продавать своих гусей, чтобы внести арендную плату и покрыть ваши

расходы. Почему же нам было не продать ваших гусей, чтобы покрыть свои

расходы? Сэр Пирс. Ну, знаешь!.. О'Флаэрти (любезно). Вы же старались выжать из нас, что могли. Вот и мы

выжимали, что могли, из вас. Да простит нам всем господь! Сэр Пирс. Право, О'Флаэрти, мне кажется, что война сбила тебя немного с

толку. О'Флаэрти. Война научила меня думать, сэр, а мне это непривычно. Совсем как

англичанам - патриотизм. У них и в мыслях не было, что надо быть

патриотами, пока не началась война. А теперь на них напал вдруг такой

патриотизм и до того это им в диковину, что они мечутся, как

перепуганные цыплята, и несут всякую чепуху. Но, даст бог, после войны

они начисто все забудут. Они и сейчас уже устали от своего патриотизма. Сэр Пирс. Нет, нет, война вызвала у всех нас необыкновенный душевный подъем!

Мир никогда уже не будет прежним. Это невозможно после такой войны. О'Флаэрти. Все так говорят, сэр. Но я-то никакой разницы не вижу. Это все

страх и возбуждение, а когда страсти поулягутся, люди опять примутся за

старое и станут такими же пройдохами, как всегда. Это как грязь - потом

отмоется. Сэр Пирс (решительно поднимается и становится позади садовой скамьи). Короче

говоря, О'Флаэрти, я отказываюсь принимать участие в дальнейших

попытках обманывать твою мать. Я совершенно не одобряю ее неприязни к

англичанам. Да еще в такой момент! И даже если политические симпатии

твоей матери действительно таковы, как ты их рисуешь, - я полагаю,

чувство благодарности к Гладстону должно было бы излечить ее от

подобного рода нелояльных настроений. О'Флаэрти (через плечо). Она говорит, что Гладстон - ирландец, сэр. А то

чего бы он стал соваться в дела Ирландии. Сэр Пирс. Какой вздор! Не воображает ли она, что и мистер Асквит ирландец? О'Флаэрти. Она и не верит, что гомруль его заслуга. Она говорит, это его

Редмонт заставил. Она говорит, вы сами ей так сказали. Сэр Пирс (побитый своими же доводами). Право, я никогда не думал, что она

так странно истолкует мои слова. (Доходит до края садовой скамьи и

останавливается слева от О'Флаэрти.) Придется мне поговорить с ней как

следует, когда она придет. Я не позволю ей болтать всякий вздор. О'Флаэрти. От этого не будет никакого толку, сэр. Она говорит, что все

английские генералы - ирландцы. Она говорит, что все английские поэты и

великие люди были ирландцы. Она говорит, что англичане не умели читать

своих собственных книг, пока их не научили мы. Она говорит, что мы

потерянное колено израилево и богом избранный народ. Она говорит, что

богиня Венера, та, что родилась из пены морской, вышла из вод

Килени-бэя неподалеку от Брейхеда. Она говорит, что наши семь церквей

построены Моисеем и что Лазарь похоронен в Глазневине. Сэр Пирс. Чушь! Откуда она знает, что он похоронен там? Спрашивал ты ее

когда-нибудь? О'Флаэрти. А как же, сэр, не раз. Сэр Пирс. И что она тебе отвечала? О'Флаэрти. А она спрашивала меня, откуда я знаю, что он похоронен не там, и

давала мне хорошую затрещину. Сэр Пирс. Ты что же, не мог назвать какого-нибудь знаменитого англичанина и

спросить ее мнение о нем? О'Флаэрти, Мне на ум пришел только Шекспир, сэр, а она говорит, что он

родился в Корке. Сэр Пирс. Сдаюсь. Сдаюсь. (Обессиленно опускается на ближайший стул.) Эта

женщина настоящая... впрочем, не важно. О'Флаэрти (сочувственно). Вот именно, сэр, она тупоумная и упрямая - что

есть то есть. Она, как англичане, сэр: они ведь тоже думают, что лучше

их на свете нет. Да и немцы такие же, хотя они люди ученые и уж вроде

бы должны понимать. Не будет в этом мире покоя, пока из всего рода

человеческого не вышибут патриотизм. Сэр Пирс. Однако мы... О'Флаэрти. Ш-ш-ш, сэр, ради бога! Она!

Генерал вскакивает. Входит миссис О'Флаэрти. и

становится между двумя мужчинами. Она опрятно и очень

тщательно одета. На ней старомодный крестьянский наряд:

черный чепец с венцом оборок и черная накидка.

О'Флаэрти (поднимается с застенчивым видом). Добрый вечер, мать! Миссис О'Флаэрти (строго). Поучись себя вести и помолчи, покуда я буду

приветствовать его честь! (Сэру Пирсу, сердечно.) Как поживаете, ваша

честь? Как поживают ее светлость и молодые леди? А мы-то все здесь

рады-радешеньки снова видеть вашу честь, да еще в добром здоровье. Сэр Пирс (сделав над собой усилие, отвечает ей с предельной приветливостью).

Благодарю вас, миссис О'Флаэрти. Вот мы и вернули вам сына целым и

невредимым. Надеюсь, вы гордитесь им. Миссис О'Флаэрти. Еще бы, ваша честь, еще бы! Он у меня храбрый парень. А и

как ему не быть храбрым, раз он вырос в вашем поместье и у него всегда

был такой пример перед глазами, как вы, сэр, - лучший солдат во всей

Ирландии. Подойди и поцелуй свою старуху мать, Динни, голубчик!

О'Флаэрти смущенно повинуется.

Сыночек ты мой дорогой! Ох, погляди, сколько ты пятен-то насажал на

новый красивый мундир! Чего тут только нет: и портер, и яичница.

(Вынимает носовой платок, плюет на него и трет им отворот.) Эх, ты, как

был, так и остался неряхой. Ну вот! На хаки не больно заметно, это вам

не то что прежний красный мундир. Там каждое пятнышко было видно. (Сэру

Пирсу.) Слыхала я в привратницкой, будто ее светлость сейчас в Лондоне

и будто мисс Агнесса выходит замуж за славного молодого лорда. Верно,

вашей чести на роду написано быть счастливым отцом. Дурная весть для

многих здешних молодых господ, сэр. А у нас все поговаривали, что она

выйдет замуж за молодого Лоулеса. Сэр Пирс. За Лоулеса? За этого... чурбана? Миссис О'Флаэрти (с шумным восхищением). Уж ваша честь как скажет - всегда в

точку попадет. Вот уж истинная правда - чурбан! И подумать только,

сколько раз я говорила: будет наша мисс Агнесса миледи, как и ее

матушка. Помнишь, Динни? Сэр Пирс. Ну, миссис О'Флаэрти, я полагаю, вам надо о многом поговорить с

Деннисом без свидетелей. А я пойду и распоряжусь, чтобы подавали чай. Миссис О'Флаэрти. Зачем же вашей чести затрудняться из-за нас. Я могу

поговорить с мальчиком и во дворе. Сэр Пирс. Что вы, что вы, какое же это затруднение! Да и Деннис теперь уже