— Прекрасно, Ричард, — промурлыкал французский король. — Если вы желаете иметь в сопровождающих простого рыцаря — это ваше дело. Отец ваш тоже предпочитал, кого попроще. Однако, насколько мне известно, сие больше распространялось на хорошеньких служанок.

Намек на ходившие слухи о сексуальных пристрастиях Ричарда, словно тяжелая черная туча, повис в воздухе, отравляя все вокруг. Присутствующие стали смущенно покашливать и делать вид, что очень заняты сборами.

Рейнера охватила ярость. Даже король не имеет права унижать его мужское достоинство грязными слухами, тем более почти прямо называть его партнером Ричарда в любовных утехах. Но он заставил себя не трогать меч. Было бы безумием ему, простому рыцарю, бросаться с мечом на французского короля, да еще если ложь так очевидна. Никто из знавших его никогда не поверит, что он повинен в приписываемом Ричарду пороке. Да и Ричард никогда не делал ему никаких намеков, видя в нем лишь преданного вассала.

— Ты бы, Филипп, тоже иногда прислушивался к кое-кому из своих рыцарей, — сказал после затянувшегося молчания Ричард, и глаза у него блестели, как голубые льдинки. — Может, им удавалось бы удерживать тебя от непоправимых ошибок.

— Я так и сделаю, когда мне будет нужен хороший совет, хотя до сих пор я обходился собственным умом, — ответил Филипп. — Ладно, мы уже и так замешкались. Анри, благодарю вас за то, что привели лошадь, но леди Алуетт устала. Проводите ее до экипажа. Пусть она сегодня отдохнет. Никаких возражений, леди Алуетт. Мы не желаем, чтобы вы заболели.

Все было сделано, как нельзя лучше. Если Ричард хочет держать при себе рыцаря, то Филипп удалит Алуетт Французский монарх, конечно, хорошо знал, что Рейнер не входит в число «фаворитов» английского короля. Если бы он даже раньше не обратил внимания на спасителя Алуетт, ему было бы достаточно посмотреть, какие пламенные взгляды бросал тот на Алуетт сегодня — это не взгляды мужчины, предпочитающего любовь мужчин.

Рейнер видел, как омрачилось лицо Алуетт, но она ничего не могла поделать. Любое ее возражение обернется против нее же самой. Вовсе не заботой о здоровье сестры, а наказанием за непослушание являлся приказ Филиппа, потому что ни о каком отдыхе в шатком, подпрыгивающем на каждом ухабе экипаже не было и речи. Это малопригодное для езды чудовище могло привлечь или уж самых ленивых, или не умеющих ездить верхом.

Кавалькада достигла Лиона десятого июля, когда спустилась к подножию Центрального французского массива, с самого утра чудом убегая от насту павшего ей на пятки дождя. Оставалось только перейти Рону, и, хотя уже надвигалась ночь, оба короля решили провести ее в городе.

— Устали, дорогая сестрица? — ласково спросил Филипп, подъезжая на коне к экипажу, ожидавшему своей очереди пересечь широкую серую реку. В этот день, сославшись на плохую погоду, он опять настоял, чтобы Алуетт ехала в экипаже.

— О да, ваше величество! — не медля, подтвердила Алуетт Крыша в экипаже была дырявая, и ее плащ и платье насквозь промокли. — Я продрогла до костей. Думаю, верхом я бы так не промокла. Почему бы не разбить здесь лагерь? Клянусь, я засну, как только коснусь головой подушки!

Алуетт не стала говорить, что усталость и головная боль у нее не только от тряски, но и от бесконечной болтовни камеристки. Старая Эрменгарда все время ехала одна в экипаже и была счастлива, когда к ней присоединялась Алуетт, которая терпеливо сносила ее говорливость, но втайне сердилась, хотя и ругала себя за это. В конце концов, такое путешествие не для старухи, и Эрменгарда пустилась в дорогу только из любви к ней.

— Ну нет, будь я проклят, если Ричард будет отдыхать в городе, а французы мерзнуть на голой земле, — ответил ей Филипп. — Сегодня вечером я в последний раз встречаюсь с Ричардом, а завтра мы расстаемся, надеюсь, вам это известно. Вы еще скажете мне спасибо, Алуетт, когда окажетесь на другом берегу. — Филипп умел говорить не иначе как приказами, даже когда хотел быть любезным. Аристократы и рыцари независимо от национальности ехали впереди процессии, чтобы первыми пересечь Рону во главе войск. Решив, что у нее есть еще несколько часов, Алуетт позволила себе усесться поудобнее и помечтать о мягкой перине и пуховой подушке, ожидающих ее в Лионе. По крайней мере они едут не последними, ибо замыкали шествие английские солдаты.

— Какое же это будет счастье, когда мы доберемся до Генуи и оттуда двинемся на корабле, — сказала Эрменгарда. — Хотя там мы будем вместе с проклятыми англичанами. Они так шумят и так ужасно коверкают французский язык!

— Мм… хм, — пробормотана Алуетт, не давая себе труда вслушаться в ворчание старухи, ибо была занята размышлениями о том, встретятся они еще с Рейнером Уинслейдом до того, как армии разойдутся в разные стороны, или нет.

Короли наконец-то осознали, как трудно накормить такую большую армию, поэтому в Лионе они решили расстаться. Англичане должны направиться на юг к Марселю и там погрузиться на корабли, а французы и фландрийцы двинутся по берегу к Генуе, откуда тоже на кораблях поплывут в Сицилию. Встречу они назначили в Мессине, откуда все вместе собирались плыть дальше.

Хотя Алуетт приходила в ужас от ожидавшего ее путешествия в экипаже, тем не менее она с нетерпением ждала, когда армии разойдутся. Тогда каждое свободное мгновение она будет проводить в усердной молитве, может быть, даже заставит себя попоститься, чтобы окрепнуть духом и защитить свое сердце от английского рыцаря. К тому времени, когда обе армии сойдутся вновь в Мессине, она опять обретет покой и победит в себе искушение отдаться во власть красивого ласкового голоса.

Может, ей еще удастся и его увести от светской жизни. Она уже видела, как он вступает в орден тамплиеров или орден госпитальеров, воодушевленный ее примером, после чего довольно долго ругала себя, обвиняя в непомерной гордыне.

Держать английского рыцаря на расстоянии во время переходов было невозможно, потому что он постоянно ехал рядом. В сопровождении своего полуволка Зевса Рейнер скакал рядом с ней и Анри, пользуясь тем, что тут же были Ричард и Филипп. Анри он очень нравился!

— Не понимаю, почему вы так холодны с сэром Уинслейдом, — сказал ей как-то вечером Анри после того, как Рейнер отправился взглянуть на своих солдат. — Вы сами говорите, что он спас вам жизнь в Везлэ, когда вы отправились на свою дурацкую прогулку по городу. И он очень приятный собеседник… Для англичанина, конечно же! Мне кажется, он вас обожает, сестренка, — заявил он со свойственной ему прямолинейностью.

Алуетт не сумела скрыть досаду.

— Он? Не может быть! Как интересно! А мне показалось, что он все время проводит с вами и Гийомом де Барром и вы предаетесь воспоминаниям о ваших прежних походах!

— Ужасно, что вы не видите, как загораются его глаза, когда он смотрит на вас, Алуетт, — продолжал Анри. — Боюсь, что он использует де Барра и меня, несмотря на все наши добродетели, чтобы побыть рядом с вами. — Анри ухмыльнулся. — Может быть…

Но Алуетт не стала его слушать.

— Не надо, Анри, я знаю, что вы собираетесь мне сказать, и пожалуйста, ничего не говорите. Сэр Рейнер знает о моем призвании. Я ему прямо обо всем сказала, так что даже англичанин понял.

Анри подумал, что красивый англичанин, похоже, человек решительный и разговоры о монастыре должны были настроить его еще решительнее, но де Шеневи понимал, что не надо лезть напролом. Не стоит настаивать, а то она совсем заупрямится. Пусть англичанин ведет свою любовную партию, как знает.

Стоя на высоком берегу Роны, Рейнер сквозь пелену дождя смотрел, как последние солдаты французской армии готовятся ступить на старинный мост, и хмурил брови. Ему не нравился ненадежный с виду мост, не нравилось, как он скрипит и шатается, когда по нему идут сотни крестоносцев. Слишком много их скопилось там. Он больше всего на свете хотел, чтобы Алуетт была уже на другом берегу, но деревянный экипаж все стоял, не трогаясь с места. Рейнеру надо заняться поиском пристанища для своих людей, но он не мог уйти с берега, даже если бы от этого зависело спасение его души, пока он не уверен в безопасности Алуетт.