Но, просматривая ленты из блоков памяти ЭАЛа с материалами по Юпитеру, он нашел нечто, мгновенно создавшее представление об устрашающей огромности этого небесного тела. То была иллюстрация: развертка поверхности земли была растянута на диске Юпитера подобно звериной шкуре. Все океаны и континенты нашей планеты на этом фоне выглядели не больше, чем Индия на земном глобусе!

Когда Боумен довел увеличение телескопа до предела, ему показалось, что он висит над огромным слегка сплюснутым шаром, а под ним стремительно несутся облака, смазанные и вытянутые в ленты быстрым вращением гигантского мира. Порой эти ленты сливались в сгустки, узлы или массы окрашенных паров размером в целые континенты; иногда между ними возникали и вновь таяли мосты протяженностью во многие тысячи километров. Под этими облаками скрывалось больше материи, чем во всех остальных планетах Солнечной системы. «А что еще, — размышлял Боумен, — скрывается там, внизу?»

По этому бурно изменяющемуся облачному покрову, навечно скрывавшему под собой истинную поверхность планеты, время от времени скользили круглые темные пятна. Это какая-нибудь из ближайших лун проходила между планетой и далеким Солнцем, и тень ее бежала за ней вслед по облачному ландшафту Юпитера.

И здесь, в тридцати миллионах километров, мчались, луны Юпитера — другие, намного меньше. Это были просто летающие горы поперечником в десятки километров, но трасса корабля не подходила близко ни к одной из них. Корабельный радар с промежутками в несколько минут посылал в пространство импульсы энергии, подобные беззвучным грозовым разрядам, и не получал ни одного отраженного сигнала из ближайших зон — вокруг было пусто.

Зато все громче звучал могучий рев — радиоголос самого Юпитера. Еще в 1955 году, на заре космической эры, астрономы с изумлением обнаружили, что Юпитер излучает колоссальную, измеряемую миллионами киловатт энергию в десятиметровом диапазоне. Это излучение было уловлено в виде беспорядочных радиошумов; источником его считали ореолы заряженных частиц, опоясывающие Юпитер наподобие земных поясов Ван-Аллена, но, конечно, несравнимо более мощные.

Иногда, в долгие одинокие часы вахты, Боумен слушал эти шумы. Он поворачивал регулятор громкости до тех пор, пока треск и шипение не начинали звучать на всю рубку. Порой на этом фоне слышались свист и писк, словно кричали обезумевшие от страха птицы. Эти звуки навевали жуть, потому что исходили не от человека; они будили острое чувство одиночества — бессмысленные, как плеск волн о берег, как раскаты дальнего грома за горизонтом…

Даже при такой огромной скорости — свыше ста пятидесяти километров в час — «Дискавери» требовалось почти две недели, чтобы пересечь орбиты всех спутников Юпитера. А их у него было больше, чем планет в Солнечной системе; Лунная обсерватория каждый год открывала все новые, и теперь их насчитывалось тридцать шесть. Самый внешний из них, Юпитер-XXVII, вращался в обратном направлении по неустойчивой орбите в двадцати девяти миллионах километров от своего временного повелителя. Он был «трофеем» Юпитера в его извечной, затяжной войне с Солнцем: этот исполин то и дело выхватывал себе на время луны из пояса астероидов и через несколько миллионов лет вновь утрачивал их. Только внутренние спутники оставались неотъемлемой собственностью Юпитера — Солнце было не в силах вырвать их из его власти.

И вот теперь появилась новая добыча для противоборствующих гравитационных полей. «Дискавери» с возрастающей скоростью мчался к Юпитеру по сложной траектории, вычисленной много месяцев назад астрономами на Земле и непрерывно контролируемой ЭАЛом. Время от времени экипаж ощущал слабые, еле уловимые толчки — это на миг автоматически включались струйные рули, внося мельчайшие уточнения в траекторию.

На Землю по радио шел непрерывный поток информации. Астронавты были теперь так далеко от дома, что их сигналы, даже летя со скоростью света, доходили туда только через пятьдесят минут. Вместе с ними их глазами и по их приборам все человечество следило за приближающимся Юпитером, но проходил почти целый час, пока вести об их открытиях достигали Земли.

Когда планетолет пересекал орбиты внутренних спутников — ~все они были больше Луны и все совершенно неизведанные, — камеры его телескопов работали не переставая. Часа за три до прохождения траверса Юпитера «Дискавери» пролетел всего в тридцати тысячах километров от его спутника Европы, и все приборы нацелились на этот мир, который сначала приближался, быстро вырастая в размерах, а затем стал уходить в сторону, превращаясь из диска в полумесяц, пока не исчез совсем в лучах Солнца.

Это небесное тело с поверхностью, равной двадцати двум миллионам квадратных километров, с Земли даже в наимощнейший телескоп казалось булавочной головкой. И теперь за считанные минуты, пока продолжалось сближение, нужно было как можно лучше использовать эту встречу, собрать и записать все сведения. Впереди у астронавтов были долгие месяцы, когда можно будет не торопясь разобраться в них.

Издали Европа выглядела огромным снежным шаром, с необычайной интенсивностью отражавшим свет далекого Солнца. Наблюдения с более близких расстояний подтвердили это: Европа, в отличие от тусклой Луны, была ослепительно белой и во многих местах покрыта сверкающими глыбами, похожими на вмерзшие айсберги. Они почти наверняка состояли из аммиака и воды, которые почему-то не были захвачены гравитационным полем Юпитера.

Лишь по экватору виднелись обнажения скальных пород; эта безжизненная пустыня, невероятно изрезанная каньонами и беспорядочными нагромождениями скал, темной полосой опоясывала весь маленький мир. Астронавты заметили несколько кратеров метеоритного происхождения, но никаких признаков вулканизма — Европа явно не имела внутренних источников тепла.

Атмосфера, как это было давно известно, отсутствовала здесь совершенно. Когда край диска Европы заслонял собой какую-нибудь звезду, она лишь на мгновение тускнела и полностью затмевалась. Только в некоторых зонах было нечто похожее на облака — вероятно, туман из капелек аммиака, несомых вязкими метановыми вихрями.

Европа скрылась за кормой столь же стремительно, как появилась, и теперь до Юпитера оставалось только два часа. ЭАЛ не раз и не два тщательно выверял траекторию корабля, и до момента максимального сближения необходимости дополнительно корректировать скорость не было. Пул и Боумен хорошо знали это, но все же смотреть на гигантский, с каждой минутой разбухавший шар было страшновато. С трудом верилось, что «Дискавери» не врежется в эту планету, влекомый на погибель себе ее невообразимо мощным притяжением.

Наступило время запускать атмосферные зонды. Конструкторы надеялись, что они продержатся достаточно долго и успеют передать хоть небольшую информацию из-под плотного облачного покрова Юпитера. Две короткие, похожие на бомбы капсулы, покрытые абляционными теплозащитными оболочками[8], были выведены слабыми реактивными импульсами на траектории, которые вначале, на протяжении первых нескольких тысяч километров, почти не отклонялись от курса «Дискавери».

Однако мало-помалу они отошли в сторону, и наконец даже невооруженным глазом стало видно, что ЭАЛ не ошибся в своих расчетах. Корабль летит по траектории, близкой к касательной, он не заденет атмосферу Юпитера, и столкновение с планетой ему не грозит. Правда, разница составляла всего несколько сот километров — пустяк для небесного тела диаметром чуть ли не в полтораста тысяч километров, но именно этот пустяк решал судьбу корабля.

Теперь Юпитер заполнял собой весь кругозор, он был так огромен, что ни разум, ни глаз уже не могли его охватить и отступились, признав свое бессилие. Если бы облачный покров не переливался необычайным множеством цветов и оттенков — красных, розовых, желтых, оранжевых, даже ярко-алых, — Боумен мог бы подумать, что он летит над сплошной облачностью на Земле.

Приближался миг, когда им впервые за все время полета предстояло распрощаться с Солнцем. Пусть побледневшее и маленькое, оно неизменно светило кораблю все пять месяцев с тех пор, как он покинул Землю. Но теперь траектория корабля уходила в тень Юпитера, и скоро перед ним должна была открыться ночная сторона планеты.