…Не смерть страшна, а страшно недостойно встретить её… Удар!

…Человек краснеет и делает шаг к жизни. Человек бледнеет и делает шаг к смерти!.. Удар!

…Подставленная щека воспитывает бьющую руку… Сомнительно. Односторонность подставленной щеки… Удар!

Они обычно играли до двадцати пяти: кто первым набрал двадцать пять очков, тот и выиграл. Сын, не замечая необычайной сосредоточенности отца, пропустил достаточно много ударов, уверенный, что отец случайно вырвался вперёд. Но при счёте десять – пять в пользу отца он как бы очнулся.

– Ну, теперь ты у меня ни одного мяча не выиграешь! – крикнул он. После чего яростно скинул рубаху и отбросил её. Стройный, ладный, худой, поигрывая юными мускулами, он сейчас стоял перед ним в чёрных спортивных брюках и белых кедах, незавязанные шнурки которых опасно болтались. Отец предупредил его относительно шнурков, но он только резко махнул рукой и с горящими глазами приготовился к подаче.

Шквал сильных ударов посыпался на отца. Но почти все удары, сам удивляясь себе, отец изворачивался брать и посылать обратно. Иногда отец забывался, срабатывала давняя привычка играть с сыном, начинающим игроком, и тогда он мягко и высоко отбивал волан. Сын гасил с необычайной резкостью, и отец пропускал удар или, что выглядело особенно глупо, неожиданно ловил волан рукой, не успев рвануться в сторону и подставить ракетку.

Однако чаще всего, продолжая сам себе удивляться, он дотягивался до очень трудных подач и отбивал их. После того как он отбивал особенно трудные подачи, он замечал в глазах у сына как бы комически-заторможенное уважение. Однако сын порядочно загнал его своими подачами. Сердце колотилось во всю грудную клетку, он был весь мокрый от пота. Но чем трудней ему было, с тем большей самоотдачей он шёл к победе. В каждый удар он вкладывал все силы, как будто удар этот был последним и самым решительным.

А сын, несмотря на свои яростные усилия, в отличие от отца, оставался совершенно свежим и ровно дышал. Задыхающемуся отцу это казалось чудом. Но игра приближалась к победному концу, и сын стал нервничать. После неудачного удара он в бешенстве швырнул свою ракетку.

– Будешь нервничать, будешь хуже играть, – задыхаясь, предупредил его отец.

– Эта ракетка соскальзывает с руки, – крикнул сын, – я пойду возьму запасную.

И побежал домой. Отцу показалось, что эта передышка в две-три минуты спасла его. Сейчас, когда игра остановилась и он осознал свою усталость, ему подумалось, что ещё несколько мгновений такого напряжения – и он рухнул бы наземь.

Отец слегка отдышался. Сын прибежал с новой ракеткой, и они продолжили игру. И хотя эта ракетка была ничуть не лучше прежней, сын, видимо, успокоился и стал бить ещё точней и свирепей. Сын бил ракеткой по волану с такой размашистой силой, словно стремился не просто выиграть у отца, а вытолкнуть его из жизни. Это пародийно напоминало отцу то, что он часто читал в глазах у некоторых молодых физиков: когда же вы наконец сдохнете! Авторитет таких учёных, как Георгий Андреевич, стоял поперёк их завиральным идеям.

Сын опять загнал отца, но вдруг споткнулся, наступив на шнурок незавязанного кеда, и чуть не упал, однако, ловко сбалансировав, устоял на ногах.

– Завяжи шнурки, иначе не играю! – грозно крикнул ему отец. Он боялся, что сын опасно шлёпнется на землю.

Сын занялся своими шнурками, а отец в это время старался отдышаться. Иначе от переутомления он сам мог грохнуться. Чтобы уберечь сына от падения, он остановил его, но именно потому и сам не рухнул, загнанный одышкой.

Через минуту игра продолжилась, и сын окончательно загнал отца, однако отец выиграл, на два очка опередив сына.

– Ну что, сынок, старый конь борозды не портит? – спросил он, обнимая его и целуя.

– Случайный выигрыш, – сказал сын и, не удержавшись, всхлипнул. Он уворачивался от отцовских поцелуев и одновременно прижимался к нему как к отцу, ища у него утешения. И отец вдруг почувствовал всем своим существом, что сын проникся к нему уважением.

– Ты играешь лучше меня, но у меня внимания больше, потому что меньше времени осталось, – сказал отец. Он сразу же пожалел о своём сентиментальном объяснении. Как-то само сорвалось. Впрочем, сын навряд ли его понял.

– Завтра я выиграю всухую, – сказал сын с вызовом, приходя в себя.

– Посмотрим, – ответил отец, – но сегодня ты два часа почитаешь.

– А что читать? – спросил сын.

– Двенадцать стульев и Золотой телёнок, – ответил отец, – начнём с этого. Ты ведь любишь юмор.

– Я эти фильмы двадцать раз смотрел по телевизору, – ответил сын.

– Это не фильмы, а книги прежде всего, – пояснил отец.

– Хорошо, – согласился сын, – но завтра я тебя разгромлю.

Это прозвучало как тайная угроза бойкота чтению.

Тут жена Георгия Андреевича позвала их обедать. Они сидели на кухне перед тарелками с пахучим, дымящимся борщом. Запах борща вдруг вызвал у Георгия Андреевича забытый аппетит. А может быть, воспоминание об аппетите.

– А наш отец ещё ничего, – сказал сын матери с некоторым поощряющим удивлением, – но завтра я его расколошмачу.

После обеда сын послушно пошёл читать в свою комнату. Георгий Андреевич чувствовал невероятную усталость. Неужто вот так я его каждый день буду вынужден заставлять читать? – подумал он о предстоящем долгом лете. Впрочем, успокоил он себя, будем считать, что это одновременно и борьба со старостью. Надо и завтра у него выиграть.