Как он не понял, что с ним говорил безумный, давно и безнадежно находящийся во власти иллюзий человек, к тому же фактически пленный?

Как мог он разделить отряд, внутри которого в любом городе и в чистом поле его личная, майора Франкенберга, жизнь была бы в безопасности?

Не успел опустеть стан русского войска, а Бекович слезть с коня, отдав последние приказания, как хивинцы бросились на конвой князя и, рубя направо и налево, оттеснили его от Бековича и его свиты. Бекович и Саманов были раздеты донага и на глазах хана изрублены на куски, мертвым отрубили головы и с этими головами на пиках торжественно поскакали в Хиву.

Из степного похода Бековича вернулись всего несколько человек. Среди них Ходжа Нефес, при неизвестных обстоятельствах бежавший из отряда до того, как началась резня, и чудом уцелевший казак из татар Урахмет Ахметов: на их показаниях, далеко не всегда, надо полагать, правдивых и не во всем в точности сходящихся, построен как этот рассказ, так и рассказы всех других повествователей о хивинском походе. Никто ничего здесь прибавить не может.

Не все русские в Хивинском ханстве были перерезаны: часть наиболее сильных попала в рабство; по хивинскому преданию, большой арык Палаван-Ата выкопан был русскими.

Состоялось и посольство Бековича в Бухару: хан Ширгазы в доказательство своей силы послал его голову эмиру Бухарскому, но тот не принял этого дара. Напротив, выслав навстречу хивинским посланцам своих гонцов, он повелел тем спросить у хивинцев, ест ли их хан человеческое мясо. «А буде употребляет, то б они обратно к нему посланную голову отвезли без замедления, а к нему отнюдь бы не ездили».

В Тюп-Караганскую крепость весть о разгроме экспедиции Бековича привез вдруг как с неба свалившийся Ходжа Нефес. Гарнизон был в жалком состоянии. Надеяться на возвращение князя Черкасского с победой теперь не приходилось. На военном совете было решено оставить как есть недостроенные укрепления, а самим уходить морем в Астрахань, тем более что туркмены, узнав о гибели русского отряда в Хиве, сделали несколько попыток напасть на крепость.

В Красные Воды весть о разгроме пришла также от туркмен: едва прознав о поражении русских, воинственное племя это, в ту пору жившее разбоем и работорговлей, решило взять крепость штурмом. 10 сентября, собрав большие силы, они с суши и с моря неожиданно напали на крепость и даже ворвались в нее, но были выбиты. Однако попыток своих не оставили, так что измученный гарнизон крепости принужден был оставить укрепление. Комендант крепости фон дер Винден велел укрепить валом из мучных кулей перешеек, отделявший укрепление от стоящих на берегу кораблей; эвакуация происходила под постоянными туркменскими налетами; однако ж 30 октября, не потеряв ни одного человека, красноводский отряд вышел в море. Но на том испытания его, увы, не кончились. Налетевшая буря понесла суда к устью Куры, где остатки отряда и вынуждены были зазимовать. Из трех тысяч отборной пехоты, оставленных Бековичем в береговых укреплениях, весной 1718 года вернулось в Астрахань всего триста человек.

Горестная участь отряда Бековича долго была памятна народу русскому, и долго в память о том начинании жила на Руси поговорка: «Пропал, как Бекович».

Так бесславно окончился задуманный Петром первый русский поход на Индию.

Но был и второй.

Заговор честолюбцев

Стоит нам упомянуть о втором русском походе на Индию, как возникает проблема. Ибо, предполагая, что русская история нам более или менее известна, предполагая, более того, что нам более или менее ясна логика ее движения, мы рискуем зайти в совершеннейший тупик относительно того, когда бы такой поход мог состояться. Потому что движение России на Запад, овладение Прибалтикой, Белоруссией, раздел Польши – все это вписывается в логику развития империи, имеет свое обоснование во времени, свои вехи (битвы, дипломатию), своих героев. Точно так же, как продолжавшиеся целое столетие (от Екатерины II до Александра II) Русско-турецкие войны; так же, как вовлечение России в восточные дела через присоединение киргиз-кайсаков и Русско-персидские войны, что закономерно привело к завоеванию всей Средней Азии, покорению Хивы в 1873 году и окончательному выравниванию пределов империи по южной границе Туркестана в 1881 – 1883 годах. Даже такое рискованное колониальное предприятие, как основание Порт-Артура и овладение Маньчжурией, закончившееся Русско-японской войной и, как следствие, «втягиванием» в пределы гигантского тела империи слишком слабых и уязвимых колониальных отростков. Все это вяжется одной логикой, особой формой русского колониализма (приращение империи за счет близлежащих «окраин»), а все, что этой логикой не связано или ведет к нарушению целостности, округлости формы, – чревато почти немедленными драматическими последствиями. Поход на Индию был, как мы видим, совершенно вне этой логики.

Даже в начале XVIII века он мог быть только фантазией Петра, внезапно получившей дополнительные стимулы (посольство Ходжи Нефеса) и в результате обернувшейся авантюрой и крахом всего предприятия. Однако (!).

Сколь бы ни был неудачен поход Бековича, как бы тщательно ни скрывалась его «индийская» подоплека, это поползновение империи Российской на восток не ускользнуло от внимания англичан. Когда же через несколько лет Петр I лично возглавил Персидский поход (1722 – 1723), недвусмысленно, таким образом, обозначив еще одну область российских интересов в Персии и Закавказье, англичане, уже тогда мечтавшие о всемирном торговом преобладании, встревожились не на шутку. Немедленно в ход была пущена тайная дипломатия. Англия обратилась тогда к турецкому султану: «…русский государь хочет овладеть не только персидскою, но и всею восточною торговлею, вследствие чего товары, шедшие прежде в Европу через турецкие владения, пойдут через Россию, и тогда англичане и другие европейцы выедут из Турции, к великому ущербу короны султановой. Поэтому Порта оружием должна остановить успехи русских на Востоке; и если Порта объявит России войну, то получит денежное вспоможение не только от короля, но и от всего народа английского» . Однако в 1722 – 1723 годах русские и турки воздержались от войны и, воспользовавшись слабостью Персии, к обоюдному удовольствию переделили Закавказье, после чего Петр окончательно отказался от «восточного» проекта, очевидно даже не заметив, что Англия – главный торговый партнер России, – всегда готовая назваться «союзником», во всем, что касается «восточных вопросов», занимает последовательно антироссийскую позицию. Петр, повторяю, мог этого не заметить, но в начале XIX века двоякая позиция Англии стала для русской дипломатии очевидна.

Таким образом, «поход на Индию» лежал бы не только вне логики развертывания империи Российской; он привел бы к прямому конфликту с Англией, которого Россия, несомненно, избегала, поскольку именно на Англию была во многом завязана российская торговля и, следовательно, интересы купцов, промышленников и очень многих видных особ в государстве. И вообще, в то время иметь своим противником Англию, государи мои… Что хотите, но только не это! Однако ж тот, кто решился на второй индийский поход, пошел не только супротив логики развития империи Российской, но и на прямой конфликт с Англией, наперекор всему ходу развития России, словно хотел дать ему совсем другой смысл и другое направление.

До Первой мировой войны на открытую смертельную схватку с Англией в Европе решился лишь Наполеон. В результате вся Европа была потрясена и обескровлена этой смертельной борьбой до последнего громового вздоха под Ватерлоо.