Беверли часто обедала в загородном клубе «Вишневая долина», заказывая себе понемногу мяса, картошки, салата и двенадцать мартини. Ну, это преувеличение, пожалуй. А дамы, о которых писала «Тряпье», они разве мало пьют? Беверли нравилось опьянение. Оно успокаивало.

— Понимаешь, — сказала она Питеру в семь двадцать утра в среду, — они так гадко выглядят на фото, эти обедающие дамы, о которых постоянно пишет «Тряпье». Куда они ходят в своих платьях от Куренжеса и Шанель?

Питер ответил, что она злобствует, хотя готов признать, что дамы, о которых она говорит, довольно мерзки, если вдуматься, но о них читают, они сегодня диктуют моду, и кто он такой, чтобы сомневаться в этом. Кроме того, некоторые из них вполне ничего, они хотят быть реальными людьми (что бы это ни значило).

Беверли редко выезжала в город. В Гарден-Сити было все. Вещи она покупала в «Лорд и Тейлор». У нее был двенадцатый размер.

— Когда-то это был приличный размер, но теперь все не так, — сказал Питер. — Пятый размер — то, что нужно. А двенадцатый — это чехол для танка.

Она весила всего пятьдесят пять килограммов, что было не плохо для ста шестидесяти восьми сантиметров роста.

— А надо бы весить сорок пять, — сказал Питер.

Беверли не знала, как и почему он пришел к таким странным выводам. Питер хотел ее унизить. Он унизит ее и при Тони Эллиоте? В семь тридцать утра Питер повторил, что у Тони утонченные вкусы относительно еды.

В семь тридцать вечера (когда Симона ела холодный консервированный гамбургер, готовясь к вечеринке у Аниты) Беверли и ее домоправительница-негритянка готовили главное блюдо по рецепту журнала «Лайф» на большой семейной электропечи. Это была тушеная капуста, которая оказалась тошнотворной смесью капусты и разных жутких сосисок, но Беверли решила, что это достаточно международное блюдо даже для вкусов Тони Эллиота. Согласно заметке в «Лайфе» это блюдо было придумано в пограничном Эльзасе, что придает «французский привкус немецкой кулинарии».

— Жареные ребрышки и картофель — это еда, — мрачно заметила домоправительница Маргарет, уставившись на блюдо.

— Теперь уже поздно говорить об этом, Маргарет.

— Да, мэм, это точно.

— Но мистер Эллиот повидал мир. Я уверена, что он оценит наше иностранное блюдо.

— Я завтра с утра куплю дезодорант, — ответила Маргарет, — иначе запах кислой капусты никогда не выветрится.

— Не надо было сразу ставить пирог. «Лайф» пишет, что может не пропечься корочка.

Беверли любила быть на дружеской ноге с Маргарет, когда стряпала сама.

— Простите меня, миссис Нортроп, сам «Лайф» не пропекся. Как они могли выдумать такое?

Больших трудностей в приготовлении блюда не было. Проблема заключалась в покупке разнообразных продуктов для него. Колбасы, например. «Лайф» писал, что это та же сосиска, но набитая чесноком, и если не удастся ее найти, то можно заменить кошерными франкфуртскими сосисками. Колбасы, уж точно, нельзя было купить ни в одном магазине Гарден-Сити. Ни за что. Вежливые служащие скромно хмыкали, когда слышали по телефону необычный заказ. В конце концов ничего не оставалось, как только послать Маргарет в кошерный магазин за этими чертовыми франкфуртскими сосисками. Маргарет отвергла идею. Она сказала, что должна ехать «девушка». Беверли ответила, что «девушка» не умеет водить машину, так что на этот раз вопрос уладился.

Маргарет не любила «девушку», зато не уставала повторять, что «девушке» переплачивают.

— Она не стоит четырнадцати долларов в день, миссис Нортроп, — сказала Маргарет через неделю после прихода «девушки». — Я видела, как она натирала ваши чудесные стулья, и должна сказать, что рук она не перенапрягала.

Беверли не знала, что бы она делала без Маргарет, которая была с ними со дня переезда в Гарден-Сити, жила здесь и держала детей в узде. Хотя сейчас, когда Салли пошла в детский сад, в доме было относительно тихо до тех пор, пока девочка не возвращалась с громогласными рассказами о детской жизни. Маргарет получала сорок пять долларов в неделю, но, конечно, у нее были две комнаты и личная ванная на верхнем этаже замка. Беверли однажды поднялась в квартиру Маргарет, когда та подозрительно долго отсутствовала, и нашла ее корчившейся на сплошном ковровом покрытии. Ее мучил приступ какой-то таинственной болезни, и она хрипела: «Сода, сода!» Беверли не поняла. Она предположила, что Маргарет хочет кока-колу, но последнюю бутылку выпил Питер-младший буквально десять минут тому назад.

— Я дам тебе имбирное пиво, — сказала она обезумевшей женщине.

— Сода! Сода! — завывала Маргарет.

Ясно, что имбирное пиво Маргарет не считала содой.

— Может, «Но-Кал»?

Маргарет, сжимая живот, повторяла свое, пока Беверли не догадалась, что бедную женщину вспучило и та просит бикарбонат натрия. Так чего же она так прямо и не сказала? С тех пор этот случай стал любимым семейным анекдотом.

— Мистеру Эллиоту после такого ужина понадобится много соды, — пробурчала Маргарет, пока Беверли старалась понюхать блюдо, не втягивая воздух в легкие. «Лайф» рекомендовал использовать четверть чашки джина, если не удастся достать ягоды можжевельника, которые требовались по рецепту. Беверли решила, что джин — прекрасная замена. Помимо джина капуста должна была тушиться несколько часов в белом вине, бульоне, петрушке, моркови, луке, перце и кусочках ветчины.

— Подозреваю, что и мне с мистером Нортропом понадобится сода, — ответила Беверли. — Но выглядит и пахнет это так, как и описано в «Лайфе». А они дело должны знать. Сейчас я вернусь в гостиную, а ты унеси суповые тарелки и принеси «Либфраумильх».

В случае с вином Беверли не послушалась советов журнала. Они настаивали на пиве, это было бы уже слишком. Что подумает о них путешественник Тони Эллиот, если на ужин они подадут «Рейнгольд»? Мистер Смайли в винном магазине на Седьмой стрит посоветовал «Либфраумильх», сказав, что оно производится в том же месте, что и главное блюдо. Беверли ответила, что пусть так будет, и попросила прислать две замороженные бутылки.

Тони Эллиот доедал грибной суп, приготовленный по рецепту из «Лайфа». Маргарет добавила в него тонюсенькие ломтики лимона, как и предписывалось в журнале.

— Очень вкусно, — сказал он. — Восхитительно. В наши дни редко угощают домашним супом.

— Спасибо, Тони.

Беверли было неловко называть его Тони, но он очень деликатно настоял на этом. Все в Тони было деликатным. Манеры, голос, голубая оксфордская рубашка, двубортный полосатый костюм. Изящно и безупречно. Это был маленький худой мужчина слегка за сорок, с очень чистыми, блестящими голубыми глазами. У нас у всех троих голубые глаза, просто так подумала Беверли. Ей не нравился Тони Эллиот, она сама не знала почему. Он был крайне внимателен к ней с момента прихода. Сказал, что только храбрая женщина сегодня надевает черное платье и он восхищен этим.

— Это любимое платье Питера, — призналась она, сомневаясь в том, что глубокий вырез на груди соответствует стилю. Хотя кто лучше разбирается в деталях моды, чем Питер?

— Такого теперь не увидишь, — заметил Питер. — Вырез под мышками и вокруг пупка — пожалуйста, но не на груди. А мне это нравится.

Пока Маргарет убирала суповые тарелки, Беверли поймала взгляд Тони, устремленный на вырез платья, и невольно вспыхнула. Может, бедняге осточертели все эти худенькие обедающие дамы с тощей грудью, затянутой в шестой размер? Беверли гордилась своей грудью. Она была не просто большая, она еще и не обвисла после рождения двух детей. У нее был размер 36-Б. Даже в Уэллесли у нее был 36-А. Однажды она услышала, как девица из студенческого городка сказала о ней: «Большие сиськи 1918-го». Беверли сочла это завистью, потому что сама девица в верхней части была мальчиком-подростком. Во время беременностей груди вздувались до гигантских размеров. Питер предупреждал, что ее могут изнасиловать, на улице, если она не будет осторожна. Это было, когда она носила Питера-младшего, чуть больше двух лет тому назад. Сразу после рождения сына Питер бросил работу в «Таймс», где ему всегда не нравилось, и пошел к Тони Эллиоту, издателю и основателю «Тряпья». Почему Тони выбрал такое безвкусное название для газеты о модах, Беверли понять не могла.