— Я знаю это, любовь моя. — Он наклонился, коснулся ее губ быстрым, нежным поцелуем и, улыбнувшись ей, откинулся назад. — Боже, как мне хочется большего, чем простой поцелуй, — хрипло прошептал он, — но я не имею на это права. Я жду, что с минуты на минуту появится моя мать или кто-нибудь из слуг с сообщением, что экипаж подан. О Рэчел, любимая моя, ты так прелестна, так пленительна, и я с нетерпением жду времени, когда ты станешь моей женой и я смогу без помех наслаждаться близостью с тобой. Но сейчас, если я поцелую тебя еще раз, я могу забыться снова и пренебречь всеми приличиями. — Он стащил с мизинца кольцо с топазом. — Не согласишься ли ты носить это кольцо, пока я не сумею заказать для тебя другое?

— С радостью, Мэтью.

Он надел кольцо на ее тонкий палец. Оно оказалось велико.

— Я обвяжу его ленточкой, — сказала Рэчел, держась за кольцо. Она поднесла руку к губам и поцеловала камень. Она чувствовала, как золотая оправа, еще хранящая тепло его руки, согревает ее собственную кожу.

— Я люблю тебя, Рэчел, — объявил Мэтью. — И мне остается только надеяться, что эта война не продлится слишком долго. — Помолчав, он воскликнул: — Нет, лучше я сам провожу тебя вниз, пока сюда не явилась целая экспедиция за тобой.

— Ты скажешь своим родителям? — Рэчел надеялась на это, потому что жаждала поделиться радостной новостью с собственными родителями сразу по возвращении домой.

— Да, — ответил Мэтью, — я хочу, чтобы в следующий твой приезд в Бель-Шансон они уже видели в тебе будущую невестку.

Рука об руку они спустились по лестнице и вышли из дома.

Элегантная карета Деверо уже поджидала Рэчел, чтобы доставить ее в родительский дом в Гарден-Дистрикт.

Мэтью помог ей подняться в экипаж, поправил край широкой юбки, зацепившейся за порог. Его родители и сестра вскоре присоединились к нему, чтобы пожелать Рэчел счастливого пути и проститься с ней.

— Я оставила для тебя подарок в своей комнате, — из окна кареты сказала Рэчел, вспомнив об упакованной в бумагу картине. — Не знаю, правда, не выкинешь ли ты его еще до того, как моя карета скроется из глаз.

Пальцы Мэтью коснулись ее затянутой в перчатку руки:

— Что бы это ни было, я уверен, что буду в восторге.

Лошади рванулись было с места, и кучеру пришлось резко натянуть поводья.

— Пора тебе отпустить Рэчел, мой мальчик, — посоветовал Эдуард Деверо.

Кучер поднял кнут, карета тронулась, и пальцы Мэтью последний раз скользнули по ее руке.

— Au revoir, chйrie[23], — крикнул он.

Вечером, оказавшись после долгого перерыва в собственной постели, Рэчел повторяла про себя последние слова Мэтью. Когда она приехала домой, то немедленно рассказала родителям о событиях минувшего утра, и они очень порадовались за нее.

Отец разговорился:

— Совсем как мы с тобой, Кэтлин. Я дога дался обо всем, едва увидел, как этот парень смотрит на нашу девочку — точно так же, как когда-то я на тебя. В то утро, когда я познакомился с тобой, я благословил небеса за ниспосланное мне чудо. — Повернувшись к дочери, он добавил: — Если ты будешь с ним хотя бы наполовину так счастлива, как я с моей Кэтлин, то можно сказать, что тебе повезло.

«И правда повезло», — подумала Рэчел, снова надевая подаренное ей кольцо. Она обвязала его атласной ленточкой, и теперь оно не соскальзывало с ее пальца. Рэчел решила не возвращать его Мэтью, даже когда он подарит ей другое — настоящее обручальное. Ей хотелось сохранить это колечко как драгоценное воспоминание и никогда не снимать его. Оно было частью Мэтью, принадлежащей ей уже сейчас, как сам Мэтью станет принадлежать ей в недалеком будущем. Оно было залогом их любви.

И Рэчел поклялась носить его всегда, что бы ни случилось.

«Мэтью был прав. Война на пороге. Луизиана объявила, что больше не является частью Соединенных Штатов.

Я наблюдаю, какие страшные изменения происходят в здешней жизни. Война расколола недавних друзей и порой даже членов одной семьи на два противоборствующих лагеря.

Только после наших с мамой бурных протестов папа отказался от намерения вступить в армию юнионистов. Вместо этого он взялся поставлять армии лошадей. Он убежденный юнионист, так же как и Мэтью.

Умом я всецело признаю их правоту, но сердце мое разрывается. Эта война принесет столько крови и страданий, так что все, чего я желаю, — это скрыться, бежать куда-нибудь, куда угодно, лишь бы избавиться от того, что нас ждет.

Я знаю, что это глупо. Никогда бы не смогла я покинуть Новый Орлеан без Мэтью. Для меня нет жизни без него. И я останусь ждать счастливого дня, когда война закончится и Мэтью вернется ко мне. Наше бракосочетание отложено, хотя я желала бы быть его женой уже сейчас. Но я знаю, Мэтью хочет отпраздновать свадьбу так, чтобы в старости нам было о чем самим вспомнить и о чем рассказать нашим внукам.

Мысль о том, что я проведу с ним всю оставшуюся жизнь, поддерживает меня в моем нынешнем одиночестве. Дети, внуки — какой отрадный луч света в этом темном хаосе!

Возвращайся скорее, любовь моя!»

Рэчел сделала глоток кофе, не отрывая глаз от написанных ею строк. Обмакнув в чернильницу перо, она принялась вычеркивать одни фразы, вписывать другие, и так до тех пор, пока результат не удовлетворил ее. Она трудилась над статьей, собираясь послать ее в Ирландию школьной подруге, отец которой издавал в Дублине газету. Мэтью как-то упомянул, что симпатии британцев склоняются на сторону южан, и Рэчел, недавно опубликовавшая ряд заметок в популярных дамских журналах, решила, что, быть может, сумеет принести своим пером пользу Мэтью и тому делу, за которое он сражается.

Писательство давало Рэчел возможность зарабатывать карманные деньги и — самое главное — помогало реализовать ее способности. Будучи школьницей, она обожала писать сочинения, а затем вдруг обнаружила, что мысли и наблюдения, облеченные в слова, могут стать для нее источником заработка. Она начала с рецензий на прочитанные книги и обзоров новоорлеанских новостей, затем стала описывать свои впечатления от креольского общества. Проведя в новой стране совсем немного времени, она еще не утратила способности смотреть на нее взглядом свежим и беспристрастным.

Рэчел взглянула на коробочку, стоявшую у нее на столе, и довольная улыбка озарила ее лицо. В коробочке находилось кольцо, на собственные деньги заказанное ею для Мэтью. Золотой ободок с переплетенными буквами «Р» и «М». Оно должно было заменить кольцо с топазом, которое теперь носила она в знак их обручения.

Рэчел собиралась вручить его Мэтью в его ближайший приезд домой. Каждый день, проведенный вдали от него, был для нее наказанием, мучением, которое она переносила все с большим и большим трудом.

Он сумел переправить ей два второпях написанных письма, и она читала и перечитывала их — внимательно, бережно, запоминая каждое слово. Мэтью был краток, сдержан и не делал ни малейшей попытки приукрасить то, чем он вынужден был заниматься. Но их писала его рука, и одного этого было достаточно, чтобы Рэчел дорожила ими больше, чем всеми сокровищами мира.

После того как Мэтью отправился на войну, Рэчел неоднократно гостила у его родителей в Бель-Шансон. Помолвка сына с Рэчел встретила у них горячее одобрение. Фрэнсис Деверо пообещала, что, как только эта окаянная война будет окончена, она задаст такое свадебное пиршество, какого Луизиана еще не видывала, а в качестве свадебного подарка они с Эдуардом решили организовать для молодых медовый месяц в Европе с посещением Лондона, Парижа, Вены и Рима.

Рэчел пришла в восторг от щедрости будущих свекрови и свекра и молилась о том, чтобы военное противостояние не продлилось долго. До нее уже дошли слухи, окружавшие имя Мэтью Деверо. Ропот возмущения, определения типа «предатель», «перебежчик» витали в воздухе. Совсем недавно, завтракая с Каролиной в ресторане «У Антуана», она вдруг услышала, как изрядно набравшийся и с трудом ворочающий языком тип возмущается: