— Я думал только о…

— Я знать не желаю, о чем ты там думал, — бушевала Рэчел. — Я не давала тебе повода считать меня жалкой трусихой.

— Ты знаешь, что я никогда не думал о тебе ничего подобного, — защищался он.

— Твое счастье! — отрезала она и продолжала уже менее воинственно: — Я горжусь твоей любовью и этим кольцом. И мне совершенно безразлично, что думают по этому поводу другие. — Она положила руки на его широкие плечи и добавила: — Если уж на то пошло, я готова кричать об этом во весь голос во Вьё-Карэ или любом другом месте Нового Орлеана.

— Нет нужды забираться так далеко, cherie, — улыбнулся он и поцеловал ее в губы. — Чем я заслужил такое счастье?

— Нет, любимый, счастливица — это я, — прошептала она, пряча голову у него на груди.

— Теперь я должен идти, — грустно сказал он.

— Уже?

— Да.

Обнявшись, они вышли из домика туда, где их поджидал Ахилл с лошадями, привязанными к дереву.

— Ты заберешь вещи, которые я оставил в комнате, Ахилл? — спросил Мэтью.

Ахилл кивнул и вошел в дом. Рэчел и Мэтью стояли под деревом в быстро сгущавшихся сумерках.

— Похоже, мы только и делаем, что прощаемся, cherie, — произнес он с тоской.

На какой-то момент Рэчел охватило отчаяние.

— Это так несправедливо, — согласилась она.

— Не спорю, — ответил Мэтью, впиваясь в ее губы пылким, но коротким поцелуем. — Но запомни мои слова, cherie. Я вернусь к тебе. Никогда не сомневайся в этом. Что бы ни произошло, сколько бы времени это ни потребовало, я вернусь к тебе. Клянусь тебе в этом.

Ахилл вернулся с набитой провизией наволочкой, одеялом и флягой и передал их Мэтью, который уложил все это в седельную сумку. Ахилл что-то шепнул Мэтью, и тот кивнул.

— Проследи, чтобы Рэчел благополучно вернулась в Новый Орлеан, — распорядился он. — А сам лучше переночуй здесь, чтобы не привлекать внимания местной милиции. — Он вскочил на своего крупного рыжего жеребца и последний раз взглянул на свою невесту: — Я люблю тебя, Рэчел. Никогда не забывай об этом, ведь ничто не заставит меня тебя раз любить.

Эти слова звучали в ушах Рэчел, пока она наблюдала, как он скрывается из виду. Но вот он исчез и мужество, помогавшее ей удерживаться от слез, покинуло ее. Она, рыдая, опустилась на поломанные ступеньки.

Она сидела так некоторое время, прежде чем услышала голос Ахилла:

— Вам тоже лучше ехать, мисс Рэчел. Она вытерла глаза руками и сказала:

— Я оставила там жакет и шляпу. Подожди минуту.

Одевшись, она вернулась, и Ахилл помог ей подняться в седло.

Едва они стали удаляться от домика, Рэчел охватило чувство утраты, столь острое, что она даже почувствовала какую-то дурноту. Оно не покидало ее всю долгую дорогу, становясь лишь сильнее и сильнее.

Когда поздно вечером Рэчел наконец рухнула в постель, отмахнувшись от родителей, встретивших ее расспросами о том, где это она пропадала, она снова расплакалась. Отчаянные, безутешные рыдания сотрясали все ее тело.

— О Мэтью, — повторяла она, — не забывай своего обещания, ведь я своего не забуду никогда.

«Я всегда считала, что, если человек желает чего-либо очень сильно, если он верит и горячо молится, он в конце концов обретает желанное.

Однако теперь сомнение разрастается в моей душе, вытесняя оттуда ростки надежды. Эта война идет второй год, и, похоже, все, кто утверждал, что она затянется не более чем на два-три месяца, что это временная мера и т. д., все они жестоко заблуждались.

Новый Орлеан сдался юнионистской армии и теперь весь наводнен солдатами-янки в голубых мундирах. Мнения о генерале Батлере различны: одни присвоили ему кличку «Зверь» и только так его и зовут, иные уважают как человека, способного навести в городе порядок. Пока что генерал Батлер распорядился очистить все колодцы и водопроводы, чтобы пресечь распространение инфекций и эпидемий. В то оке время по пятам за армией следуют, многочисленные барышники и спекулянты, сколачивающие капитал на общей нужде. Доки уже много времени пустуют, и провизии не хватает.

Наши соседи Чандлеры уже четыре месяца как покинули город и вернулись в Нью-Йорк. Мне очень недостает бесед с Каролиной, ведь я делилась с ней своими чувствами к Мэтью, рассказывала ей о нашей помолвке. Мы переписываемся, но это далеко не то же самое, что разговор с глазу на глаз. Но главное, мне необходимо получить хоть какие-нибудь сведения о Мэтью. Страдания, неизвестность и постоянная тревога мало-помалу сокрушают мой дух. Мои мысли беспрерывно заняты войной и его ролью в ней. Не проходит ни единого дня, когда бы я не думала и не тосковала о Мэтью».

Рэчел опустилась на скамеечку для коленопреклонений и склонила голову, перебирая четки, подаренные ей Мэтью. В последние несколько месяцев у нее вошло в привычку приходить в эту маленькую церковь молиться за здоровье и счастливое возвращение своего жениха. Ее внутреннее убранство, делавшее ее очень похожей на средневековую часовню в родном городе Рэчел, действовало на девушку умиротворяюще. Здесь она чувствовала себя ближе к Богу и словно вступала на маленький островок покоя в море безумия, охватившего все вокруг. Она любила и беседы со священником, отцом Донованом, который, подобно ей самой, был выходцем из Европы.

Рэчел подняла голову и увидела в боковом приделе какую-то женщину, которая легким движением преклонила колени, а затем повернулась и направилась к выходу из храма. Рэчел подумала, что в этой женщине есть что-то очень знакомое, хотя понять, кто она, девушка не могла. Лицо женщины скрывала вуаль, спускавшаяся со шляпки и достигавшая подбородка.

Рэчел следила взглядом за незнакомкой, когда та скользнула по проходу между скамьями и остановилась у чаши со святой водой. Она приподняла вуаль и, погрузив кончики пальцев в воду, поднесла их к лицу.

И тут Рэчел поняла, кто это. Доминика дю Лак. Бывшая любовница Мэтью.

Как странно встретить ее здесь! Быть может, она пришла поставить свечку за своего прежнего возлюбленного?

Не в силах побороть желание последовать за этой женщиной, Рэчел поспешно опустила четки в ридикюль и крепко затянула мешочек с молитвенником. Она должна выяснить, имеет ли Доминика какие-либо сведения о Мэтью.

Когда Рэчел вышла за дверь, яркий солнечный свет заставил ее зажмуриться. Ей понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к нему, а обретя наконец способность смотреть, она была потрясена зрелищем, представившимся ее глазам.

Доминика дю Лак стояла на обочине дороги, окруженная злобно ухмыляющимися солдатами-янки. Пять человек образовали вокруг нее кольцо, так что она оказалась в настоящей ловушке.

До Рэчел доносился нежный, с легким французским акцентом голос Доминики, просившей:

— Пожалуйста, мсье, прошу вас, дайте мне пройти.

— Эй, ребята, а нам попалась одна из этих французских штучек. — Говоривший придвинулся к Доминике и положил огромную ручищу ей на плечо.

Она сбросила его руку и попятилась назад, но только чтобы очутиться в объятиях другого солдата, обхватившего ее талию.

— А я думаю, сержант, она из тех квартероночек, о которых столько болтают местные французишки, — сказал он.

— А-а, ихние потаскушки, ты о них? — спросил третий, раздвигая в безобразной ухмылке жирные губы.

Рэчел смогла различить ужас на лице несчастной женщины, когда та повернулась в ее сторону. Глаза ее были расширены, взгляд остановившийся. Кто-то, по-видимому, успел сорвать с нее шляпку, так как она, затоптанная, валялась на земле.

— Отпустите ее, — тон Рэчел был сухим и требовательным.

Сержант взглянул на девушку, стоявшую на церковных ступенях.

— Займитесь своим делом, мисс, — прошипел он, злобно взглянув на нее. — А не то сами примете участие в забаве, — угрожающе добавил он.

В ответ Рэчел наградила его взглядом, полным ледяного презрения:

— Вы настоящая дубина! Как вы смеете приставать к этой женщине?