Любовь Федоровна Воронкова
Золотые ключики
В небе тучки поспорили
Бабушка выставила зимние рамы, прислонила их к стене и сказала:
– Смотри, Танюша, не разбей стекло.
Но Таня не подходила к рамам: она разглядывала то, что лежало всю зиму между рамами на подоконнике.
– Бабушка, это что?
– А не видишь что? Хлопки.
– А зачем тут хлопки?
– Чтобы ветер не продувал.
Таня потащила с подоконника косматые льняные хлопки, и вдруг из-под них что-то задымилось, поднялась какая-то серая пыль.
– Фу! Фу!
Таня замахала руками и стала чихать.
– И что тебе всё надо! – прикрикнула на неё бабушка. – Зачем ты в золу руками залезла?
– А разве там зола? – удивилась Таня. – А зачем же там зола, бабушка?
– Затем, чтобы сырости на окнах не было. Отойди подальше, я сейчас всё отсюда уберу.
Бабушка сняла с подоконников старые хлопки, смела в ведро золу и открыла окно. И сразу в избе стало светло, весело, и всё слышно – вот в кустах воробьи чирикают, вот ласточки щебечут, вот где-то ребятишки кричат и смеются и на разные голоса поют петухи.
Вдруг как-то затуманилось солнышко, потемнело в избе… Лёгкий грохот прокатился над крышей, острый огонёк блеснул в окно… Таня бегом бросилась на улицу:
– Что это? Гроза?!
Дедушка в палисаднике перекапывал землю. Он опёрся на заступ и прищуренными глазами глядел на небо. А на небе уже снова сияло солнышко. И только две маленькие лиловые тучки летели по ветру и словно догоняли друг друга.
– Где гроза? – сказал дедушка. – Никакой грозы нет.
– А что же ударило?
– А это так: две молодые тучки столкнулись-поспорили, ударились, молнию высекли… А как ударились, так и громок загремел. Первый громок прогремел, Татьянка, весна-красна пришла!
Лебеди и гуси
Таня стояла у палисадника и глядела в небо – на лиловые тучки, на круглые облачка, которые, как стадо белых ягнят, выбирались из-за леса.
– Дедушка, а откуда облака идут? – спросила Таня.
– Должно быть, с моря, – ответил дедушка.
– Дедушка, а куда они?
– Да вот к нам идут, на наши поля дождичка несут.
– А море – оно большое?
– Говорят, большое. Берегов не видно. Будешь день плыть, два дня плыть, неделю – и всё берегов не видно.
– Дедушка, а лодки по морю плавают?
– И лодки плавают. И большие пароходы плавают – огромные пароходы!..
– А это море-то далеко?
– От нас далеко.
– Дедушка, а ты дорогу к морю знаешь?
– Я-то не знаю, а вот наша речка Маринка, наверно, знает.
– Наша Маринка? А она разве в море течёт?
– Маринка течёт в Нудоль-реку. А Нудоль-река – в другую реку, побольше. А та река – в совсем большую реку. А большая река – в море. Так вот, может, и наша Маринка к морю добирается…
Вдруг дедушка перестал копать, наклонил голову набок и прислушался к чему-то.
Таня спросила шёпотом:
– Что там?
– Слышишь – лебеди трубят?
Таня поглядела на дедушку, потом на небо, потом опять на дедушку и улыбнулась:
– А что же, у лебедей труба есть?
– Какая там труба! – засмеялся дедушка. – Просто они кричат так протяжно, вот и говорят, что они трубят. Ну, слышишь?
Таня прислушалась. И правда, где-то высоко-высоко слышались далёкие протяжные голоса.
– Вишь ты, домой из-за моря летят, – сказал дедушка, – как перекликаются. Недаром их кликунами зовут. А вон-вон, мимо солнца пролетели, видны стали… Видишь?
– Вижу, вижу! – обрадовалась Таня. – Верёвочкой летят. Может, они тут где-нибудь сядут?
– Нет, они тут не сядут, – задумчиво сказал дедушка, – они домой полетели!
– Как – домой? – удивилась Таня. – А у нас-то не дом?
– Ну, им, значит, не дом.
Таня обиделась:
– Ласточкам – дом, жаворонкам – дом, скворцам – дом… А им не дом?
– А им дом поближе к северу. Там, говорят, в тундрах болот много, озёр. Там они и гнездуются, где поглуше.
– А у нас уж им воды мало? Вон речка, вон пруд… Ведь всё равно у нас лучше!
– Кто где родился, тот там и пригодился, – сказал дедушка. – Каждому свой край лучше.
А лебеди летели всё дальше. Всё глуше и глуше становились их голоса…
В это время вышли со двора гуси, остановились среди улицы, подняли головы и примолкли.
– Смотри-ка, дедушка, – прошептала Таня, дёргая его за руки, – а наши гуси тоже лебедей слушают! Как бы и они в тундры не улетели!
– Куда уж им! – сказал дедушка. – Наши гуси на подъём тяжелы!
И снова стал копать землю.
Замолкли в небе лебеди, скрылись, растаяли в далёкой синеве. А гуси загагакали, заскрипели и пошли вперевалку по улице. И гусиные следы треугольничками чётко отпечатывались на сырой дороге.
Как Алёнка разбила зеркало
Улица была вся зелёная. А среди молодой травки во всех ямках и калужинках сверкала вешняя снеговая вода.
Недалеко от палисадника через широкую лужу была положена дощечка. На этой дощечке, как на мостике, стояла Алёнка и смотрела в воду.
– Алёнка, ты что смотришь? – крикнула Таня.
Алёнка помахала ей рукой:
– Пойди-ка сюда!
Таня подбежала к Алёнке и тоже стала на дощечке.
– Смотри-ка – зеркало! – сказала Алёнка. – Всё видно!
Таня посмотрела в лужу. И правда: всё видно – и небо, и белое облачко, и ветки сирени из палисадника… И их самих тоже видно – стоят в глубине Таня и Алёнка и смотрят на них из воды!
Таня сказала:
– Алёнка, а ты можешь по мостику бегом пробежать?
– А ты? – спросила Алёнка.
– Я могу! – ответила Таня.
Она быстро пробежала по узкой дощечке и спрыгнула на траву.
– А теперь ты!
Алёнка тоже пробежала и тоже спрыгнула на траву.
– А на одной ножке можешь?
– Не-ет… – протянула Алёнка. – А ты?
– А я могу!
Таня стала на дощечку и попрыгала на одной ноге по дощечке через лужу. На середине стало страшно – вот-вот оступится! Но ничего, не оступилась, допрыгала до конца и соскочила на траву.
– Видала?!
– Видала, – ответила Алёнка.
Но всё-таки на одной ножке прыгать через лужу боялась. Тогда Таня сказала ей:
– Ну, давай вместе! Держись за меня!
Таня и Алёнка схватились за руки и стали подпрыгивать на дощечке. Дощечка гнулась и скрипела, словно кричала им: «Тише! Тише! Не могу, сломаюсь!»
Но подружки смеялись, подпрыгивали и не слушали, что она им скрипит. И, может быть, мостик не выдержал бы и сломался… Но не успел: Алёнка оступилась да и прыгнула прямо в воду!
– О-ёй! – засмеялась Таня. – Зеркало разбила!
Лужа была мелкая, Алёнка только забрызгалась. Но неподвижную голубую лужу и правда, будто зеркало, разбила – огнистые брызги взлетели, как осколки. А вода замутилась, зарябилась, и ничего не стало в ней видно – ни неба, ни облачка, ни сиреневых веток.