! – заходится от восторга Мишель. – Черкесы знают все о лошадях. Они живут ради лошадей. Как он о ней заботится! Только и думает об ее удобстве! И такой вежливый человек! Так хорошо со мной разговаривает!

Макс невозмутимо отвечает: время покажет, что это за человек. Черкеса представляют нам. Он весел, ходит в высоких сапожках – ни дать ни взять – персонаж из русского балета.

Сегодня нам наносит визит французский коллега из Мари. Он приводит с собой архитектора. Как и многие французские архитекторы, он больше похож на какого-то святого мученика, а не на художника. И бороденка у него соответствующая – совсем жидкая. Он не говорит ничего, кроме: «Мерси, мадам», это вежливый отказ от всякого угощения. Он скромен донельзя. Мосье Парро объясняет, что у архитектора больной желудок.

Мило с нами пообщавшись, гости собираются отбыть.

Мы восхищаемся их машиной.

Мосье Парро печально констатирует:

«Oui, c'est une bonne machine, mais elle va trop vite. Beaucoup trop vite.[67] – И добавляет: – L'annse derniere elk a tue deux de mes architectes!»[68]

Архитектор с мученическим видом садится за руль, и внезапно автомобиль срывается с места со скоростью шестьдесят миль в час, подняв тучи пыли, и мчится по буграм и ухабам, петляя по улочкам курдской деревни. Я не удивлюсь, если и этот архитектор, не устрашенный судьбой своих предшественников, окажется жертвой превышенной скорости. Разумеется, виноват всегда автомобиль, а не тот, чья нога жмет на акселератор.

Французская армия проводит маневры. Это приятно возбуждает нашего полковника, прирожденного вояку.

Но его пылкий интерес у французских офицеров понимания не находит – они глядят на полковника с подозрением. Я объясняю ему, что они, вероятно, считают его шпионом.

– Меня?! Шпионом?!! – негодует полковник. – Неужто такое может прийти в голову?

– Очевидно, пришло!

– Да я задал им всего несколько безобидных вопросов! Меня интересуют только технические моменты. Но они отвечают всегда так расплывчато и неохотно!