Н. Бухарин был членом Политбюро, а о той борьбе, которая происходила внутри Политбюро между группами Бухарина и Сталина, в партии ничего не было известно. Как я уже упоминал, еще в сентябре 1928 года Сталин категорически отрицал наличие правых и даже "примиренцев" в Политбюро.
Оказывается, правые там были, но не будучи подготовленным теоретически (разоблачения) и организационно (репрессии) для немедленной расправы с ними, Сталин не давал этому факту огласки и исподволь готовился к предстоящей схватке.
Поскольку Бухарин считался официальным и главным теоретиком партии, надо было первый удар нанести с этой теоретической стороны.
ИКП в целом находился под сильнейшим влиянием "школы Бухарина", но были отдельные профессора и старшие слушатели, которые могли быть полезными ЦК в борьбе с Бухариным. Ни талантом, ни тем более научной подготовкой эти недоучившиеся "красные профессора" не отличались, но этот недостаток легко восполнялся их претенциозным "всезнайством", а главное - приказом ЦК.
- Требуется доказать,- заявил мне Варейкис,- рассказывал Сорокин,- одну простую аксиому: Бухарин - теоретически ничто, а политически - дрянь!
Видимо, этот же тезис он повторил и другим профессорам.
Через неделю все вызванные, в том числе и Сорокин, исчезли из ИКП для выполнения этого "специального задания ЦК.
Под страхом исключения из партии члены бюро были предупреждены, чтобы они не разглашали ни характера своей работы, ни места нахождения "бригады". Бригада была откомандирована в Ленинград и работала под непосредственным руководством С. Кирова и Б. Позерна. Из членов Политбюро о работе бригады знали, кроме Сталина и Кирова, только Молотов и Каганович. Через полтора месяца работа в основном была закончена и Сталину доложили результаты - до десяти больших статей
на вышеназванные темы и полный список "сочинений Бухарина" с подробным предметным указателем: когда, где и что писал или говорил Бухарин по тому или иному вопросу. В связи с этим был разработан специальный "указатель" и к произведениям Маркса, Энгельса и Ленина, чтобы легко было сравнивать марксо-ленинские высказывания с утверждениями Бухарина. Весь этот материал был предназначен пока что не для печати, а лично для Сталина. Члены бригады обязывались уже индивидуально продолжать свою работу для издания отдельных брошюр в будущем, но опять-таки соблюдая необходимые предосторожности.
Еще до своего отъезда Сорокин сообщил Резникову, а через него и Бухарину, какую ему Сталин готовит "бомбу" на очередном пленуме ЦК. Бухарин не придал особого значения этому факту, кажется, даже взял его под сомнение. Он не допускал, чтобы Сталин мог заниматься сведением с ним теоретических счетов, когда разногласия внутри ЦК идут по линии политики, а не теории.
Резонные и весьма обоснованные предупреждения Резникова, как и Угланова, кандидата в члены Политбюро, что Бухарина будут бить как раз за "теорию", чтобы развенчать его славу как одного из руководителей партии, а потому надо готовиться к контрудару именно в области "теории", не возымели на Бухарина никакого действия. После подробной информации Сорокина Резников решил устроить Сорокину свидание с Углановым, который не только был единомышленником, но и личным другом Бухарина. Свидание это состоялось на квартире Д. Марецкого, члена редакционной коллегии журнала "Большевик" и ученика Бухарина. Угланов на свидание не явился, но зато явился сам Бухарин. Сорокин подробно доложил Бухарину о работе "теоретической бригады" в Ленинграде. Бухарина заинтересовала, собственно, только роль Кагановича и Кирова в этом деле. Сорокин рассказал и об этом.
- Можете ли вы письменно изложить мне то, что вы рассказали?- спросил Бухарин.
Сорокин вручил Бухарину уже готовое письмо, предупредив его, что он подписал это письмо, по совету Резникова, псевдонимом, чтобы избежать возможных неприятностей. Бухарин выразил явное неудовольствие советом Резникова, но требовать подписи не стал.
Однако Резников оказался прав: через несколько месяцев письмо Сорокина лежало в делах Кагановича.
VII. ПАРТИЯ В ПАРТИИ
Будущий историк большевистской партии, добросовестно изучив все этапы ее истории, идейные раздоры, организационные "размежевания", отколы и расколы, объединения и разъединения, наконец, динамизм большевиков в Октябре, триумф в гражданской войне и пафос нэпа, недоуменно остановится у порога ее радикального нового этапа - 1924 года. И чем дальше, тем больше будет нарастать это недоумение. Добравшись до джунглей конца двадцатых и начала тридцатых годов, он вообще разведет руками: ведущие актеры великой драмы начинают заикаться, немые статисты, напротив, приобретают дар слова, а закулисная толпа театрального люмпен-пролетариата грубо и напористо заливает сцену...
- Умер режиссер русской революции - да здравствует режиссер!- кричит люмпен-пролетариат. Он, жадный до власти и неразборчивый в средствах, и ведет своего кумира к пустующей после Ленина режиссерской будке революции.
Ведущие актеры один за другим сходят со сцены, статисты вступают в главные роли, люмпен-пролетариат получает "хлеб и зрелища", а режиссер властной рукой и железной волей переворачивает новую страницу кровавой драмы. Почему это ему удается?
Вот кардинальный вопрос, на который обязан ответить будущий историк. Тщетно он будет искать ответа в генеалогии большевизма, психологии большевиков, в мессианстве "русской души", в темпераменте грузинского характера. Напрасны будут его поиски в пыльных архивах революции, в партийных резолюциях и даже протоколах Политбюро. Сами социальные условия того времени мало что смогут объяснить ему. Гениальность Сталина в интеллектуальном отношении он возьмет под сомнение. Граммофонные пластинки с речами Сталина и тринадцать томов его сочинений вообще разоружат будущего историка: он убедится, что Сталин - тошнотворный оратор и кустарный теоретик.
Тогда как же этот посредственный человек смог стать грозным владыкой великого государства и ярким символом целой эпохи?