Уснул он мгновенно, как только вытянулся на прохладных простынях, укутавшись с головой в одеяло. По комнате гулял ветер.

Наутро Саша Лобанов встретил друга нетерпеливым вопросом:

— Ну, как в гостях?

Сергей только махнул рукой.

— Что был, что не был.

Кабинет между тем наполнялся сотрудниками. Все были в курсе дела, все жаждали услышать какие-нибудь новости.

Сергей принялся рассказывать. И по мере того как он рассказывал, лица слушателей становились все озабоченнее.

Закончил Сергей неожиданным вопросом, сам удивившись, как это он вдруг всплыл у него в голове:

— Между прочим, к ориентировке по розыску Марины Ивановой должна быть приложена ее фотография. Где она?

Этот вопрос возник у него только что, в тот момент, когда он заново рассказывал все, то произошло накануне вечером у Федорова.

Оказалось, фотография поступила позже.

Когда она попала ему в руки и Сергей впервые, может быть, так внимательно, даже придирчиво, вгляделся в нее, он почувствовал, как заколотилось вдруг сердце.

С фотографии на него смотрело совсем другое, совсем незнакомое лицо.

Сомнений не было: девушка, приехавшая к Федоровым, была не Марина Иванова.

Когда Сергей поделился своим открытием, все молча переглянулись.

— Ну, знаете… — не то растерянно, не то возмущенно произнес наконец Лобанов, — что это за фокусы? Горлина оказывается не Горлиной, Иванова — не Ивановой и, между прочим, — он покосился на Сергея, — твой Федоров — не Федоров. Это уж слишком…

Через минуту двое сотрудников мчались вниз по лестнице к поджидавшей их у подъезда машине.

А спустя еще минут пятнадцать в кабинете Лобанова зазвонил телефон. Один из уехавших сотрудников докладывал, что дома у Федоровых никого нет и они остаются дежурить. Как только появится мнимая Марина Иванова, она будет немедленно доставлена в управление.

В то утро у Сергея все валилось из рук. Надо было снова допросить Алека, заняться Семеновым, а главное — искать, искать новые пути, новые факты, новые связи между ними, новые слова наконец, которые надо было сказать Алеку, чтобы заставить этого упрямого, парня заговорить откровенно, чтобы понял он, кто ему друг, а кто враг.

Но Сергей ни на чем не мог сосредоточиться. И Лобанов тоже. Наступила какая-то нервная разрядка. Словно иссякли где-то невидимые аккумуляторы или кончился завод у пружин.

Оба сидели в кабинете у Лобанова, раздраженные, злые, вконец измотанные, и не знали, за что взяться.

— Придумали бы кибернетическую машину, что ли, — досадливо сказал Лобанов. — Заложить в нее все эти фокусы, все наши данные — и, пожалуйста, вам ответ: кто есть кто, как в том справочнике.

— Многого хочешь.

— Все много хотят. В конце концов, у нас тоже точная наука, криминалистика. Это тебе, скажем, не литература — одному нравится, другому не нравится…

В минуту усталости и раздражения Сергей становился молчаливым и сдержанным. Лобанова же такое состояние делало еще разговорчивее.

— …Там одни вкусы и ощущения, — сердито продол жал он. — А у нас точные факты. Вон я читал: машина и переводы с одного языка на другой делает, и иероглифы расшифровывает, и в шахматы играет, даже больным диагнозы ставит. Скоро детей начнет учить, каждого по его способностям…

— Ладно болтать-то.

— А я не болтаю. Что, у нас кибернетика не применима, по-твоему?

— Пытаются применить. Пока для справочно-инфор-мационной службы.

— Это зачем?

— Затем, что у нас правовых норм видимо-невидимо, всяких законов, постановлений, актов.

— Ну, это, конечно, надо. Тут я не спорю.

— Спасибо.

— А все-таки и в борьбе с преступностью машина тоже нужна.

— Ее пока к судебной статистике приспосабливают.

— И к нашей нужно. Чтобы сразу знать, где, когда, что и как совершили и кто. Большое дело. Но главное все-таки, чтобы она раскрывать преступления помогала. Вот смотри, сколько у нас сейчас фактов. Их надо только логически расставить. Логически! Что ж, это машина не может сделать?

— Не может.

— Может!

— Ну, значит, не хочет.

Они посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись.

— Договорились, — сказал Сергей и, снова помрачнев, добавил: — Мне сейчас не машина, мне эта девчонка нужна. Она мне больше любой машины сейчас расскажет.

Посланные сотрудники вернулись только часа через два и привезли с собой… Федорова.

Он был растерян и подавлен до такой степени, что, войдя, не сразу даже заметил Сергея, а заметив, не сразу, кажется, его узнал, Федоров приблизился к столу и молча положил на него измятый листок бумаги, который до этого всю дорогу судорожно сжимал в своей огромной руке.

Сергей взял листок и с ощущением, что сейчас на него свалится какая-то новая неприятность, прочел: «Дорогие Галина Захаровна и Степан Григорьевич! Простите меня, если сможете. Я совсем запуталась. Лучше бы мне умереть, чем писать вам это. Но умереть я боюсь и жить тоже боюсь. И людей боюсь, и вас тоже. Но вас я еще люблю. Поэтому и пишу. Я уезжаю совсем. И даже…» Тут записка обрывалась.

Сергей, закусив губу, молча передал записку Лобанову.

Итак, мнимая Марина Иванова исчезла, ничего не рассказав, ни в чем не признавшись.

Но главное чувство, которое неожиданно овладело Сергеем в этот момент, была жалость, острая жалость к этой странной, потерянной девушке. Ему показалось, что какой-то злой ветер погнал дальше, неведомо куда, вырванную чьей-то рукой травинку.

И только некоторое время спустя Сергей подумал, что внезапное исчезновение девушки не могло быть случайным.

Когда прошла первая минута растерянности, Сергей сказал Федорову:

— Ну что ж, Иван Григорьевич, давайте потолкуем. Может быть, вы нам чем-нибудь поможете. Искать надо вашу Марину. — Он нарочно назвал девушку этим именем, чтобы еще больше не разволновать старика.

И все присутствующие поняли это. И еще все поняли, что сейчас их обоих надо оставить наедине, ибо только с Сергеем Федоров будет до конца откровенным, больше ни с кем.

Последним выходя из кабинета, Лобанов с надеждой и тревогой взглянул на Сергея, словно говоря ему: «Ну, старина, постарайся, сделай что-нибудь, ведь сам видишь, что творится». И еще Сергей прочел во взгляде друга предостережение: «Пока мы не проверили твоего Федорова, ты не очень с ним откровенничай, с ним самим много неясностей». — И Сергей понимающе кивнул ему на прощание.

Федоров сидел у стола, безвольно опустив на колени руки, и угрюмо смотрел в пол.

Когда за Лобановым закрылась дверь, Сергей неторопливо закурил и сказал:

— Прежде всего, как Марина попала к вам? Подробно расскажите. Вы давно были знакомы?

Федоров покачал головой:

— Совсем мы не были знакомы.

— А как же тогда?

— А вот так. Издалека начинать надо…

Федоров со вздохом вытащил из надорванной пачки папиросу, потом с силой чиркнул спичку и жадно затянулся.

— Дело было так. После войны встретил я случайно одного человека. Вместе мы когда-то сроки свои отбывали. За что уж он сидел, и не помню. Ну вот. И так, значит, получилось, что встретились мы с ним через десять лет. И сразу он меня узнал. А как узнал, так про побег мой и напомнил. Страсть, как я перепугался. Ну, думаю, все. Отгулял. Но он мне и говорит: так, мол, и так, выдавать я тебя не собираюсь, сам невесть как перемучился, цену-то свободе знаю. Словом, живи, мол, как живешь. Только мне тоже помоги. Ты, значит, попал в переплет, ну и я попал. Не знаю, кто хуже. И рассказал, что женат был. Жена попалась ведьма. Он от нее и ушел. Она в Волгограде с дочкой осталась, а он в Москву подался…

При упоминании Волгограда Сергей невольно насторожился. Опять этот город! Скорей всего, это случайное совпадение. Но так все было запутано в деле, которым он занимался, столько уже возникало в нем неожиданностей, что Сергей каждую минуту ждал новых.

— …Ну вот, — не спеша продолжал Федоров, сам, видимо, успокаиваясь от своего неторопливого рассказа. — Устроился, значит, он в Москве, на дочку деньги высылает. Но одного до смерти боится: как бы жена не узнала, где он сейчас. Пусть, говорит, думает, что я здесь, в Борске, живу. Я буду письма свои к ней тебе направлять, а ты их ей пересылай, чтобы штемпель на конверте не московский был. А ей твой адрес дам, ты ее письма мне в Москву шли, до востребования. Не затруднит это тебя? Ну я, конечно, согласился. Я бы, знаете, и не на то согласился. Страх, как я его боялся. Хотя человек он оказался не вредный и за все годы ни разу о моем положении не напомнил. Да и не виделись мы совсем. Я только письма их из конверта в конверт перекладывал. А чего они друг другу писали, я, конечно, не знаю.