— Она могла заплатить своими браслетами, которые так противно звякали… Или собой! — возразила Алуетт.

Неожиданно ее мрачные размышления были прерваны веселым лаем, и она еще не успела ничего понять, как ее рука была уже облизана мокрым языком.

— Зевс! — крикнула она.

Значит…

— Рейнер! — радостно воскликнул Анри. — А я-то никак не мог понять, куда вы делись. Ну, да это к лучшему! Ваш пес может найти человека?

Рейнер только что вышел из шатра и собирался присоединиться к пирующим, чтобы отыскать там женщину, которая стояла сейчас перед ним, удивленная не меньше его самого. Он молчал, глядя на Алуетт и не слыша ее брата.

Взяв себя в руки, Рейнер поздоровался с Анри и попросил его повторить то, что он сказал раньше.

Благородный Анри де Шеневи не забыл о том, что привело его с Алуетт на берег моря.

— У вас еще будет время для амуров, — пошутил он, не зная о ссоре влюбленных. — А сейчас нам надо знать, ваш Зевс может найти Хлою, младшую кипрскую принцессу? Кажется, она сбежала от моей сестры…

Рейнер сразу все понял.

— Так я и думал, что мы не оберемся хлопот с этой красоткой. Зевс, конечно же, может найти кого угодно. Один раз он держал след разбойника через весь Хокингемский лес, а потом еще переплыл реку Меон! А у вас есть что-нибудь? Какая-нибудь ее вещица, чтобы дать Зевсу понюхать?

Алуетт от души порадовалась, что девчонка обращалась с ней, как со служанкой. Когда они садились за стол, Хлоя сбросила ей на руки легкую накидку, чтобы она не мешала ей есть и танцевать. При этом она же еще раздраженно заметила, что не надо было вовсе брать ее с собой, и Алуетт пришлось напомнить ей о холодных ночах на побережье. Торопясь разыскать Хлою, она совсем забыла, что все еще держит накидку в руках. Тенерь ей оставалось лишь протянуть руку сэру Рейнеру.

— Милорд, это пойдет?

— Будем надеяться. — Он поднес накидку к носу Зевса, и тот хорошенько обнюхал ее. Похоже было, что волк знает, чего от него ждут. — А теперь нам лучше вернуться туда, где ее видели в последний раз…

В шатре все еще пел Блондель, а из бокового выхода вынырнула пьяная парочка, решившая отметить праздник на свой лад. Алуетт слышала, как Зевс бегает то туда, то сюда, ища след. Сердце у нее едва не выскакивало из груди, и виновато в этом было не столько исчезновение Хлои, сколько присутствие Рейнера. По его голосу она не разобрала, что он думает об их ссоре. Все еще злится, что она отказалась стать его женой? Неужели он не понимает, что она всецело, душой и телом, принадлежит ему до самой смерти? Как ей убедить его, что только из любви к нему она приняла такое решение? Что она не желает портить ему жизнь?

Зевс взял след и радостно залаял, после чего быстро побежал прочь, чуть не утыкаясь носом в землю. Через несколько минут он привел их обратно на берег, где они увидели Хлою, поглощенную переговорами с матросом.

Вздохнув с облечением, Алуетт нашла в себе силы прикрикнуть на свою подопечную.

— Испорченная девчонка! Разве вы не знаете, что могло бы случиться? Да вас бы утащили сарацины!

Алуетт не видела ни обращенный на нее злой взгляд, ни недовольно скривившийся рот, но все — таки поняла, что Хлоя вне себя от ярости.

— Ну и что, леди Алуетт? Мой отец дружил с Саладином! Однако вы могли не волноваться, я всего-навсего просила Жака перевезти меня на корабль. Я устала и хочу лечь. От вашей музыки у меня голова болит! — Она стукнула крошечной ножкой. — Как вы смеете разговаривать со мной, словно с ребенком, сбежавшим из детской? Разрешите напомнить, что я принцесса.

— Тише, принцесса, а то я положу вас поперек колена и настегаю, как простую крестьянку, — прорычал Рейнер, которому надоел ее издевательский тон. — Анри, друг мой, не будете вы столь любезны и не проводите вместе с Инноценцией принцессу Хлою на корабль? Может, она тогда немного утихомирится, — сказал он, подмигивая Анри и делая вид, что не замечает злости киприотки. — Я позабочусь о том, чтобы Алуетт живой и невредимой вернулась к вам немного попозже.

Буквально через несколько мгновений Алуетт уже осталась одна с Рейнером на скалистом берегу моря. В стороне собрались у костра французские крестоносцы, и воздух время от времени взрывался оглушительным хохотом. Рейнер и Алуетт, поглощенные своими непростыми мыслями, не слышали их.

Прохладный ветерок шевелил кудри Рейнера и легкую накидку Алуетт. Солнце медленно скрывалось за горами, где прятались воины Саладина, освещая их последними золотыми лучами и оставляя позади себя алое сияние. Никакой витраж в соборе не мог бы сравниться с этой небесной красотой, но и она полиняла в глазах Рейнера, когда он взглянул на стоявшую рядом с ним прелестную Алуетт. Сегодня на ней не было обычного плата и он видел, как бьется жилка у нее на шее. Он считал, что еще не пришло время простить ее, но больше всего на свете ему хотелось поцеловать ее дрожащие губки и разгладить нахмуренный лоб, поэтому, ни о чем больше не думая он схватил ее в свои объятия.

Она хотела было спросить его, не сердится ли он на нее, но тут их губы встретились, и они мысленно сказали друг другу: «Забудь о будущем, любовь моя… Потом. Есть только сейчас, и самое главное, что я обнимаю тебя и целую тебя, и касаюсь тебя…» Она прижалась к нему, как всегда поражаясь тому, что их тела будто специально созданы друг для друга. Вырезаны из одного дерева. Однако ничего деревянного не было в их поцелуях, которые жгли ее огнем желания, в том, как он нежно взял в ладонь ее грудь и не забыл двумя пальцами приласкать сосок, тотчас затвердевший от его прикосновения. Если бы она была деревом, то наверняка сгорела бы в пламени страсти, когда он прошептал ей на ухо:

— Пойдем в шатер, любимая. Там нас никто не потревожит. Я хочу тебя.

Но они не сделали и трех шагов, как услышали в темноте голос Томаса:

— Сэр Рейнер, король Ричард приказал мне разыскать вас. Рейнер ругнулся шепотом, и Алуетт с удовольствием сделала бы то же самое. Ей не оставалось ничего другого, как, поблагодарив рыцаря, сесть в лодку и отправиться на корабль.

Пока они на Святой Земле, по крайней мере пока крестоносцы не освободили Иерусалим, им придется забыть о своих желаниях ради великой цели, уведшей их за сотни лье от дома.

Ричард распорядился сделать подкоп под городскую стену и заложить в него все, что может гореть. Если стена рухнет, крестоносцам не составит труда ворваться в город через пролом. Работа эта была долгой и утомительной, потому что начинать подкоп пришлось, чтоб его не заметили, далеко от города, к тому же через определенные промежутки его приходилось укреплять, чтобы он не завалился раньше времени, да и кто мог поручиться, что осажденные не копают навстречу, чтобы отразить нападение или выйти на волю? Так что Приходилось быть настороже и все время прислушиваться, не стукнет ли поблизости лопата врага. Судьба города зависела от того, кто победит под землей.

Рейнер был готов исполнить любой приказ своего сюзерена, собственно, для этого он приплыл сюда, но от души порадовался, что Ричард отстранил его от подземных работ. Если ему суждено умереть, то уж лучше не в тесном подземном туннеле.

Ричард обещал Рейнеру, что поставит его во главе одного из первых отрядов, которые должны будут ворваться в город, как только рухнет стена, а пока ему было приказано взять на себя командование английской катапультой. Катапульта Филиппа, «Malvoisin „ („Дурная соседка“), и еще одна, отлитая на общие деньги крестоносцев, «Господне наказание“, уже метали огромные камни и в город, и по воротам.

Английские катапульты были лучше. Они стреляли дальше своих старших сестер, сея ужас и панику в Акре. Да и камни можно было брать потяжелее, которые сносили до основания целые дома. Блондель сложил песню об одном таком случае, когда сразу погибли двенадцать человек.

Ричарду явно очень хотелось поссорить между собой крестоносцев разных национальностей, иначе разве стал бы он в первый же день объявлять, что будет платить четыре золотых византина в месяц тем, кто будет работать на него, великолепно зная что Филипп пообещал три. Воины собрались толпой возле штандарта с леопардом, особенно много было пизанцев и генуэзцев, правда, генуэзцам Ричард отказал, потому что они уже дали обязательство присоединиться к Филиппу.