На другой день по курсу судна показался финский берег. Рид первым вышел на верхнюю палубу. Держась за дверную стойку, он смотрел вперед, где в сером мареве виднелись очертания города Або.

Земля заметно приближалась. Плавание по океану и европейским морям завершилось!

Пароход вошел в гавань, издав долгий протяжный гудок. Он извещал о своем прибытии.

И тут произошло неожиданное… К Риду подошел матрос, черты его лица показались знакомыми. Ну конечно же, Рид видел его в кочегарке и не узнал сразу, потому что там он был чернокожим от угольной пыли, а теперь отмылся.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, видимо, что за ними не следят, матрос сказал на ломаном английском языке:

— Простите, я не знаю, кто вы, но думаю, что вам не стоит встречаться с финскими пограничниками…

— Почему? — в упор спросил Рид.

Матрос замялся.

— Не знаю, но мне так кажется… Вы, очевидно, не очень хорошо представляете, что сейчас происходит в Финляндии. В вас есть что-то необычное, поэтому я и хочу вам помочь… Но если что-то покажется странным ИМ, то…

— То что тогда? — Рид понимал, что этими вопросами он выдает себя, но у парня было честное, открытое лицо, говорил он искренне и, видимо, знал, что делает.

— Вас попросту расстреляют, — жестко закончил матрос.

Берег был уже совсем рядом, и Рид, безотчетно повинуясь тому чувству доверия, которое внушал ему собеседник, решительно сказал, отбросив все сомнения:

— Хорошо, говорите, куда нужно идти…

…Он висел в вентиляционной трубе кочегарки, уцепившись за металлическую лесенку и задыхаясь от невыносимой жары. Сверху, с той стороны, где был люк на палубу, падали, пачкая одежду, крупные капли какой-то жижи.

Над головой гулко разносились тяжелые шаги, слышались грубые голоса — это финская полиция и таможенники обшаривали пароход.

Риду казалось, что прошла целая вечность, на самом деле — лишь четыре часа. Руки и ноги затекли, его одолевали головокружение и тошнота.

Уже вечером снизу послышался легкий свист и знакомый голос:

— Быстрее, ради бога!

Невидимый в кромешной мгле человек схватил Рида за руку, они пробежали по длинному темному коридору, поднялись по трапу и очутились на палубе.

Морозный, свежий воздух хватил Рида, как удар кулаком.

— Ну, пока! — шепнул провожатый и подтолкнул его в спину.

Рид по сходням сошел на берег, растолкал локтями таможенников и портовых полицейских, как человек, кем-то посланный по срочному делу. И тут он увидел первых финских белогвардейцев. Это были два еще совсем молодых человека в начищенных сапогах, длинных темно-серых шинелях с зелеными петлицами и шашками на боку. На левой руке у каждого была белая повязка с буквами «SK» («Спасательный корпус») в черном овале.

Это они, вот такие молодчики Маннергейма, спровоцировали восстание рабочих, зверски подавили его с помощью немецких штыков, а потом расчетливо и хладнокровно расстреляли около двадцати тысяч безоружных мужчин, женщин и детей…

За полицейскими толпилось несколько человек в рабочей одежде. Рид глазами поискал среди них человека с деревянным плотницким ящиком. Но его почему-то нигде не было видно.

«Меня ждали, наверно, и устали ждать», — подумал Рид.

На глаза ему попались двое зевак в рабочей одежде. Один из них, взглянув на Рида, что-то шепнул другому, второй, как показалось Риду, многозначительно посмотрел на него, и оба направились вверх по темной улице. «Может быть, что-то изменилось, и эти двое должны теперь встретить меня?» — подумал Рид и зашагал за ними.

Небо над головой сияло звездами, а снег на улице и крышах искрился от обжигающего мороза. Дома и пристани были темны и представлялись нежилыми, но по мере приближения к центру города зажигались фонари и яркими световыми пятнами вырисовывались окна кафе и фабричных зданий, где шла ночная работа. И всюду пешие и конные полицейские с шашками и револьверами в кобурах.

Проводники пересекли по диагонали рыночную площадь. Рид шел следом за ними милю за милей, пока дома не стали редеть. Прохожие исчезли. Проводники стали поглядывать через плечо, но не давали Риду никакого сигнала. Наконец они повернули через калитку во Двор. Дверь дома отворилась, Рид приблизился к незнакомцам, и теперь все трое стояли в сенях, освещенные тусклой электрической лампочкой. На Рида с изумлением и страхом уставились две невыразительные физиономии.

— Вудро Вильсон! — произнес Рид слова пароля, хотя уже начал понимать, как он ошибся.

Те двое переглянулись, потом открыли вторую дверь внутрь, вошли в дом, хлопнули дверью и замкнули ее за собой. Рид остался в сенях…

Продрогший, растерянный шагал по улицам Або молчаливый иностранец.

Если бы осталось еще сколько-нибудь денег, то можно было взять номер в каком-нибудь захолустном отеле и устроиться на ночлег. Потом следовало начать поиски утерянных связей.

Город кишел не только маннергеймовцами, но и русскими белогвардейцами. Они стекались в Або из разных уголков мира. И безусловно, здесь действовала белогвардейская контрразведка.

Рид старался не появляться на центральных улицах.

Куда пойти? К кому? Не бродить же по городу всю ночь! Да и не удастся пробыть на свободе до следующего утра, если не сумеешь где-либо определиться на ночлег. Полиция непременно арестует подозрительного иностранца.

Неожиданно Рид вспомнил, что в Або живет известная либеральная деятельница и поэтесса, с которой он встречался в Хельсинки, когда возвращался из России в Америку после памятных дней Октября. Они познакомились в клубе литераторов. Пожилая финская писательница очень интересовалась событиями, которые произошли недавно в Петрограде.

Но где она живет? Да и дома ли теперь?

Рид не знал ее адреса.

Был уже поздний вечер. Адресные конторы давно закрылись. Попытаться узнать адрес в полиции Рид не решался. Он напряженно думал, как разыскать единственного во всем городе знакомого человека. И пришел к мысли, что надо идти в Интернациональный морской клуб. Там, наверно, должны что-либо знать о ней.

Рида встретил отставной капитан Добровольного флота, немного говоривший по-английски.

— Что вам угодно, сэр? — учтиво осведомился старый моряк.

Продрогший и усталый, Рид никак не мог припомнить и правильно выговорить фамилию писательницы. Он назвал ее «леди Инкери».

Отставной капитан всю свою жизнь прожил в Або и понял сразу, о ком идет речь. Он достал из шкафа адресную книгу, перелистал ее и, найдя нужный адрес, написал на клочке бумаги, название улицы и номер дома.

— Фенк ю вери мач! Фенк ю! — кланяясь, благодарил старого моряка воспрянувший духом Рид.

Он торопливо вышел из клуба, пересек пустой сквер и второй раз в этот день вышел на рыночную площадь.

«Леди Инкери» жила в старом каменном доме с деревянной мансардой. Ее отец был богатый судовладелец. Но он разорился и после своей смерти, кроме дома и спортивной парусно-моторной яхты, ничего не оставил дочери. Леди Инкери рано овдовела. Детей у нее не было, и она целиком посвятила свою жизнь литературе. Кроме нее, в доме, стоявшем на берегу залива, жили служанка Айно да дряхлый сторож Эйно.

Зимой и осенью леди Инкери до поздней ночи сидела в своем кабинете и переводила английских классиков — Шелли, Байрона и Бернса.

В тот день, когда кочегар Джим Гармлей вступил на финскую землю, леди Инкери упорно работала над байроновским «Манфредом».

Электростанцию то и дело останавливали, в городе не хватало энергии. Переводчица работала при свете десятилинейной керосиновой лампы.

Когда раздался настойчивый стук в наружную дверь, леди Инкери удивленно подняла брови, нахмурилась. Она была недовольна, что ее оторвали от любимого занятия. Стук повторился.

Служанку Айно леди Инкери отпустила к матери, в деревню по случаю воскресенья. Сторож Эйно уже давно спал в своей каморке.

Леди Инкери взяла лампу и неторопливыми шагами направилась открывать наружную дверь запоздалому гостю. Ветер проникал в коридор старого дома через множество щелей, и язычок пламени то вспыхивал ярко, то гнулся, как бы намереваясь исчезнуть совсем.