Мисс Хименес не выдержала до конца погрузки: видимо о грязных тяжелых мелких деталях войны Клаузевиц ничего не говорил. С наступлением сумерек она уехала.

К тому моменту, когда мы с Луисом почистились и уселись за длинной стойкой бара в отеле "Плантация", было уже восемь вечера.

Он задумчиво заметил:

– У вас могут возникнуть определенные проблемы с сетями, которые будут свешиваться вниз, после того, как выпадут кирпичи.

Я это уже понял, но пока не видел способа решить возникшую задачу.

– Может быть, это не так уж плохо. В случае необходимости вы можете попытаться открыть бомбовый отсек и пожарным топором перерубить и сбросить сети.

Это предложение явно вызвало у него сомнения, но он хмыкнул и спросил:

– Когда вылетаем?

Я вытащил письмо Джи Би из кармана и расправил его.

– Восход солнца в пять двадцать две – так что примерно за пятнадцать минут до этого света для проведения атаки будет достаточно. Скажем, в пять часов пять минут. Расстояние составляет четыреста пятьдесят миль; два с половиной часа нормального полета. Давайте назначим взлет на два часа, оставив себе полчаса в запасе на случай плохой погоды, того, что мы заблудимся, или что у нас отвалится крыло.

Он кивнул.

– Тогда я разбужу вас в четверть второго?

– Прекрасно. – Я допил свое виски, встал и повернулся к выходу. Потом вернулся обратно. – Так все-таки, почему же вы на самом деле решили лететь со мной?

Он пожал плечами.

– Ну, возможно из-за того, что я в войну три года репетировал роль бортового стрелка. И хочу хотя бы раз сыграть ее – перед камерой.

– Луис, вы – отвратительный лжец.

Но он только улыбнулся. Немного погодя я ушел.

Я наполовину открыл свою дверь, прежде чем понял, что внутри горит свет. И там был не только свет, но и мисс Хименес.

В этот раз на ней не было траура. Она была практически без всего, – такое впечатление производило плотно облегающее белое шелковое китайское платье с разрезом на юбке и высоким воротником, с глубоким вырезом на шее, настолько глубоким, что он представлял прекрасный обзор ее стратегических высот.

Я слегка отступил назад и прикрыл дверь. Самое последнее, что я хотел бы сейчас услышать, были бы высказывания Клаузевица по поводу того, как нужно сбрасывать кирпичи на выстроившиеся в ряд реактивные истребители.

Но я этого не услышал. Она медленно и грациозно встала и мягко сказала:

– Капитан, сейчас немного рано, но следует отпраздновать завтрашний день. Хотите выпить?

На столике возле кровати в ведерке со льдом стояла полупустая бутылка шампанского и два бокала.

Я беспомощно кивнул и она умело наполнила бокалы. Потом протянула мне один из них и мягко улыбнулась.

– Тогда за завтрашний день. Кажется, в Англии в этих случаях вы говорите "за победу"?

– О да. Можно сказать так, или за удачный взлет.

– За победу. – Она выпила и посмотрела на меня сквозь бокал. Я быстро сделал большой глоток.

Наступила короткая пауза. Потом я сказал:

– Ну, это очень мило с вашей стороны, – зайти пожелать мне удачи.

Она выпрямилась, откинула голову слегка назад и набок и сказала:

– Капитан, я просто хотела убедиться в том, что у вас есть... все, что вам нужно.

Наверное, я разинул рот; думаю, что же самое произошло и с глазами. Она могла бы сделать это еще более очевидным образом, если бы поднесла себя обнаженной на блюдечке с голубой каемочкой, но это была только возможность.

Но я просто не мог понять, для чего она это делает. Конечно, я был весьма высокого мнения о себе, пожалуй никто не мог быть обо мне более высокого, но я как-то не мог представить себе, как я прыгну в общество и в постель девушки из богатых венесуэльских верхов, которая, как прекрасно известно, презирает мое невежество в области военной стратегии.

– Капитан, завтра вы должны быть самым храбрым, самым благородным, – сказала она.

Теперь все встало на место. Она была готова пасть... ну, просто лечь во имя дела своего отца. Для того, чтобы убедиться в моей преданности долгу.

Неожиданно она оказалась просто крупной грудастой девицей. И я вспомнил сильное гибкое тело неброской женщины, прижавшейся ко мне в тишине кабины "митчелла" и не требовавшей, чтобы на следующий день я бросал на кого-нибудь кирпичи.

Я допил свой бокал и неторопливо сказал:

– Думаю, я получил все, в чем нуждался... кроме сна.

У нее на лбу появилась небольшая морщинка.

– Капитан, завтра вы станете настоящим liberador[30].

– Возможно. Но вы же знаете, что я сделаю это в любом случае.

– Настоящим героем Республики.

– Конечно, я знаю. Проспект назовут авенидой Кейта Карра и он будет заканчиваться площадью "митчелла", где на гранитном постаменте будет установлен трубопровод правого борта с вечной утечкой масла, капающего из его нижней части. И так будет продолжаться все пять лет. До следующей революции.

Ее глаза возмущенно сверкнули.

– Больше не будет никаких революций! Когда генералы будут изгнаны и наступит настоящая демократия... Вы мне не верите?

Я плеснул еще шампанского в свой бокал. Вообще-то я не собирался больше пить в этот вечер, но складывалось впечатление, что мои намерения не так уж существенны.

– Не имеет никакого значения, во что я верю, – осторожно возразил я, – но просто к слову должен сказать: я верю в то, что демократия становится привычкой. Как курение, выпивка или осторожное вождение автомашины. Речь идет не о счетах или балансах, не о принципе – "один человек – один голос". Просто миллионы людей инстинктивно говорят: "Боже мой, они не могут этого делать!" Но для того, чтобы выработать инстинкт такого рода, необходимо время. И в то же время революция также является привычкой. И ваш старик не собирается завтра ее сломать, верно?

– У него не было выбора!

Я устало пожал плечами.

– Ну... может быть у него в каком-то смысле и не было выбора. Я не знаю, меня это даже не особенно беспокоит. Я просто собираюсь сделать завтра то, что наметил, если "митчелл" не подведет. Ведь это все, чего вы хотите, не так ли? А причины, по которым я это делаю, не имеют значения.

Она несколько неуверенно посмотрела на меня.

– Наполеон считал, что мораль в три раза важнее физической мощи.

Я усмехнулся.

– Но не сегодня ночью, Жозефина.

Она несколько секунд смотрела на меня, потом швырнула бокал с шампанским на пол и вылетела из комнаты. От того, как она хлопнула дверью, вздрогнуло все здание.

Я затолкал осколки бокала под кровать, разделся и нырнул в постель.

Меня разбудил легкий, но настойчивый стук в дверь. Я выкатился из постели, пересек комнату и распахнул дверь, позабыв спросить, кто там. Луис быстро скользнул внутрь и захлопнул дверь.

Я включил ночник у постели и посмотрел на него с той глубокой ненавистью, с которой смотрит полуспящий человек на другого, умытого, выбритого, аккуратно одетого в легкий бежевый костюм.

– По какому поводу такой наряд? – проворчал я. – В приглашении не было сказано о маскарадном костюме.

– Друг мой, когда вы собираетесь действовать незаконно, неплохо одеться достаточно респектабельно. Возможно, что окажется полезным.

Он осмотрелся вокруг, нашел бокал и наполнил его горячим черным кофе из фляжки, которую принес с собой так, что я даже не заметил.

Я глотнул кофе, побрызгал на себя водой и поскреб бритвой физиономию, едва не отхватив себе уши. Тем временем Луис порылся среди моих вещей и выбрал светло-серый нелиняющий костюм.

– Этот должен подойти, – любезно сказал он.

Снаружи ночь уже кончалась, хотя еще не рассвело: слабая дымка высоких облаков закрыла большую часть звезд. Это означало, что при взлете не будет ветра; лучше, чем боковой ветер, но не так хорошо, как я надеялся.