Последний анекдот на эту тему. Один вождь жалуется другому. Никак не могу объяснить моим, что солариты — тоже люди. Мои отказываются их есть.

Всю остальную планету заняли рабочие поселки: клонопитомники, заводы, шахты, оранжереи, плантации. Нет на Шарике ни солнечных городов, ни закрытых зон — чтоб никому завидно не было. Все мозги подконтрольны гиперам; где не уследит Великое Киберобъединение, там доработает Главинформюро, состоящее из маленьких исполнительных одноликих китаез. Все население разделено на две рабочие вахты — две недели труда, две недели в биостазисе, Две трудовые недели земляне днюют и ночуют на рабочем месте, а биостазис коротают в спальнях, где их как килек в банке. Для двух недель сна в «маринаде» (так именуется биостазис у остряков) выделяется ячейка размером не больше гроба. А что, нечего расходовать попусту еду, одежду, энергию и прочее. Спасительный для планеты порядок.

Но черт те знает откуда взялись у Киберобъединения новые противники, и на Земле, и в космосе. Уже не пахнущие мочой луддиты с молотками, не блохастые повстанцы с гранатометами, а хаккерская шваль, человекомикробы. На свету — обычные труженики заводов и лабораторий, в темноте — хитроумные черти, которые проникают в любую дырку и щель. Хаккеры-виртуальщики орудовали в завихрениях глюонной решетки суперсвязи, тонких зазорах между сферами контроля разных гиперкомпьютеров. Нанохаккеры отравляли мир молекулярными роботами-зловредами: нанитами и диверсионными интеллекулами. Все необходимое оборудование эти паскудники носили с собой, если точнее внутри себя, или маскировали под обычные вещички типа зубной щетки или расчески, которая могла являться целым биокибернетическим синтезатором.

Липидные микросхемы, вшитые полосками под кожу, кальций-углеродные кристаллочипы памяти, вмонтированные в зубы, полиуглеродные процессоры, спрятанные под ногти, наноботы-ассемблеры, плавающие в закупоренных участках кровеносных сосудов, наноботы-репликаторы, расположившиеся в жировой прослойке. Иной раз приходилось до винтика разбирать человека, чтобы найти всю такую амуницию. А порой разбирали, но так ничего и не находили — глубоко, значит, замаскировал все, падла.

На Земле хаккеры спокойно избегали обязательного двухнедельного сна, расщепляя своими наноботами биостатические препараты — и заодно превращая добропорядочные «спальни» в бордели и артели.

В космосе пристанищем для хаккеров стали так называемые закрытые зоны, где они роились как мухи над дерьмом. Увы, среди хаккеров часто попадались люди той национальности, к которой относился великий Гольдманн. (Но про между прочим, классик рассорился с еврейской общиной города Росток, где он проживал, за то, что не желала слушать его лекций по поводу самовозникновения высшего разума в сети.) После взятия Иерусалима гэдээровским спецназом уцелевшие израильтяне были распылены по всей Солнечной системе, так что процент их оказался повсеместно ничтожным. Однако случилось несколько дерзких диверсий на клонопитомниках, когда какие-то негодяи тщательно рассовали иудейских живчиков по миллионам склянок с яйцеклетками…

У Данилова никогда не возникало сомнений в правильности остальных масштабных мероприятий Актива Коммунаров, например в переселении трехсот миллионов голодающих африканцев и азиатов в Европу и Северную Америку. Однако, как и любой другой молодой оперативник он начал с вопроса: «А почему Всемирный Актив разрешил закрытые зоны?» На что старший камрад ответил, слегка прищурив левый глаз: «А чтобы все балбесы увидели преимущества нашего гольдманнистского образа жизни перед диким хаотическим».

Может, и так. Но на бытовом уровне кочевала догадка — закрытые зоны нужны, чтобы там процветала левая наука и технология, которые зачастую давали фору и официальным. Почему бы и нет? Со временем Данилов согласился с этим. Отчего, в самом деле, общественно-информационный строй должен одинаково преуспевать во всех отношениях? Гольдманизм несет порядок, систему, разумность, целесообразность и все такое, что особенно ценно в мире с крайне ограниченными ресурсами. А творчество вырастает из хаоса, из избытка, оно граничит с болезнью, с гнилью. Гнилые места должны существовать, но не мешало бы их понадежнее закупорить, закапсулировать…

Со злополучного рыбозавода Данилов попал в жилой блок. Кругом шастали люди со страшными мордами, в потрепанной мешковатой одежонке — ну да, мимики здесь совсем не обязательны — и далеко не все торопились по делу. Пара прыщавых до полной гнусности пацанов стали клянчить у Данилова допаминовку — так называлась дешевая подкормка для свиней, благодаря которой те превращались в огромные и довольные шары из сала. Годилась эта отрава и для людей.

У особиста даже не было сил отогнать их — голова все еще болела и как будто скрипела даже. Подкатывала и тошнота. Мальчишки, чтобы доканать его, стали плясать, под музыку, производимую словно бжиканьем десятка пил по стеклу. Они дергались, подражая движениям робота-экскаватора, крутились как волчки на грязном полу, прыгали с задницы на голову и обратно. Данилов помчался от них по палубе Фау-2, потом спустился на лифте вниз. Тут его взяла в осаду какая-то зататуированная баба, которая явно принимала его за своего дружка. Баба была «под мухой», то ли накушалась алкоголя, то ли нанюхалась дешевого эрзац-кокаина, от нее еще несло таким букетом из пота, прогорклого сала, воблы и чеснока, что Данилов не мог уже держаться и стравил в углу.

После этого баба наехала на него еще мощнее, ее поддержали какие-то типы с физиономиями как мятая туалетная бумага и длинными корявыми пальцами, похожими на сучья. Настоящие лешаки, ГУЖП явно пропустило генные аберрации. Данилов с трудом прорвал блокаду, стараясь не применять заметные приемы — наступил на ногу, толкнул, дал локтем под дых.

Он стремительно метался по палубе, выискивая транспортер или лифт и краем глаза подмечая, что трое или четверо работяг заторопилось следом, играя чем-то в карманах. Знал он эти «игрушки» — свинчатки, кастеты с выдвижными алмазными зубчиками, самоскручивающиеся (на горле) цепочки, сюрикены с тепловым наведением, дубинки-телескопы, термоножи.

Данилов свернул в первый попавшийся коридорчик, который, как ему казалось, уводил к какому-то складу, но вдалеке замаячила еще одна подозрительная компания. Даниловская рука рванула ручку первой попавшейся двери, на которой были нарисована тарелка с супом. Сработал ключ-код и Данилов оказался в сумрачном помещении. Грибная плантация, вернее подсобка при ней — для хранения всякой амуниции. Можно было прийти в себя, а затем и поразмыслить.

Вместе с джином Данилов проанализировал системный журнал — особенно записи, оставшиеся от подводной прогулки. Ихтиомутант, золотая, блин, рыбка, являлась источником сильно действующего модельного наркотика, который прилично долбанул по психике, особенно по задним долям мозга.

Коронованная рыбка плодотворно сотрудничала с суперминогой. Одна загоняет, другая дурь наводит. Хорошенькая смычка.

Можно было, конечно, валить это безобразие на диких нанит, которые давно отбились от всяких рук. Но диким наноботам не свойствен комплексный подход. Обычно они ограничиваются несколькими сильными, но мало соответствующими друг другу изменениями — хромосомку слизнут или закольцуют цепочку генов, или заактивируют участок генома, проспавший сто миллионов лет.

Из-за этого пострадавший просто окочурится. Или вдруг состарится в хлам. Или серьезно выпадает в осадок — начнет например обрастать шерстью, чешуей, рогами. И возвернется к первоначальному состоянию, лишь пройдя многомесячное компенсационное лечение у нанодокторов. Директор рыбозавода на такие шутки само собой не решился бы.

На рыбозаводе явно действует мафия и ее специально запрограммированные наноботы-интеллекулы. Не для шуток — для бизнеса.

К куртке прилипла чешуйка, оставшаяся от миноги, той самой, что довольно успешно охотилась на него. Уже поверхностный анализ ДНК и белков показал, что эта суперминога просто машина для убийства. И машина эта была сделана из рыбки длиной в десять сантиметров, некогда занимавшейся мирным трупоедством под донной решеткой, куда падали всякие останки.