«Что-то ее мучает, — подумал Рейнер. — И видит Бог, я должен узнать что».

Услыхав, что он запер дверь, Алуетт подпрыгнула, как раненая олениха. По его напрягшейся руке, когда он вел ее по лестнице, она поняла, что он рассердился.

Комната была небольшая, но довольно уютная с банкеткой, кроватью, покрытой чистыми простынями, и крестом на побеленной стене. Возле кровати в жаровне горел огонь. Вряд ли это можно было назвать роскошными покоями для первой ночи вдвоем, но, в общем, неплохо.

— Итак, леди Алуетт, — холодно произнес Рейнер, — благоволите объяснить, почему вы отказываетесь быть моей женой. Вы уже связаны словом?

— Нет, милорд, в моем сердце нет никого, кроме вас, — прошептала она, не поднимая глаз. Он вздохнул с облегчением. Но надо было ответить на еще один болезненный вопрос. В конце концов, в ее жилах течет королевская кровь. Может, отказавшись от монашеской жизни, она решила, что достойна более высокородного мужа, чем младший сын английского графа? Так или иначе, свое незаконное происхождение она тяжело переживает и не знает, что ему все известно.

— Тогда, наверное, вы думаете, что я недостаточно хорош для вас, — сказал он, не скрывая того, как мучительно ему говорить это. — Достаточно хорош, чтобы принять на себя гнев церкви и короля Франций, за что любезному шевалье разрешено будет поцеловать ручку миледи… А потом его прогонят…

Она стояла против него, не отворачиваясь от его оскорблений, но от его последних слов она отшатнулась, словно он ее ударил.

— Нет, вы ошибаетесь, сир Рейнер, — печально проговорила она. — Это я недостойна вас.

Его пальцы сами собой сжались в кулаки, а сердце чуть не разорвалось от жалости к Алуетт Это она о своем происхождении. Ему очень не хотелось говорить о нем, по крайней мере пока она не почувствует себя увереннее, но он не желает опять терять ее ради сохранения тайны, которая ни для кого уже не тайна.

Но прежде, чем он успел что-то сказать, она продолжала:

— Я вовсе не собиралась отказывать вам в своей любви, Рейнер. Она ваша. Всегда. Я хочу стать вашей любовницей.

Она опять повернулась к нему и стояла, гордо подняв головку, в ожидании его ответа.

А он смотрел на нее и не верил своим ушам. Потом он рассмеялся.

Алуетт не знала, что и подумать.

— Вам смешно, милорд? Может, вы скажете мне, что вас так насмешило? Я не шучу, сир Рейнер. Он видел, как уязвлена ее гордость.

— Я не хочу любовницу, я хочу жену! — воскликнул он и, быстро, по-кошачьи подбежав к ней, обнял ее и прижал к себе. — А смеюсь я только потому, что все девицы, которых я хотел соблазнить, мечтали как раз о том, от чего вы отказываетесь!

Рейнеру не понадобилось много времени, чтобы понять, что его шутка только ухудшила положение.

— Без сомнения, у вас было много любовниц, — холодно проговорила она, не давая себе размякнуть в его объятиях. — Я уверена, что даже худшая из них была лучше меня. Наверное, мне не надо было столь откровенно предлагать себя.

Алуетт попыталась высвободиться из его рук, а когда ей это не удалось, отвернула от него лицо и изо всех сил старалась не поддаться сводящему с ума аромату фиалкового корня и жаркому пламени его рук.

— Боже милостивый, Алуетт! Да я ни с кем вас не сравню! Но ведь вы не думаете, что я жил монахом до того, как мы встретились? Просто я не понимаю, почему вы хотите быть любовницей, когда я прошу вас стать моей женой. С чего вы взяли, что недостойны быть леди Уинслейд?

Он хотел, чтобы она сама открыла ему свою тайну.

— Я слепая, — торопливо сказала она. — И не смогу вести хозяйство.

— Господи! — воскликнул Рейнер, теряя терпение. — Сколько можно! Ваша слепота не помешала вам стать певицей и музыкантшей, не помешала сбежать в монастырь, хотя там вам уж вовсе нечего было делать, кроме как молиться, петь псалмы и есть! Вы не говорите мне правду, Алуетт! Скажите же! Я хочу узнать ее от вас.

Он взял ее за подбородок, и она подняла голову, так что он мог видеть ее бледное грустное личико.

Голубые глаза блестели, как прекрасные аквамарины, омытые слезами.

— Сир Рейнер, я незаконнорожденная. Граф де Шеневи мне не отец. Вы довольны? Теперь вы знаете, почему я не могу быть вашей женой, — сказала она, и рыдания сотрясли ее тело.

Рейнер привлек ее к себе, погладил по голове, а она все всхлипывала, как ребенок. В первый раз она произнесла вслух то, что постоянно думала о себе: незаконнорожденная, ублюдок. Понемногу Алуетт затихла, и Рейнер решился заговорить.

— С каких это пор, любимая, незаконное рождение мешает законному браку — спросил он, гладя ее черные, как вороново крыло, шелковистые волосы, источающие аромат лилий. Она уже успела надушиться своими любимыми духами, которые у нее отобрали в монастыре вместе с одеждой. — Самый первый из норманнских королей был незаконнорожденным, однако его все любили и, если называли Незаконнорожденным[3], то не в укор ему. Кстати, по всей Европе на незаконных отпрысков королей большой спрос, так почему бы и мне не предложить тебе, мой любимый жаворонок, законный брак?

— Значит, вы знаете, кто мой отец, — прошептала она сквозь слезы. — С каких пор? Кто вам сказал?

Рейнер подумал, что она очень похожа на раненого олененка, который, если его отпустить, сломя голову помчится куда-нибудь прятаться, и он не отпускал ее, а ласково гладил, чувствуя, как она дрожит всем телом.

— Давно знаю, — сказал он, — с первого же дня в Везлэ. Моя любимая гордячка, о том, что вы дочь Людовика Французского, знают все, однако никто не думает о вас хуже из-за этого.

— Только не ваша мать! — упрямо возразила она и чуть-чуть оттопырила нижнюю губку. — Она наверняка посчитает, что вы могли бы найти себе жену получше, чем я, слепая, да еще незаконная… Пусть даже дочь короля.

— Леди Изабелла? — Рейнер хмыкнул. — Вот уж! Она выросла в известной своими страстями Аквитании, где никто не привык сдерживать свои чувства. Она была замужем за одним сумасшедшим рыцарем, который хотел убить ее и моего отца за то, что они полюбили друг друга. Нет, — сказал он, целуя ее в щеку и представляя, какой прием им окажут в замке Хокингем, — она тоже полюбит вас хотя бы потому, что вы любите меня.

— Но есть еще одна причина, — не сдавалась Алуетт. — Что-то внутри меня… Что-то нехорошее, но я не знаю, как объяснить, Рейнер, любимый, просто что-то есть, я чувствую.

Рейнер видел тщетность своих усилий и понял наконец, что ему не удастся убедить ее, по крайней мере в ближайшее время. Но он знал, что, сделав ее только своей любовницей, он не получит никакой помощи от короля. Ричарда привлекали мужчины, но, когда дело касалось женщин, он становился поразительно добродетельным. Именно поэтому он отказывался жениться на Алее Французской, не желал брать в жены любовницу своего отца. Рейнеру пришло в голову, что у него еще есть время повлиять на Алуетт, а пока неплохо бы узнать, чего она боится и в чем не хочет признаться даже самой себе. А для этого надо привязать ее покрепче серебряными узами страсти.

— Ладно, — сказал он наконец, внезапно охрипнув от выпущенного на волю желания. — Вы сказали, что хотите быть моей любовницей. Я согласен (А про себя подумал: «До лучших времен».) на все. Его слова словно повисли в воздухе.

— Что вы сказали? — тихо переспросила Алуетт, прекрасно все слышавшая.

Она так долго мечтала об этой минуте. Ведь если бы тогда в Мессине он взял ее, она бы приняла это с радостью, отдавшись на волю страсти, им же разбуженной. Но она смутилась от его прямоты. Минута настала, а она оказалась неготовой к ней. Сердце билось так, словно хотело выскочить из груди. Во рту стало сухо.

— Ну же, Алуетт, — услыхала она и, подчинившись его воле, забыв обо всем на свете, шагнула к нему ближе, потом еще ближе.

— Что вы делаете? — шепнула она, когда он опять обнял ее и прижал к себе и она ощутила на лице его теплое дыхание.

— Прелестная Алуетт, я буду целовать вас до тех пор, пока у вас не подогнутся колени, — сказал он, — и ласкать ваши груди, пока соски не станут совсем твердыми. А потом я сниму с вас платье и все остальное, буду гладить вас, пока вы не станете совсем влажной, не застонете и не захотите принять меня. Тогда я положу вас на кровать совсем без ничего, такой, какой сотворил вас Создатель, и возьму вас, а вы будете кричать от счастья.