Артузов хорошо понимал, что разведка и контрразведка требуют большой гибкости, проницательности, мудрости. Здесь нет и быть не может навсегда заданных правил. Раз и навсегда принятые приемы неизбежно ведут к поражению. Понимал он и другое, уже ленинское положение: такой борьбы, в которой бы заранее известны были все шансы, на свете не бывает.

Шансы, шансы…

За окном немое ночное молчание. В такую пору обычно хорошо думается. Предельно отключен от дневной суеты. Предельно сосредоточен на определенной задаче. Предельно напряжена мысль.

Артузов сидел на откидывающемся кресле за просторным подковообразным столом, обтянутым зеленым сукном. Лет этому сооружению было преизрядно, сукно кое-где побито молью. Достался он ЧК от бывшего страхового общества «Якорь». Не одно поколение чиновников протерло за ним локти. Теперь он стал рабочим столом чекиста. Кстати, очень удобным: зеленое сукно не утомляло глаза, глубокие ящики вмещали множество деловых бумаг.

За этим необычным столом Артузов и обдумывал сейчас материалы, полученные от Вячеслава Рудольфовича. Речь шла о заговоре. В начале июля 1919 года на лужском направлении красноармейский разъезд в перестрелке убил лазутчика, явно пробиравшегося в стан Юденича. При нем нашли документы на имя офицера А. Никитенко. Раз сопротивлялся, значит, было ради чего. Тщательно обыскали убитого — в мундштуке папиросы обнаружили крохотный листочек. Из текста стало ясно: участники крупной контрреволюционной организации в Петрограде искали связь с белогвардейским командованием. Для чекистов этот листочек послужил своего рода ниточкой, ведущей к руководителям заговора. Были раскрыты отдельные его звенья. Но глубоко законспирированное ядро еще предстояло выявить.

Вскоре ВЧК получила новые данные о зреющем заговоре. 14 июля 1919 года при попытке уйти на финскую территорию были задержаны некие Самойлов и Боровой-Федоров. У них нашли письмо-донесение о дислокации частей 7-й армии, наличии на складах боеприпасов и действиях в Петрограде трех контрреволюционных организаций. Письмо-донесение подписал таинственный Вик. Кстати, и на листочке, найденном у Никитенко, стояла аналогичная подпись. И еще стало известно от задержанных, что письмо-донесение им вручил для передачи в штаб Юденича В.И. Штейнингер, владелец известной фирмы «Фосс и Штейнингер». Чекисты арестовали его — он и оказался Виком. При обыске у Вика нашли контрреволюционные воззвания, депеши из штаба Юденича. В начале августа последовали новые аресты — в руках петроградских чекистов оказались барон Штромберг, князья Андронников, Оболенский и другие. Все они входили в петроградское отделение «Национального центра». У них был найден отчет московского отделения «Национального центра». Но прямое свидетельство, что в Москве действует такая контрреволюционная организация, было получено чуть позже — в конце июля. В Вятской губернии милиция задержала подозрительного человека, в мешке у него обнаружили… миллион рублей. Задержанный оказался офицером разведотделения штаба Колчака Крашенинниковым. Деньги вез для московского отделения «Национального центра». (В общей сложности разными путями и в разное время для нужд «Национального центра» намечалось переправить 25 миллионов рублей.) Арестованный вместе с деньгами был препровожден в Москву. Из тюрьмы Крашенинников пытался передать на волю две записки, которые, естественно, были перехвачены. В одной из них он сообщал о себе: «Я спутник Василия Васильевича, арестован и нахожусь здесь…» Во второй просил заготовить ему документы на случай побега и сообщить: не арестован ли ННЩ?

Естественно, чекисты должны были выяснить, кто скрывается за этими инициалами. Из обширной информации, полученной от Менжинского, Артузов понял, что в Москве действует законспирированная контрреволюционная организация, чрезвычайно опасная. Его осенила догадка: только ли с Юденичем она связана? Не на связь ли с «Национальным центром» шел захваченный чекистами колчаковский курьер? У него нашли таинственные листочки, похоже, с зашифрованным текстом. Ими уже занимался старый специалист по шифрам. Удастся ли ему разгадать шифровку?

Артузов встал из-за стола и было направился к двери. Остановил его легкий стук.

— Войдите!

— Это — я, вот-с, расшифровал, — сияющий от радости специалист положил осторожно листок на стол, провел по нему ладонью, припечатывая к сукну, словно боясь, что бумажку сдует ветром. — Арабским шифром пользовались, товарищ начальник. Я в нем не особенно силен, но кое-что понял. Разрешите доложить.

— Ну-ка, ну-ка, посмотрим, очень интересно. Говорите, арабским?

— Вот буква «лям», затем идет «алиф». Как я полагаю, они составляют отрицание «нет» или «не», скорее всего «не». Затем следует этническое имя, указывающее на место рождения, тут точно могу ответить — зашифрованный город. Подразумеваю Тулу. Общий смысл шифровки: «Не медлите с восстанием. Сигнал — падение Тулы».

— Сигнал — падение Тулы, — медленно повторил Артузов. Какое-то время он прикованно смотрел на лежащую перед ним бумажку, потом устало опустился в кресло. Туле угрожает не Колчак, а Деникин. Выходит, заговорщики в Москве по приказу, полученному через колчаковского курьера, должны были оказать своей подрывной деятельностью содействие Деникину. Но кому адресован этот приказ? Курьер, помнится, на допросе говорил, что зашифрованный листочек должен передать Коке. Арест помешал ему доставить приказ адресату, точнее, адресат должен был найти его сам в условленном месте. Теперь там — чекистская засада. Но пока от нее не поступило никаких известий. Адресат не объявлялся.

«Что же я сижу? — спохватился Артузов. — Надо немедленно сообщить об этом Вячеславу Рудольфовичу». Он быстро написал коротенькую справку о результатах дешифровки, изложил свои предположения. Пробежал глазами справку: вроде бы все сделал, что следовало. Эта удовлетворенность окончательно расслабила его. Сами собой стали закрываться веки. Вяло подумал: «Надо бы допросить анархиста-бомбиста, сидит уже несколько суток», а сонливость тяжелой гирей все сильнее и сильнее клонила голову к столу… И все же Артузов пересилил себя, энергично потер виски и встал из-за стола. Подошел к окну, раскрыл его и стал заниматься гимнастикой. Наступило какое-то облегчение. Затем снял гимнастерку, прошел в туалетную комнату, открыл кран с холодной водой (горячей все равно не было) и подставил под шумную струю рано начавшую седеть голову.

…Меж тем наступил полный рассвет. Можно было нести руководству справку и дешифровку. Секретарь Менжинского сидел в приемной за своим столом и клевал носом. Однако лишь только скрипнула дверь, он мгновенно пришел в себя.

— Доброе утро! Прошу немедленно передать Вячеславу Рудольфовичу.

Секретарь ответил на приветствие и молча положил бумаги в большую папку, на которой крупными буквами было написано: «К докладу». Он знал, что все документы от Артузова Менжинский читает незамедлительно.

Вернувшись в кабинет, Артузов сел за стол, вытащил дело об анархисте, стал перелистывать подшитые в нем бумаги. Прочитать сумел только первые строчки… Голова сама по себе опустилась на зеленое сукно. Артузов спал, и никакие пушки его теперь не могли бы разбудить…

— Артур Христианович, проснитесь…

Кто-то тормошил его за плечо. А сон все не отпускал. Наконец, после очередного мягкого, но настойчивого прикосновения он тряхнул головой, раскрыл глаза… Не сразу понял, что над ним склонился Менжинский. Его глаза смотрели всепонимающе и с сочувствием. Артур Христианович тут же встал, поправил гимнастерку и всем своим видом показал, что он уже снова «кудахошьшагающий».

— Простите, Вячеслав Рудольфович, мою слабость, не удержался. Так и царствие небесное мог проспать. Видно, чекистская работа не по мне, только и гожусь, что чугун лить.

Тут Артузов вспомнил свою гимназическую записную книжку, которую завел по совету матери. В ней было несколько разграфленных страниц. В соответствующие графы Артур заносил свои слабости: лень, безволие, плохо прожитый день. По мере того как тот или иной недостаток устранялся, Артур решительно вычеркивал его из книжки. Впору было снова завести подобный кондуит и вписать в него сегодняшнее расслабление. Артур уже предвидел, как может отреагировать на это Вячеслав Рудольфович — укоризненным взором.