Звучный, мерный стук копыт…

Кони бьют о камень плит,

Мчась вперед в усердьи пылком.

Мимо, с гиком, в две гурьбы,

Плети взвив, бегут рабы,

Путь в толпе деля носилкам.

Ропот, говор, шум шагов;

Пестрых столл и белых тог

Смесь и блеск; сплетенье линий,

Смена видов… Сном застыл

Через белый строй могил,

Темный свод роскошных пиний.

Кто-то крикнул…

<1916–1917>

Тот облик вековой огромных городов,

Который видим мы, — исчезнет неизбежно;

Наследье смутное мятущихся веков,

Отброшен будет он презрительно-небрежно.

Окончится война, и вступит мир опять

На твердую стезю исканий и открытий,

Чтоб над стихиями во всем торжествовать

И властелином быть явлений и событий.

Исполнится тогда жестокая мечта

Поэтов, видевших грядущее воочью.

Земля предстанет всем — Эдемом, залита

Огнем искусственным, как в полдень, так и ночью;

Стеклянным куполом прикроется она,

И общий город-дом, вместив все миллионы

Живых существ, начнет без отдыха и сна,

Покорно выполнять их строгие законы.

Машины загудят, сокрытые от глаз,

Всем разнося тепло, свет, воздух, веду, пищу,

Авто и аэро, раз тридцать каждый час,

Всех будут подвозить послушно к их жилищу:

Незримых проволок бесчисленная сеть

Всем явит новости и в звуках и в картине…

Но будет все вокруг: стекло, сталь, камень, медь,

Железо, золото, алмаз, орк, алюминий,

Не будет ни травы, ни зелени; ничто

Не сохранит следов отвергнутой природы,

Но о живых лесах решится вспомнить кто

В дни блага общего, блаженства и свободы?

Но я еще люблю вас, города…

<1917>

Минут годы. Станет наше время

Давней сказкой, бредом дней былых;

Мы исчезнем, как былое племя,

В длинном перечне племен земных.

Но с лазури будут звезды те же

Снег декабрьский серебрить во мгле;

Те же звоны резать воздух свежий,

Разнося призыв церквей земле;

Будет снова пениться в бокалах,

Искры сея, жгучее вино;

В скромных комнатах и пышных залах,

С боем полночи — звучать одно:

«С Новым годом! С новым счастьем!» — Дружно

Грянет хор веселых голосов…

Будет жизнь, как пена вин, жемчужна,

Год грядущий, как любовный зов.

Если ж вдруг, клоня лицо к печали,

Тихо скажет старенький старик:

«Мы не так восьмнадцатый встречали!..»—

Ту беседу скроет общий клик.

Сгинет ропот неуместный, точно

Утром тень, всплывающая ввысь…

Полночь! Полночь! бьющая урочно,

Эти дни безвестные — приблизь!

1 декабря 1917 — 1 января 1918

Летайте, птицы,—

И мы за вами!

Нам нет границы.

И за громами,

Над чернью туч,

Челн Человека

Победу века

Гласит, летуч!

Прорезал небо

Руль моноплана.

Соперник Феба!

Глубь океана,

И волны рек,

И воздух горный

Тебе покорны,

О Человек!

<1910–1918>

Ру-ру, ру-ру, трах, рк-ру-ру…

По вечерам, как поутру,

Трамвай гремит, дзинь-дзинь звонит…

И стук колес, и скок копыт,

И взвизги шин, взносящих пыль,

И-и гудит автомобиль.

Трамвай гремит: ру-ру, ру-ру…

По вечерам, как поутру.

Сквозь гул толпы — торговцев зов,

Мальчишек крик и шум шагов,

И говор, говор, говор, гул…

Но ветерок дохнул, подул…

Трамвай гремит: ру-ру, ру-ру…

По вечерам, как поутру.

Вон с высоты, как дальний всплеск,

Пропеллера жужжащий треск,

Но скок копыт, но стук колес,

Но гул толпы все <смял>, унес.

Ру-ру, ру-ру, трах, ру-ру-ру…

Трамвай гремит, как поутру.

И, гордым вздохом вознесен,

Над городом восходит звон:

Дон-дон, дон-дон, весь небосклон

Разносит зов иных времен!

3—4 января 1918

На дальней полке мирным строем стоя,

Спят с ранних лет любимые тома:

В них дремлет луч тропического зноя,

Глядит из них полярной ночи тьма.

Там — повести безумно-дерзких странствий:

То — к полюсу, где мир окован льдом,

Где солнца нет, а мгла горит, в убранстве

Сияний северных, над белым сном;

То — в страны страшных бурь и грозных ливней,

Где из песков крутит столбы самум,

Где путь в лесах проложен силой бивней,

Где львы рычат иль жуток выкрик пум.

Там — сказки о боях: пираты в давке,

В зубах с ножами в плен берут фрегат;

Иль дикари летят, взвив томагавки,

Под бранный клич на белых из засад!

Ряд буйных вымыслов, живых фантазий!

Из детских книг встают, в мечтах ожив,

Герои, битвы, земли; в каждой фразе —

Отважный подвиг, смелый жест, порыв.

И в наши дни, когда кругом — так смутно,

Отрадно вспомнить все, что Рок унес:

Пыл юности, былой восторг, минутно

Забыв действительность в причуде грез!

24 января, 1918

Наших предков табакерки!

Позабыть я их могу ль,

Как шкапы, как шифоньерки,

Как диваны стиля Буль!

На роскошной табакерке

Часто изображены

Были «думы баядерки»,

Одалисок знойных сны.

Иль бывали табакерки,

Где под обликом сирен

Вы встречали, вскрывши дверки,

Ряд совсем интимных сцен!

Бонбоньерки, табакерки,

Вы из моды вышли все,

Как мотив былой венгерки,

Мушки, пудра на косе!

Золотые табакерки,

Вы в музее, под стеклом,

Расположены по мерке,

Чинно дремлете рядком.

Только в нашей табакерке

Жизнь, как прежде, молода.

Не окажется ль, по сверке,

Что — все собраны сюда?

Слава нашей табакерке!

Будем веселиться с ней,

Стоя, как на этажерке,

Пред глазами наших дней!

Пусть хотя бы в «Табакерке»

Стих живет! — Хотя б на час

Изуверы, изуверки

Наших дней, — щадите нас!

19 марта 1918

Когда мечта, под волей господина,

Должна идти вперед, как вьючный мул,—

Поможешь ты, скользящая терцина!

На высях гор закатный луч уснул,

В лазури звезды — крупны и алмазны,

Чуть слышен издали прибойный гул.

Все образы, что ярки и бессвязны,

Толпились быстро, в белом блеске дня,

Во мраке встали в строй однообразный.

Прочь все, что в жизни мучило меня,

Что мукой-счастьем волновало душу,

Томя надеждой, памятью казня.

Я тайны дум недавних не нарушу,

Вступаю в ночь видений и чудес,

Как путник сходит с корабля на сушу.

Я, тот, дневной, как призрак дня, исчез,

Иной, ночной, послушный воле тайной,

Стою я здесь, как пред лицом небес!

Нет, выпадает жребий не случайно;

Кому и славить нынче, как не мне,

Рим погибающий строфой бескрайней?

Я древность мира высмотрел вполне,

По всем ее дорогам, где возможно,

Бродил и помню все, как сон во сне.

И вот виденья вновь встают тревожно,—

Заклятьем вызваны вновь к бытию,

Как в синема, проходят фильмой сложной.

Знакомые картины узнаю:

То — древний Рим, его дворцы и храмы,

В лучах он нежит красоту свою.