Глава 2

Ворота в Талтос. Ну и как, черт возьми, Эйслин должна была самостоятельно их отыскать? Тревис уже давно ушел, совершив прыжок туда, где обитал в настоящее время. По крайней мере, он попрощался перед уходом. Эйслин выдохнула, чувствуя себя виноватой. Впрочем, она же не напрямую попросила его уйти, просто вскользь намекнула, что нуждается в личном пространстве. Тревис оказался нежным и на удивление искусным любовником. Губы Эйслин с неохотой растянулись в улыбке. Она не ожидала от него такого мастерства. А может, просто настроилась заполучить то, в чем так нуждалась, и поэтому даже не заметила грубый и примитивный секс без особых чарующих изысков.

Внезапно ее улыбка увяла. Потеряв семью, она взяла за правило держаться подальше от всего, что может перерасти в эмоциональную привязанность. Потеря любимых вызывала слишком много боли. Огромное, конечно, спасибо, но Эйслин собиралась прожить оставшуюся жизнь без этих страданий. Ничего больше не имело значения.

«Пройдут месяцы, прежде чем я снова увижу Тревиса. Если вообще увижу».

Эйслин отнесла свидание с Тревисом к категории редких интрижек, так как в тот момент ее нужда перевесила все остальные доводы, и окинула взглядом свою пещеру. Она не представляла собой ничего стоящего, но это был единственный дом, который был у Эйслин, поэтому она ненавидела его покидать. Эйслин отмахнулась от противоречивого отношения к предстоящему путешествию. Поскольку она получила инструкции ничего с собой не брать и ни с кем не обсуждать поездку, то, конечно, не стала терять время и начала собираться. Единственная проблема была в том, что ей действительно нужно было выяснить, куда она направляется. Закрыв глаза, Эйслин стала копаться в лемарианских воспоминаниях, которые были вложены в ее сознание в момент посвящения. Разместив два пальца по центру татуировки — черный рисунок в виде креста и звезды — на ее второй руке, она сосредоточилась.

Вскоре у нее в голове вместо маршрута до Талтоса всплыл парад планет, который состоялся в августе тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, вызвав синхронный всплеск магии по всему миру. Скачок такой силы, произошедший три года назад, был последним, насколько она знала, хотя до этого их возникало великое множество. Негодование охватило Эйслин, и она стиснула зубы. Конечно же, он был последним. Темные боги воспользовались им и пробили себе путь на Землю. Созданиям больше не нужно было вдохновлять кого-то еще, поскольку они уже попали туда, куда так рвались.

Во время последнего всплеска родители Эйслин взяли ее с собой в глухие горы Боливии. Там оказалось на удивление многолюдно, учитывая то, что дорога до солнечных часов, установленных инками, занимала несколько часов напряженного восхождения по скользкой грязной тропе. Или их установили ацтеки. Эйслин не могла точно вспомнить. На тот момент она была жутко усталой и не особо внимательно вникала в лекцию отца о параде планет, пока они пробирались к древней святыне. Он постоянно рассказывал ей такие истории. Эти исследования были для отца смыслом жизни, для него и для доктора Хосе Аргюллеса. Они потратили более двадцати лет, чтобы отследить каждый аспект сосредоточия силы по всему миру. Уже не первый раз отец брал Эйслин и ее мать в какое-то захолустье, чтобы засвидетельствовать очередной всплеск магии.

Пробравшись через непроходимые джунгли и выйдя за границу деревьев, они оказались на засушливой высокой равнине, испещренной огромными кратерами и руинами первобытных жилищ. Весь пейзаж был усеян низкорослыми чахлыми растениями, а неподалеку паслось стадо лам⁴. Животные сразу очаровали Эйслин своими огромными влажными глазами и длинными изящными шеями. Но когда она направилась к ним, чтобы погладить, отец окликнул ее и приказал вернуться, объяснив, что ламы не так дружелюбны, как выглядят со стороны. Поход отнял у них большую часть дня. Когда они добрались до святыни, сосредоточившей в себе магические силы, уже наступил закат. А отец все продолжал рассказ о десятках таких же мест, разбросанных по всему земному шару.

«Там тоже собирается множество людей», — прокомментировал он со всезнающей улыбкой.

Родители предложили Эйслин пожевать кокаиновые листья. И они слегка вскружили ей голову. Поэтому когда земля вокруг солнечных часов начала искажаться, Эйслин списала это на наркотический эффект. Остальная толпа ринулась вперед, распевая что-то на гортанном языке. В земле образовалась огромная дыра, и из нее появились два обнаженных иноземных существа. Несколько верующих бросились к их ногам, напевая с еще большим пылом.

Существа оказались ужасно не похожими на людей — их глаза излучали безграничную власть и переливались различными цветами так же, как и их золотистая кожа. Иисус! Даже армия зомби не могла бы выглядеть более устрашающе — или еще больше ее шокировать. От них исходили волны опасности, которые вынуждали Эйслин стиснуть зубы и чувствовать зарождающееся дурное предчувствие в животе. Хотя тогда она еще не знала, что один из них был Перрикас, а другой Д’Чель. Вот в то мгновение и началась самая сумасшедшая часть ночи. Именно с той минуты ее мир стал рушиться.

С отчаянным выражением на лице ее мать прошептала по-гэльски, да так комкая слова, что было трудно понять, чтобы Эйслин и ее отец скрылись в тени за ближайшими развалинами. Они начали потихоньку отступать, но одно из существ материализовалось прямо перед ее отцом. Секунду назад он был за их спинами, а в следующую уже стоял перед Джейкобом Линеа, преграждая ему путь. Рост Джейкоба был шесть футов четыре дюйма, но существо оказалось выше как минимум на полголовы. Если присмотреться, то можно было заметить, как разноцветные глаза грозно сверкали. Блестящие черные волосы достигали талии. А цвета переливающейся кожи гипнотизировали.

«Куда, по-твоему, ты направляешься, человек?» — последнее слово прозвучало как проклятие.

«Уже поздно, — начал ее отец, разводя руками в примирительном жесте. — И…»

Это были его последние слова. Существо двигалось быстрее молнии, оно обернуло ладони с неестественно длинными пальцами вокруг шеи Джейкоба и резко крутануло. Все произошло настолько быстро, что Эйслин запомнила только крик своей матери. Люди, которые приветствовали этих мерзостей, стали скандировать:

«Убить неверующих. Пришла новая эра. Новая эра. Новая эра. Новая эра…»

Какая-то девушка вышла вперед и схватила за руку существо. Темные волосы, растрепанные ветром, закрывали ей глаза. Она оказалась полуобнаженной, а ее маленькая заостренная грудь была расписана символами рун.

«Я Амайя, правящая ведьма этого шабаша. Где остальные? Мне обещали, что вас появится шестеро».

Существо ухмыльнулось и откинуло золотисто-рыжие волосы за широкие плечи.

«Если ты еще хоть раз заговоришь непосредственно со мной, то, скорее всего, это будет означать твою моментальную смерть. В зависимости от того, насколько внимательно твои родственники выполняли приказы, наши братья и сестры уже здесь. Это не единственное место с магической силой в этом мире».

Взгляд женщины слегка дрогнул, затем Амайя опустила карие глаза и резко ринулась назад. Она вновь объединилась с другими верующими. И их голоса еще громче запели молитвы, которые частично заглушали плач матери Эйслин. Рыжие волосы, которые свидетельствовали об ирландском происхождении Тары Линеа, ниспадали у тела ее мужа прямо в грязь, пока она оплакивала погибшего возлюбленного. Эйслин хотела присоединиться к ней и обнять своего отца в последний раз, но в какой-то последний момент почувствовала, как ее мать перестала кричать и, схватив свою дочь, потащила прочь от горы.

Позже, когда безумие пустило корни в Таре, Эйслин поняла, что если бы та присоединились к Джейкобу в тот день, то это было бы куда более милосердным. Не только ее мать потеряла рассудок перед лицом вторжения, — шесть темных богов, не теряя времени, сразу создали врата для своих порожденных адом приспешников, которые дико перепугали людей — но Эйслин было плевать на остальных, ее волновала лишь ее мать, черт побери. Не потребовалось многого, чтобы осознать истину: она потеряла обоих родителей на той Южноамериканской горе.

Затем появились лемарианцы со своей абсолютной магической иноземной силой. Пока они беспристрастно решали ее судьбу, Эйслин узнала, что обладала магическими способностями. Но то холодное безразличие, с которым они отсылали сумасшедших и не обладающих магическим даром людей, все еще воспринималось Эйслин как оскорбление. В ней с самого детства воспитывали то, что любая жизнь была бесценна. В первое время она даже пыталась донести эту идею до лемарианцев, но в ответ они только хохотали добрых тридцать минут. Больше Эйслин не поднимала таких тем.

Лицо Эйслин скривилось. Даже спустя три года эти воспоминания ее ужасали. Она зажмурилась так сильно, что перед глазами вспыхнули разноцветные пятна. Ее отец и мать были мертвы и больше не могли ничем помочь. Больше не было смысла думать о ком-то из них. Все это только навевало на Эйслин грусть.

Еще сильнее вжав пальцы в татуировку, она спросила старейшин, как найти Талтос. А когда ответ все же пришел, Эйслин поняла, что все это время знала, где искать. Это было в памяти, ранее вложенной в ее разум лемарианцами, но она была так расстроена Перрикасом — и воспоминаниями о родителях — что совсем расклеилась.

Эйслин задумалась о приглашении, понимая, что врата предстанут перед ней только тогда, когда она переживет путешествие. Эйслин точно знала, что никакого дополнительного обучения, ничего кроме вводных инструкций, полученных на обряде принятия магии, когда она согласилась помочь лемарианцам, ни один из людей не получал. Приглашали ли кого-то из них во владение старейшин ранее? Или она оказалась первой? Эти мысли волновали и пугали ее одновременно.