– Да, я пришла повидать тебя. Меня зовут Мериамон.

– Мери, – повторил он. – Амон. Мери. Какое забавное имя.

– Такое уж оно. Тебе не нравится?

– Нравится, – ответил он и нахмурился. И сразу стало видно, как грозен бывал его отец, когда брови вот так сходились на переносице. – Мой брат и Пармений опять ссорятся. Ненавижу, когда они ссорятся.

– Может быть, тебе уйти куда-нибудь?

Он решительно покачал головой.

– Нет, я хочу остаться. Здесь хорошо. Пока они не начинают ссориться.

– Ты очень храбрый.

Улыбка озарила его лицо.

– Так говорит и Александр.

А Александр забыл обо всем. Резкий голос прозвучал еще резче:

– Я сделаю это, когда буду к этому готов!

Пармений ударил кулаком в ладонь.

– И когда же ты будешь готов? Тебе нужны сыновья. Тебе нужно было завести их целую кучу, прежде чем покинуть Македонию.

– Чтобы они дрались за мое наследство у меня за спиной?!

– Ты можешь умереть хоть завтра. И вот тогда будет драка, потому что нет порядка в наследовании. О боги, ты посмотри на своего преемника! Ты только посмотри на него!

Арридай отскочил назад. Мериамон, не думая, бросилась за ним, удержала. Он весь трясся.

– Александр, – сказал Пармений, с видимым трудом овладев собой и своим голосом, – Александр, послушай меня. Да, ты молод. Да, будь ты простым человеком, у тебя, по милости богов, было бы еще достаточно времени, чтобы завести детей. Но царь – не простой человек. Вот там, в шатре, царские дочери. Тебе не нужно жениться ни на одной из них или даже на всех – у царя Македонии должна быть македонская царица. Но во имя богов, на благо своего царства, заведи себе хотя бы наложницу! Даже полуперсидский ублюдок лучше, чем никакого сына вовсе!

Александр ничего не сказал; ноздри его раздувались.

– Александр, – после долгого молчания произнес Гефестион, – я думаю, что он прав.

Царь покачнулся. Гефестион поддержал его. Мериамон, глядя на него, смотрела, как сквозь стекло. Любовь, вот что это такое. Любовь такая глубокая и преданная, что могла выдержать даже такое: отказаться от своего возлюбленного на благо царства. Она видела не человека, который любит человека. Она видела душу, которая любит душу. До самой смерти. До конца света.

Голос Гефестиона вернул ее к действительности; он говорил легко, спокойно, без страха. Он не пользовался своим ростом, чтобы возвыситься над Александром, но и не позволял гневу Александра принизить себя.

– Подумай, – продолжал Гефестион, – нужно что-то изменить. Такова реальность.

Александр ответил, стиснув зубы:

– Я не испачкаю свою постель отродьем труса.

– Пускай они дочери Дария, – возразил Гефестион, – но ведь они и внучки Сизигамбис.

Александр мгновение помолчал, и гнев его как будто улегся.

– Сизигамбис. Боги, что за женщина! – Но ярость вспыхнула вновь. – Я не желаю быть породистым быком-производителем!

– Но, Александр, – перебил Гефестион, почти смеясь, однако в ушах Мериамон этот смех отдавал болью, – царю ведь так и положено.

Александр зарычал, и все перестали дышать. Гефестион легко коснулся его плеча, не опасаясь львиных когтей.

– Подумай об этом, – сказал он.

– Я думаю. – Александр, полный ярости, глубоко вздохнул и резко повернулся к Пармению. – А если я возьму одну из них, – если я это сделаю, – этого будет достаточно? Ты оставишь меня в покое?

Пармений открыл было рот, но снова закрыл его. Александр криво усмехнулся.

– Послушай, Пармений, ты видишь эту женщину? Она египетская царевна, Пармений. Ее отец был последним царем Египта, перед тем как Египет захватили персы. Может быть, ты хотел бы, чтобы я женился и на ней? Она же даст мне Египет! Она даст мне и сыновей. Ты хочешь этого, Пармений? Ты хочешь, чтобы я сделал царицей чужестранку?

– Я хочу, – медленно произнес Пармений, – чтобы ты понял наконец, что иметь сыновей – это мудро.

– Я подумаю об этом, – ответил Александр. – Но я помню также и своего отца. Ты хочешь, чтобы я был таким же, как он, Пармений? Мой отец был царем только над мужчинами. Перед женщинами он мог устоять не больше, чем кобель перед сукой, когда у нее течка.

Пармений побледнел, а Александр улыбнулся.

Мериамон вскочила. Она не помнила, как попала сюда. Здесь была смерть, между этими двумя – старым воякой, который служил царям Македонии с детских лет, и молодым царем, не признающим никого.

Тень простерла над ней свои длинные руки «Откройся, – молила она, – откройся перед богом».

– Мой отец был настоящим быком, – сказал Александр, – и это-то его и погубило. Я кое-чему научился, Пармений, у тех, кто старше меня. Я знаю, какой путь ведет к несчастью.

– Царь без наследника – вот истинное несчастье, конец для всех.

– У меня будет наследник, – возразил Александр, – когда я буду готов.

– Ты щенок! Ты никогда не будешь готов!

Стены, стража и щиты закружились перед глазами Мериамон. Ее тень обрела плоть: стройный чернокожий человек с головой шакала, с глазами, горящими зеленовато-желтым огнем. Она ощущала на затылке его горячее дыхание, его руки с когтистыми пальцами лежали на ее плечах.

– Александр! – прозвучал ее голос, звонкий, тренированный голос певицы Амона, и в нем – сила волшебницы и жрицы, дочери Великого Дома Кемет, и в этом голосе прозвучал голос богов: – Александр! Теперь война для тебя кончилась. Не нужно бояться того, чего боишься ты. Ты не такой, как тот, кто царствовал перед тобой.

Все уставились на нее. Их взгляды обжигали тело, но она видела только Александра.

– Александр, – продолжила она, – за то, что тебе не удалось совершить, заплатит твой народ. Можно это поправить или нельзя – решат боги. Но сейчас битва погубит всех вас.

Глаза Александра были широко раскрыты, неподвижны: он видел, кто стоит позади нее. Он не боялся. Его страх расходовался на мелочи.

– Кто ты, госпожа?

– Ты сам назвал меня. Я Мериамон, дочь Нектанебо, певица Амона, кровь Великого Дома Египта.

– Это твой Амон говорит сейчас в тебе? – спросил он, тщательно выговаривая слова, словно перед оракулом.

Вряд ли она была оракулом! Просто тростинка, в которую дует ветер. – Это не мой Амон, Александр. Губы Александра дрогнули.

– И все же он говорит.

– Говорят боги, а я всего лишь их инструмент. Поэтому я и пришла к тебе. Ты послушаешь их?

Он склонил голову. Правдивые слова проникли в самое его сердце.

– Успокойся теперь, – сказала она. – Ты – царь, и твое имя будет жить так долго, сколько будут существовать имена. Но ты должен жить в этом мире, среди этих людей, которых дали тебе боги. И эти люди просят, чтобы ты был мужчиной, и больше чем мужчиной, для блага твоего царства.

– Значит, я должен подчиниться? – вопросил он с нарастающим гневом.

– Это знает твое сердце, – ответила Мериамон. – Послушай его.

Александр глубоко вздохнул. Не так резко и быстро, как раньше. Он перевел взгляд с ее лица на того, кто стоял позади. На мгновение глаза его затуманились – серые, как дождь, серые, как сумерки над холодными камнями. В глазах его больше не было гнева, только удивление и смутное понимание.

– Я заключу перемирие, – сказал он. – Ненадолго. И подумаю над тем, что мне сказали. Этого достаточно?

Пармений, похоже, что-то сказал, но ни Александр, ни Мериамон не услышали его.

– Достаточно для начала, – сказала она. Неожиданно он рассмеялся – легко, свободно и совсем без страха.

– И это все, что я получу от тебя? – Он повернулся. – Ну хорошо, Пармений. Ты слышал, что сказала госпожа. Ты слышал, что сказал я. Я подумаю об этом.

Пармений казался не слишком довольным. Но когда он хотел что-то сказать, его взгляд упал на тень позади Мериамон, и он побледнел.

– Как будет угодно царю, – сказал он и сделал прощальный жест.