Ни один из персонажей “Мико” не имеет ни малейшего сходства с реальными людьми, живущими или умершими, за исключением тех, кто выведен как действительная историческая фигура. Хотя Министерство международной торговли и промышленности действительно существовало, и хотя его власть и роль в развитии послевоенной экономики Японии изображены верно, некоторые специфические события, относящиеся ко времени его образования, равно как и описываемые министры, являются целиком продуктом авторского воображения.

Стоя на коленях на соломенном татами, сэнсэй Масасиги Кусуноки готовил чай. Серое кимоно заколдованным водоворотом обволакивало его пружинистое тело. Привычным движением он плеснул дымящуюся жидкость в глиняную чашку и уже начал было взбивать тростниковым венчиком зеленоватую пену, как вдруг в дверном проеме метнулась тень Цуцуми.

Кусуноки сидел спиной к двери. Лицо его было обращено к большому распахнутому окну, за которым трепетали цветущие деревья сакуры. Низкие набычившиеся облака медленно плыли над лесистыми склонами Ёсино. Густой маслянистый запах кедра, как обычно, — если не считать нескольких зимних недель, когда горные хребты подвергались беспощадному десанту крохотных снежных парашютистов, — господствовал в окрестностях Нары.

Кусуноки никогда не пресыщался созерцанием этого удивительного пейзажа, от которого веяло седой древностью. Именно в этих неприступных горах укрывался когда-то Ёсицунэ Минамото, для того чтобы разгромить своего брата сёгуна. Именно в них великий император Годайго собрал себе войско для того, чтобы вернуть свой трон. И именно среди этих вершин был описан впервые в “Сюгэн-до” путь горных отшельников, объединивший в себе традиции буддизма и синтоизма. Так же, как и в те далекие времена, возвышалась сейчас над бесчисленными зубцами гор вершина Оминэ, на одной из площадок которой собирались истязавшие себя ямабуси.

С невозмутимым спокойствием Кусуноки следил, как заваривается в чашке чай.

Стоявший за его спиной Цуцуми собрался было уже обнаружить свое присутствие, но, видя, что учитель не замечает его, все никак не решался заговорить. Чем дольше он вглядывался в незыблемую фигуру Кусуноки, тем острее ощущал, как напрягаются его натренированные до хруста мышцы. Мозг Цуцуми прокручивал вариант за вариантом. “Странно, — думал он, — его руки должны двигаться — ведь он же готовит чай. Почему же я вижу перед собой не человека, а каменного истукана?”

Но вот Цуцуми показалось, что час настал. Быстрыми, бесшумными шагами он подошел к Кусуноки на расстояние, достаточное для нанесения удара, и почувствовал, как наливаются кровью его ладони.

В это же мгновение учитель повернулся и, протягивая Цуцуми чашку с горячим чаем, произнес ровным, спокойным голосом:

— Принимать у себя такого способного ученика — большая честь для меня.

Его глаза врезались в глаза ученика, и тот почувствовал, как вся его энергия, готовая вот-вот вырваться на свободу, иссякла в одно мгновение, порабощенная чужой волей.

Цуцуми невольно вздрогнул и заморгал, как сова на солнце, понимая, что безвозвратно расстается с тем, что взращивал в себе долгие годы.

Сэнсэй приветливо улыбнулся:

— Садись... — Тут Цуцуми увидел, как откуда-то вдруг вынырнула вторая чашка. — Выпьем этот чай вместе, в знак взаимного уважения и добрых намерений.

Стараясь скрыть смущение, Цуцуми опустился на колени, лицом к Кусуноки, так, что теперь их отделял друг от друга лишь квадратик соломенного мата — традиционная дистанция между хозяином и гостем. Затем — согласно правилу — он взял двумя руками чашку, поклонился сэнсэю и, коснувшись губами фарфорового полумесяца, хлебнул обжигающей горьковатой жидкости. Чай был великолепен. Цуцуми прикрыл глаза. В эту минуту ему показалось, будто он ощутил вкус самой Японии: ее истории и мистики, ее чести и мужества, вкус божественной тяжести “ками”, чувство долга. “Гири”.

Глаза Цуцуми широко раскрылись. Все оставалось, как и прежде: он снова ощутил себя неуютно. Он родился на Севере, Нара так и осталась чужим ему городом, хотя он и прожил тут целых два года. “Гири”.

— Ответь мне, — первым заговорил Кусуноки, — что мы оцениваем в бою прежде всего?

— Своего противника, — немедленно отозвался Цуцуми. — Надо уметь вычислить его намерения, уяснить ситуацию и перейти к наступлению.

— Действительно! — согласился Кусуноки с такой радостью, будто Цуцуми открыл ему что-то новое. — А мы думаем о победе?

— Нет, — ответил ученик, — мы заботимся о том, чтобы не потерпеть поражения.

Кусуноки посмотрел на него каким-то странным взглядом.

— Хорошо, — в задумчивости произнес он. — Очень хорошо.

Цуцуми, не спеша потягивая чай, терялся в догадках. К чему все это? Слова. Опять слова... Сэнсэй задавал вопросы, на которые был способен ответить любой молокосос. “Будь осторожен!” — предостерег сам себя Цуцуми, вспомнив, как в одно мгновение улетучилась Бог весть куда его атакующая сила.

— Таким образом мы уравниваем поражение и смерть, — продолжал учитель.

Ученик кивнул.

— В рукопашном бою мы играем со смертью, как писал великий Сунь Цзы. Жизнь — это непрекращающийся бой.

— Но Сунь Цзы писал также, что показать высочайшее мастерство значит одолеть врага без боя. Самое важное — разрушить стратегию врага. — Кусуноки широко улыбнулся.

— Прошу прощения, сэнсэй, — смутился Цуцуми, — но мне кажется, Сунь Цзы имел в виду войну.

— А разве мы говорим не о ней?

Цуцуми услышал, как бешено колотится его собственное сердце, и с большим трудом заставил себя казаться внешне спокойным.

— О войне? Простите меня, сэнсэй, но я не понимаю... Ни один мускул не дрогнул на лице Кусуноки.

— Война многолика... Зачастую она рядится в чужие одежды, не так ли?

— Так, сэнсэй, — подтвердил Цуцуми, уже с трудом контролируя себя.

— Ты вправе спросить: “О какой войне может идти речь здесь? — Рука Кусуноки скользнула в сторону холмов, виднеющихся в окне. — Здесь, в Ёсино, где будто бы оживает седая древность? Ведь в этом цветущем краю можно прийти к мысли, что война — устаревшее понятие?”

Тут он посмотрел на Цуцуми так, что у того затряслись поджилки.

— И все же война посетила эту неприступную крепость природы, и мы должны готовиться к бою...

Беседа принимала странный оборот. Она все меньше и меньше походила на чаепитие. Клещи леденящего ужаса все настойчивее сжимали сердце Цуцуми.

— У нас в Ёсино есть предатель, — сказал вдруг Кусуноки.

— Что? — еле слышно переспросил Цуцуми.

— То, что я сказал. — Кусуноки печально опустил голову. — Ты первый, с кем я делюсь этими мыслями. Я наблюдал за тобой на занятиях. Ты пытливый и умный. Ты поможешь мне. Прямо сейчас. Скажи, не замечал ли ты чего-нибудь необычного в последнее время, чего-нибудь, что помогло бы нам обнаружить изменника?

Цуцуми лихорадочно соображал. Он отлично понимал, какая великолепная возможность предоставляется ему, и был несказанно благодарен судьбе. Тонны груза свалились с его плеч. Нет, он должен немедленно использовать этот шанс!

— Я припоминаю, — начал он, — кажется, что-то было... Да-да... Женщина, — с явным оттенком презрения произнес он последнее слово. — Ее не раз замечали здесь поздно вечером...

— Как ее зовут?