Для дальнейших размышлений не было времени. Сиделка распахнула дверь и впустила больного. Том Стори сделал пару неуверенных шагов и остановился. Как отметил Тони, он все сильнее сутулился. Стори огляделся, на его безмятежном лице появилось легкое удивление. Серые глаза пробежали по полкам, уже забитым до отказа книгами, картотечными ящиками и пухлыми конвертами с надорванными углами. Остановились они на Тони, который крутанулся на стуле, оказавшись спиной к заваленному бумагами столу и лицом к двери.

— Заходите, Том, — пригласил он, вставая, и показал на два низких кресла в углу. — Присаживайтесь.

Стори нахмурился.

— Обычно мы встречаемся не здесь, — неуверенно проговорил он.

— Не тут, — подтвердил Тони.

— Это означает, что вы собираетесь сообщить мне плохие известия?

Тони на миг задумался: операбельная опухоль мозга — хорошая или плохая новость для человека в таком состоянии, как Стори?

— У меня есть для вас новости, верно. Но мы встретились тут еще и потому, что мне нужна ваша помощь. Ну, садитесь, Том. — Он взял больного под руку, подвел к креслу, а сам сел в другое. — Как ваши дела?

Стори отвел глаза и взглянул туда, где когда-то была кисть его руки. Толстая повязка сменилась более легкой, казалось, что на руку надета старая кукла в вылинявшем до белизны платье.

— Вы были правы. Мне сказали, что у меня опухоль. — Он покрутил головой, словно разминая затекшую шею. — Забавно, но еще недавно это показалось бы мне самым страшным диагнозом на свете.

— Утешительным такой диагноз не назовешь. А как вы отнесетесь к тому, что ваша опухоль операбельна?

Слабая испарина выступила на лысине Стори. Он грустно посмотрел на Тони:

— Я скажу, наверное, ужасную вещь, но мне хочется сделать операцию. Я хочу жить. Мне больше не для кого жить, чаще всего я думаю именно так, и все равно хочу воспользоваться шансом.

Тони испытывал невольную жалость к этому пациенту и его загубленной жизни. Так все нелепо и бесповоротно! Ситуация усугублялась тем, что Стори был человек умный и понимал свое положение.

— Вы чувствуете себя виноватым, ведь так, Том? Помимо всего прочего вас терзает вина за то, что вам хочется жить.

Стори подтвердил это кивком, на его глазах блеснули слезы.

— Я трус, — пробормотал он. — Я… я не могу приговорить себя к тому, что сотворил с ними.

— Том, вы не трус. Смерть — вот действительно выход для труса. А жить со своим горем дальше — это требует мужества. Вы не можете вернуть назад то, что забрали, но зато вы можете достойно прожить оставшуюся жизнь.

— Значит, опухоль операбельная? Ее могут удалить?

Тони кивнул:

— Так говорят хирурги. Я предупреждал вас, операция не восстановит то, что нарушилось в вашем мозгу, но мы поможем вам с этим справляться. Вы обратили внимание, что вам теперь дают другие лекарства?

— Да, и я чувствую себя намного спокойней и лучше себя контролирую, — отозвался Том.

Как раз то, что нужно для осуществления моего плана, подумал Тони.

— Положительная динамика сохранится, — пообещал он, — а операция даст вам будущее. Я уверен, что вы сможете правильно его использовать, Том. Я искренне так считаю.

Стори утер глаза тыльной стороной здоровой руки:

— Но ведь меня все равно отсюда не выпустят?

— Пока трудно сказать. Многое зависит и от вас, и от нас.

— Как я догадываюсь, вы хотите написать обо мне? Сделать себе имя, вылечив меня? Я этим должен вам помочь? — Голос пациента зазвучал неприязненно.

Застигнутый врасплох, Тони отругал себя за самонадеянность: он поверил, что завоевал доверие Стори. Оказывается, нет.

— Нет, я совсем другую помощь имел в виду. Жаль, что вы так думаете. Мы не собираемся эксплуатировать вашу боль и беду, — сказал он, пытаясь вернуть расположение Тома.

— А разве вы, врачи, не так делаете карьеру? Изучаете таких, как я, под лупой и потом строчите свои статьи и книги?

Тони пожал плечами:

— У меня другие методы. Да, иногда я действительно описываю случаи из своей практики, но не ради профессиональных амбиций. — Он обвел рукой свой кабинет. — Взгляните, похожа ли моя берлога на резиденцию человека, озабоченного своей карьерой?

Стори еще раз огляделся, на этот раз более внимательно. На стенах ни дипломов, ни подтверждений ученых степеней, на полках не видно книг с фамилией хозяина кабинета, специально выставленных на обозрение. Ничто не указывало на то, что Тони пытается произвести впечатление на посетителей своим положением в науке.

— Пожалуй, нет, — признал он. — Так зачем вы с нами возитесь и пишете о нас, если не для того, чтобы завоевать известность?

— Потому что это позволяет мне и моим коллегам — ведь каждый из нас читает то, что написали другие, — успешнее лечить людей, обратившихся к нам за помощью. И если я когда-нибудь напишу о вас — а пока я этого не планирую, так как не знаю, как сложится ваше лечение, — то расскажу про наши методы и динамику вашего состояния, чтобы следующий Том Стори получил необходимую помощь быстрее, чем вы. — Тони говорил искренне и со страстью.

После его слов Стори заметно расслабился:

— Тогда что же вы имели в виду, когда сказали, что вам требуется моя помощь?

— Я присматривался, как вы общаетесь с другими пациентами. У вас очень хорошо получается. Вы умеете налаживать контакт с теми людьми, которые не доверяют персоналу госпиталя.

— Я всегда легко сходился с людьми, до того как… — Стори замялся.

— До того как заболели? — подсказал Тони.

— Вы хотите сказать — до того как сошел с ума. Почему не сказать прямо? Здесь никто не называет вещи своими именами. Никто не зовет нас психами, сумасшедшими, даже пациентами — редко. Вы все ходите вокруг да около, будто мы не знаем, почему оказались тут.

Тони улыбнулся, пытаясь снять раздражение больного.

— Неужели вам было бы приятней?

— Так честней. Вы ждете от нас честности во время сеансов психотерапии, а сами обволакиваете все в эвфемизмы.

Тони воспользовался моментом. Раз уж он решил переписать правила госпиталя, то сейчас самое время для этого.

— Ладно, попробую говорить без обиняков. Вы прекрасно ладите с психами. Они вам доверяют. Вы им нравитесь. Они смотрят на вас, как на своего, не воспринимают вас как угрозу.

— Потому что я один из них, — уточнил Стори.

— Но большую часть времени вы все же тот человек, каким были, пока вас не предало собственное тело. И я рискую предположить, что вы таким образом можете мне помочь. — Тони вздохнул и откинулся на спинку кресла. — Я работаю не только здесь. Еще я помогаю полиции, анализирую поведение правонарушителей и пытаюсь давать рекомендации, которые помогут задержать преступников, прежде чем те совершат новые злодеяния.

— Так вы, значит, судебный психолог? Профайлер? Как в том сериале, где играла Элли Уокер?

Тони поморщился:

— Ну, на Элли Уокер я, как видите, не похож. Так же как и на Джоди Фостер. В том, что я делаю, нет ничего выдающегося. Но я действительно профайлер. Сейчас работаю с брэдфилдской полицией. Мы должны поймать убийцу, прежде чем он заберет новые жизни.

— А я тут при чем? — озадаченно спросил Стори.

— Один из здешних пациентов был осужден два года назад за убийство четырех женщин. В его вине нет никаких сомнений. Ее подтвердили эксперты-криминалисты, да и сам он признался в содеянном. Но недавно точно таким же образом была убита еще одна женщина. Убийца знал досконально о преступлениях двухлетней давности, включая подробности, которые никогда не разглашались.

— И вы считаете, что здешний пациент невиновен? Вы хотите, чтобы я помог это доказать? — Лицо Стори оживилось, в голосе зазвучало волнение.

— Я не уверен, Том, что он невиновен. Знаю только, что в его голове есть информация, которая, возможно, позволит нам остановить череду убийств. Но со мной он не станет говорить. Он ни с кем не хочет общаться. За все время, проведенное здесь, он не сказал почти ни слова. Мне надо, чтобы вы убедили его поговорить со мной.