В комнату заглянул отец.

— Газеты ты уже, конечно, утянул? — спросил он.

Георгий, с усилием выжимая гантели, кивнул в сторону стола. И отец, тоже высокий, в полосатой пижаме, неторопливо забрал газеты.

Завтракали все на кухне — мать, отец и Георгий, завтракали неторопливо, по-воскресному, обмениваясь всякими новостями.

Потом Георгий, закурив, ушел к себе. Надо было закончить рецензию для своей газеты на книгу одного местного автора.

Георгий не спеша разложил на столе бумаги, придвинул к себе рецензируемую книгу с многочисленными закладками и вдруг почувствовал, что ощущение тревоги и беспокойства, заставившее его проснуться, не проходит. Оно стало даже определеннее и острее. Нахмурившись, Георгий заставил себя не думать об этом и стал, просматривать начатую вчера рецензию. Потом быстро и, как ему показалось, эффектно закончил абзац: «…Но недостатки эти не могут заслонить главных достоинств повести — ее серьезности, искренности и взволнованности». Дальше следовало, пожалуй, вернуться к этим достоинствам. Так, так, значит, «серьезность» или даже лучше написать «проблемность»…

Но тут вдруг он снова подумал о Марине, представил себе ее вьющиеся светлые локоны, глаза, такие глубокие, чистые и почему-то очень грустные, даже испуганные, представил всю ее легкую, изящную фигурку в простеньком сером платьице с красными карманами и отворотами на рукавах. Сердце его учащенно забилось, и он подумал: «Ну куда же ты делась? И что вообще у тебя происходит?» Георгий вдруг ощутил нестерпимое желание бежать куда-то, что-то делать, с кем-то немедленно поделиться своей тревогой.

Он раздраженно отодвинул наполовину исписанный лист бумаги и, снова закурив, откинулся на спинку кресла.

Ну что делать? Может быть, пойти к этому Семенову и потребовать… Или позвонить Коршунову? Неудобно. Воскресенье все-таки. Человек должен ведь когда-нибудь отдохнуть. Тогда что же делать? Ведь так тоже нет сил сидеть сложа руки!.. И все-таки, придется. Сейчас ничего, решительно ничего нельзя предпринять.

Вздохнув, Георгий снова принялся за работу. Некоторое время он сосредоточенно смотрел на лист бумаги перед собой, машинально пробегая глазами только что написанные строчки, потом вычеркнул какое-то слово, вписал другое, и постепенно работа пошла.

Неожиданно зазвонил телефон в передней, и Георгий, выскочив из-за стола, побежал к двери.

— Слушаю, — нетерпеливо сказал он в трубку.

— Это… Георгий? — раздался в ответ робкий девичий голос, заставивший его вздрогнуть.

— Да, да! Это я! А это кто? Марина?

— Да…

— Мариночка! Где вы? — срывающимся голосом за кричал Георгий.

— Я… я получила вашу записку. И хотела…

— Сначала скажите, где вы! Откуда вы звоните?…

— Я не знаю… — еле слышно прошептала девушка.

— То есть как не знаете?!

— Я в одном доме… Адреса я не знаю… Я вам хотела сказать…

— Постойте, постойте! Сначала приезжайте скорее домой! Мы вас так ищем!

— Нет, нет, я не могу приехать! — испуганно воскликнула она.

— Ну хорошо. А к вам можно позвонить? Туда, где вы сейчас? Какой у вас номер?

— Я же не знаю, — с каким-то отчаянием ответила девушка и вдруг торопливо добавила: — Ой, идут!.. А я вам хотела сказать, чтобы вы меня не искали…

— Марина! — вдруг закричал Георгий. — Что вы видите в окно?

Он сам не понял, почему задал этот нелепый вопрос.

— Я?… — В голосе девушки прозвучало удивление. — Маленький зеленый домик… А за ним церковь… — И она прошептала, очевидно прикрыв ладонью трубку: — Прощайте, Георгий… Больше нельзя говорить…

Послышались короткие гудки отбоя.

Георгий машинально повесил трубку и потер лоб. Рука дрожала. Он отсутствующим взглядом окинул переднюю, стараясь собраться с мыслями, прийти в себя от этого разговора. Что же происходит с Мариной? Где она? Как ее найти?… Ну нет! К черту! Подумаешь, воскресенье!..

Внезапно разозлившись, он снова сорвал трубку и поспешно набрал номер. Раздались длинные гудки. Георгий нетерпеливо ждал, барабаня рукой по стене. «Так и есть, ушел, — раздраженно думал он. — Гуляет себе, а тут…» Он нажал на рычаг и тут же набрал новый номер. Но и на этот раз никто ему не ответил. «Ну вот и на работе нет. Конечно, гуляет, — со злорадным удовлетворением констатировал Георгий. — А может быть, позвонить Александру Матвеевичу?» И он в третий раз стал торопливо крутить диск.

Ему ответили почти мгновенно.

— Александр Матвеевич? — обрадованно закричал Георгий.

— Нет. Кто говорит?

— Урманский говорит!

— Позвоните позже. Идет совещание. Извините.

— Но мне…

— Извините, — решительно повторил незнакомый голос.

Разговор оборвался.

Ах, у них совещание! Тут такое происходит, а у них совещание! Ну хорошо же!..

Георгий яростно бросил трубку и кинулся к себе в комнату. У него продолжали дрожать руки, пока он одевался. Уже в передней, натягивая пальто, он приоткрыл дверь в комнату родителей и увидел их напряженные, взволнованные лица.

— Я скоро приду! — торопливо сказал он. — То есть нет. Не знаю, когда приду!

И, схватив шапку, он выскочил на лестницу, громко хлопнув дверью.

— Звонит какой-то Урманский, — доложил сотрудник, прикрыв ладонью трубку.

Лобанов махнул рукой:

— Скажи, совещание. Пусть позже позвонит.

Володя Жаткин доложил о своих вчерашних открытиях.

О встрече с Тамарой рассказал Коршунов.

— Кажется мне, что снотворное… — сказал Лобанов.

Тут его и прервал телефонный звонок Урманского. Он нетерпеливо отмахнулся от него и закончил:

— …подсыпала ему эта самая Тамара.

— Днем мог прийти и еще кто-нибудь, — как всегда, невозмутимо произнес со своего места Храмов.

И Сергей невольно отметил про себя, что тот, оказывается, может и поспорить с начальством.

— Не всякому он ключ от дома дает, — упрямо возразил Лобанов. — Ей вот доверял.

— А ночью тоже с ключом пришли, — не сдавался Храмов.

— Она и отдала, раз уж снотворное подсыпала, — стоял на своем Лобанов.

Но тут вмешался Жаткин.

— Одна интересная деталь! — нетерпеливо воскликнул он. — Разрешите, Александр Матвеевич?

— Ну давай, давай, какая там деталь?

— Вот вы послушайте. Коробочка со снотворным лежала под подушкой. Так? Почему под подушкой? Он что, на ночь его принимал? Но на ночь принимают нембутал, димедрол, барбамил, мединал, наконец, люминал. Но…

Его прервал общий смех.

— Да ты кому это все прописываешь? — изумленно спросил Лобанов. — Кого сам-то усыпляешь?

— Просто я в аптекоуправлении недавно побывал. Интересовался, — без тени улыбки объяснил Жаткин, — раз уж такое дело нам попалось, со снотворным. Вот я и говорю, — снова увлекаясь, продолжал он, — это снотворное Семенов не мог принимать. Понимаете? Значит, подложили коробочку. Ручаюсь, подложили. И второпях, не подумав. И еще знали, что спать он уже не ляжет. Значит, подложили не ему, а нам. Чтоб с толку сбить.

— Выходит, Тамара эта говорила Сергею Павловичу про снотворное не случайно, — вставил кто-то из сотрудников.

— Вот именно! — азартно подхватил Жаткин. — И вообще… — он на секунду запнулся, — это свидание мне очень подозрительно…

И снова его прервал смех.

— Нет, на самом деле, — смущенно попытался закончить Жаткин, поглядывая на улыбающегося Сергея, — потому что…

— Ну верно, верно. Подозрительно, — поддержал его Лобанов. — Вообще, очень перспективная эта девчонка. Прямо скажем. И насчет того письма, которое Семенов будто бы сам себе послал. Ну, об этом экспертиза нам завтра скажет точно.

— И еще одна деталь, — вмешался Сергей. — Обратите внимание. У Семенова не обнаружена записка Урманского к Горлиной. Выходит, Тамара ему ее не передала.

— Вот видите! — не утерпев, воскликнул Жаткин. — Я же говорю! Опять эта девчонка! Между прочим, она могла передать записку в тот дом, куда заходила перед домом Семенова.

— Ну, это как сказать, — заметил молчаливый Храмов.