— Это не удивило бы меня, матушка. Тем не менее мне не хватает деталей, чтобы сделать вывод. Кто такая на самом деле мадам де Суарси? Почему вы отводите ей столь важную роль? Тайна, которую мы обязаны хранить для нашего спасения, смертоносна. Моя миссия заключается в том, чтобы защитить вас. Но я ничего не знаю о вашей миссии. Полагаю, что смерть Бенедикта вынуждает нас открыть карты.

Элевсия колебалась.

— Что вам известно о… Что вам поведал Бенедикт о…

Губы сестры-больничной тронула безрадостная улыбка. Она сказала:

— Ах, неужели нам так трудно сблизиться? Вам не ведомо то, о чем знаю я. Что касается меня, я не имею ни малейшего понятия об объеме сведений, которые сообщили вам. Мы наблюдаем друг за другом, не горя желанием нарушить наш обет абсолютной тайны. Я веду себя так же, как вы, матушка: с какого-то момента я начала прибегать к уверткам. Я колеблюсь между убеждением, что опасность, с которой мы столкнулись и которую мы ощущаем лишь частично, должна вызвать у нас взаимное доверие, и страхом допустить катастрофическую ошибку, полностью открывшись вам.

Этими словами Аннелета как бы подвела итог умонастроению Элевсии де Бофор.

— Мы должны проявить мужество, дочь моя. Это необходимо, чтобы между нами установилось доверие. Что вам поведал Бенедикт по поводу наших поисков?

Сестра-больничная устремила свой взгляд в окно.

— На самом деле немногое. Бенедикт боялся, что слишком обширные знания поставят под угрозу братьев и сестер, ведущих эти поиски. Он, несомненно, был прав. Его смерть служит печальным доказательством этому. Он сообщил мне разрозненные детали, настолько путанные, что я даже не убеждена, что правильно поняла их. Я могу повторить вам эти детали лишь в том хаотическом порядке, в котором их сообщали мне. Бенедикт говорил о тысячелетнем столкновении между двумя силами. Эта скрытая, но кровавая война приближается к своей кульминационной точке с тех пор, как была открыта астральная тема, вернее, две темы. Говорил он и о планетарном соединении, касающемся женщины, локализация которого станет возможной благодаря лунному затмению. До сих пор при определении дат рождения, содержащихся в этих темах, возникали трудности, поскольку в астрологических расчетах были допущены ошибки. Эту женщину необходимо защитить, пусть даже ценой наших жизней. Вы являетесь основным элементом этой защиты, а я ваша хранительница. Вот все, что мне известно.

Аннелета перестала созерцать деревья, растущие в саду, и, внимательно посмотрев на Элевсию, сказала:

— Как я об этом не подумала раньше? Аньес де Суарси и есть эта женщина, не правда ли?

— Мы так думаем… но не совсем уверены. Все поиски, все расчеты Франческо указывают на это.

— Почему ее жизнь так высоко ценится?

— Мы не знаем, несмотря на все наши многочисленные домыслы. Мадам де Суарси никак не связана со Святой землей… Она не имеет отношения к священной генеалогии вопреки тому, что мы сначала думали. Подойдите ко мне и сядьте, Аннелета.

Сестра-больничная сделала несколько шагов вперед. Аббатисе показалось, что она шла более тяжелой походкой, чем обычно, и Элевсия спросила:

— Вам страшно?

— Конечно, матушка. Но разве величие человеческой души не состоит в том, чтобы бороться с животным страхом и идти вперед даже тогда, когда этот страх навевает мысль, что надо забиться в убежище и носа оттуда не показывать?

Грустная улыбка озарила лицо Элевсии:

— Вы только что пересказали мою жизнь. Мне всегда было страшно. Я с этим боролась с тем или иным успехом. Но поражений у меня было больше, чем побед. Я все чаще сожалею о том, что смерть не выбрала меня вместо одной из моих кровных сестер. Они были гораздо более уверенными, гораздо более сильными, нежели я.

Аннелета присела на краешек кровати рядом с Элевсией и прошептала:

— Что вы об этом знаете? Кому известно, куда заведет нас шахматная доска, о которой вы говорили? Кому известны цели?

Сестра-больничная печально вздохнула. Обе женщины немного помолчали, потом Элевсия сказала:

— У меня такое чувство, что меня окружает густой туман. Я пробую наугад, не знаю, в каком направлении двигаться.

Аннелета выпрямилась и произнесла тоном, не допускающим возражений:

— Теперь мы не одиноки. Теперь нас двое, и у меня нет ни малейшего желания ждать, пока эта ядовитая гадюка нанесет новый удар, оставаясь безнаказанной. Нет! Она встретит меня на своем пути, и я… мы не пощадим ее!

Немного уверенности, даже ярости, которую аббатиса почувствовала в голосе своей духовной дочери, передалось и ей. Она тоже выпрямилась и спросила:

— Что мы можем сделать?

— Прежде всего удвоить бдительность, чтобы обеспечить нашу собственную безопасность. Я вам уже говорила, матушка: наша жизнь не принадлежит нам, мы не можем ею распоряжаться по собственному усмотрению и, главное, дарить ее убийце. Затем мы должны провести расследование. Бенедикт умер. Теперь мы предоставлены самим себе. Никакая помощь не придет к нам волею провидения. Преступница очень хитра. Я подозреваю, что она крадет лекарства в аптекарском шкафу гербария. А это служит доказательством, что она обладает обширными знаниями в науке о ядах. Я собираюсь спрятать содержимое некоторых мешков и пузырьков. Мы должны найти надежное место для них…

Элевсия мгновенно подумала о библиотеке. Но все же она решила не говорить об этом секретном месте даже Аннелете.

— Потом я сыграю с этой змеей злую шутку.

— Какую?

— Хочу преподнести вам сюрприз, матушка.

Очевидная недоверчивость Аннелеты успокоила Элевсию. Сестра-больничная никому не позволит ввести себя в заблуждение. Поэтому Элевсия не стала настаивать, чтобы та рассказала ей о своем плане, и только одобрительно кивнула головой.

— Наконец, — продолжала сестра-больничная, — Бланш де Блино, и это самое важное. Почему хотели убить эту слабоумную, почти глухую старую женщину, которая буквально через минуту забывает, что она делала или говорила?

Аннелета нарисовала не слишком лестный портрет Бланш, но сейчас Элевсии было не до упреков, которые прежде были частью ее жизни.

— Бланш — наша благочинная, — продолжала сестра-больничная. — Она помогает вам и выполняет обязанности приора в моменты просветления, которые наступают все реже.

Внезапно Аннелета вскочила. Ее озарила одна мысль. Показывая пальцем на аббатису, она почти кричала:

— И она хранительница печати!

— Моя печать? — заволновалась Элевсия, вставая. — Вы думаете, что кто-то взял мою печать? Срывательница печати? [36]При помощи моей печати можно сделать все… отправлять секретные послания в Рим, королю, узаконивать акты и даже смертные приговоры… что еще…

— Когда Бланш не пользуется печатью, чтобы удостоверить маловажные документы, которые она подписывает от вашего имени, облегчая вашу задачу, где вы ее держите?

— В несгораемом шкафу, вместе с конфиденциальными документами.

В тот самый момент, когда Элевсия произносила эту фразу, ее обожгла одна мысль. Аннелета, несомненно, заметила смятение аббатисы, поскольку продолжала настаивать:

— Печать по-прежнему там?

— Нет… Да, конечно, я в этом уверена, — сказала аббатиса.

Элевсия положила руку на грудь и немного успокоилась, прикоснувшись к толстой цепи, на которой висел ключ. С ним она никогда не расставалась.

Внезапное изменение тона насторожило Аннелету. Она смотрела на аббатису и ждала продолжения.

— Несгораемые шкафы аббатств всегда запираются на три ключа в целях безопасности. Дверной механизм приходит в движение лишь в том случае, если все три ключа поворачиваются одновременно. По традиции один ключ хранится у аббатисы, второй — у хранительницы печати, а третий — у приора.

— А поскольку Бланш — хранительница печати и приор, значит, у нее было два ключа?

— Нет. Наша благочинная стареет душой и телом, и это вынудило меня отобрать у нее один из ключей. Я доверила его нашей экономке, которая зависит непосредственно от меня. По занимаемому ею иерархическому положению она имеет на это право.