Беверли чувствовала себя паршиво. Она высунула язык. Отражение в зеркале подтвердило опасения. На языке был серо-желтый налет, да и что тут удивительного? Во рту до сих пор оставался привкус вчерашней пакости. Она подумала, не отказаться ли ей от подписки на «Лайф».

— Уходи! Уходи!

У нее, ко всему, опаздывали месячные, а в таких случаях она плохо себя чувствовала. А что такое хорошо себя чувствовать? Она ничего не знает. У нее целый букет болезней. Мигрень, тошнота, расстройство желудка, задержка цикла. Грудь болезненно напухла, как всегда перед месячными. Еще один пункт в списке болезненных ощущений. Самое смешное, что вид у нее был цветущий, как у наглядной иллюстрации здоровья. Она и сама не понимала, как это получается. Чудо какое-то, учитывая, что почти все время ей было плохо.

Слабое пульсирование в висках напомнило о приступе мигрени, который удалось перебороть вчера вечером. Удалось ли? Может, лекарство только чуть отогнало боль, а сейчас надо выпить для уверенности еще одну таблетку? Неплохая мысль. Она зашла в тусклую розовую ванную, проглотила маленького борца с болью и запила водой. Омерзительный вкус у воды, напоминает вчерашнее блюдо, над которым они с Маргарет так долго корпели. Беверли вычистила зубы и прополоскала рот эликсиром в надежде избавиться от неприятного привкуса.

Затем встала на весы. Стрелка злобно остановилась на пятидесяти пяти килограммах. Набрала еще полкилограмма. Но она же ничего не ела. Ну, практически ничего. И она так осторожна в выборе еды. Маленький кусочек вареного мяса. Домашний сыр (уф!). Иногда омлет. Везде так мало белков. Как же при такой диете можно набрать полкило? Конечно, это спиртное. Ей надо прекратить пить. И в эту же секунду ей смертельно захотелось выпить, и немедленно. Не важно, что подумает Маргарет. Она служанка. Питеру плевать, что думают слуги; их мысли меньше всего его волнуют, он на них вообще не обращает внимания, но он вырос в окружении слуг. Ужин, как он ей рассказывал, всегда подавал слуга-негр в ослепительно белых перчатках. Семью Беверли нельзя назвать бедной (ее отец был преуспевающим гинекологом), но по сравнению с бруклинской семьей Питера они были голью перекатной. Мнения слуг ее волновали, она хотела хорошо выглядеть в их глазах, хотела, чтобы они считали ее настоящей леди. Она ею никогда не станет. Кинозвезда Оливия де Хэвиленд — это леди, может, Питеру нужно было жениться на такой: элегантной и воспитанной. А она — настоящая деревенщина.

— Уходи! Уходи!

— Заткнись! — сказала Беверли, проходя в спальню, чтобы переодеться и начать скучный день.

На улице было еще холодно. Окна замерзли. Беверли выбрала бледно-голубой кашемировый пуловер и голубую с зеленым твидовую юбку. И прогулочные туфли на толстой подошве, хотя в Гарден-Сити никто не ходил пешком. В этом отношении Гарден-Сити похож на Беверли Хиллз, на улицах не видно пешеходов. Беверли повсюду ездила на «мерседесе», и самый дальний путь занимал около пяти минут. Это большое преимущество Гарден-Сити («район удобной жизни», как писала местная торговая палата): компактность, все необходимое, даже самое роскошное, в пяти минутах езды.

У Беверли неожиданно закружилась голова, когда она пристегивала чулки к поясу. Питер говорит, что никто сейчас не носит пояса-трусиков, и если бы она похудела на пару килограммов, то могла бы купить шикарные подвязки на поясе. Почему закружилась голова? Ее начал бить озноб. Господи, ей надо выпить, а Маргарет пусть катится к черту! Может, это из-за таблетки? Может, она так действует, когда нет головной боли?

Беверли присела на краешек кровати и начала успокаивать дыхание. Сердце трепетало. Если бы не то, что сегодня ночью Питер впервые за долгие месяцы занимался с ней любовью, она бы решила, что беременна. Впрочем, если бы даже это произошло и месяц тому назад, она все равно вряд ли забеременела бы благодаря чудной маленькой пружинке внутри нее. Иногда Беверли забывала о ней. Питер предложил поставить ее после рождения Питера-младшего, два с половиной года тому назад. Беверли сочла это предложение странным, потому что он почти всегда трахал ее в зад, но потом подумала, что, возможно, его привычки изменятся, раз он заговорил о противозачаточной пружине. Может, она успокоится тогда. И поскольку оба они больше не хотели детей, Беверли в итоге согласилась. Колпачки мешали, пить таблетки — рискованно. Ее подруга Ди-Ди пила таблетки больше года, а потом у нее внезапно открылось такое сильное кровотечение, что ее пришлось срочно госпитализировать. Доктор сказал, что после таблеток это часто случается, и посоветовал вернуться к колпачкам или поставить пружину. Ди-Ди выбрала последнее, но организм отторгал чужеродное тело. Беверли повезло. У нее этих проблем не было.

Да, подумала она, это единственный случай, когда счастье улыбнулось ей. Только зачем? Может, сейчас открыть окно? Но она боялась потерять сознание, если встанет. Что же с ней происходит? Это из-за дома. Она чувствует себя как в тюрьме. Заключенной в замке. Надо уехать. Если бы было не так рано, она бы поехала в Хэмпстед в кино, на любой фильм, лишь бы отвлечься. Может помочь кофе, если только она не грохнется по дороге на кухню.

— Уходи! Уходи!

— Ухожу, — сказала Беверли.

Когда мягко зазвонил деревянный телефон, Беверли удалось переползти через неубранную кровать и взять трубку. Ди-Ди приглашала ее пообедать в загородном клубе.

— Я сейчас не обедаю, — ответила Беверли, — я на диете.

— Посмотришь, как я ем. Мне нужно поговорить с тобой. О Джордже.

Джордж — нынешний любовник Ди-Ди. Он преподавал музыку эпохи Возрождения. И Ди-Ди все время цитировала его разглагольствования о мадригалах, шансонах и мотетах, хотя сама признавалась, что не понимает ни единого слова. Но какая разница, понимает она или нет? Они трахались дважды в неделю. Днем по вторникам и четвергам.

«В Джордже надо отметить одно, — любила повторять Ди-Ди. — Он пунктуален. Помнишь, как я намучилась с разгильдяем Луисом?»

Муж у Ди-Ди был импотентом, во всяком случае, с Ди-Ди, которая убедилась, что он спит со своей секретаршей. Она обнаружила следы помады на рубашке. Когда Ди-Ди завела первых любовников, Беверли спросила, как ей удается крутить романы в собственном доме.

— Запросто, — ответила Ди-Ди. — Дети в школе, а домоправительница смотрит в другую сторону, особенно после того, как я стала платить ей десять долларов в неделю. Две палки стоят десяти долларов.

— А что случилось с Джорджем? — спросила Беверли в трубку. — Не можешь сказать по телефону?

— Я так расстроена, что мне противен телефон. Давай встретимся.

— Новости хорошие или плохие?

— Плохие? Ужасные! Дерьмо. Я все расскажу.

В нынешнем жутком состоянии Беверли не смогла бы выслушивать чьи-то хорошие новости.

— Ладно, — сказала она. — Встретимся в час.

— Умоляю, пораньше. Я не доживу до часа. Давай в полдень.

Тут Беверли сообразила, что сегодня четверг, день Джорджа. Новости и впрямь будут плохими, если Ди-Ди не встречается с ним.

— В полдень, — сказала Беверли, — и не расстраивайся так. Ты так волнуешься, будто у тебя сейчас будет инфаркт.

— Возможно, и будет.

Беверли начала прощаться, но Ди-Ди уже бросила трубку.

Надо убить почти два часа. После кофе постарается почитать. Она до сих пор была на середине «Герцога», да, наверное, и не продвинется дальше, потому что не понимает еврейских слов, которыми Сол Беллоу напичкал книгу. Издатели должны были опубликовать одновременно и еврейско-английский словарь. Питер принес книгу из офиса, сказав, что ему ее одолжили. Возможно, эта сучка Лу Маррон.

— У нас кончился «Эдем», — объявила Маргарет, когда Беверли все-таки добралась до кухни.

— Должно быть, мистер Нортроп ночью проголодался. — Питер обожал сыр «Эдем». — Я заеду в магазин, когда буду возвращаться из загородного клуба. Я обедаю там с миссис Бейкер.

— Тогда, я полагаю, вы не будете есть тост?

— Отныне никаких тостов, Маргарет. Я только что взвесилась. Добавилось еще полкилограмма. Салли позавтракала?