Журавлев отметил, как, словно от дикой боли, до предела расширились зрачки Кротова. На какое-то мгновение лицо сделалось беспомощным, как у человека со связанными руками, которого бьют наотмашь по щекам. Потом лицо закаменело, только подрагивали желваки на острых скулах.

«Ну и выдержка! — подумал Журавлев, едва сдержавшись, так хотелось сжать ссутулившиеся от боли плечи Кротова. — Прости меня, Крот, так было надо. Клянусь, я дам тебе шанс отомстить!»

Семья Кротова погибла три недели назад. Сразу же сообщить ему побоялись, но «тюремный телеграф» неведомыми путями донес известие до Крота. Он не вставал с постели два дня. Лежал, отвернувшись к стене. Потом встал, тщательно сбрил со щек отросшую щетину и через надзирателя заказал новый комплект книг из тюремной библиотеки. И больше ничего, словно ничего не случилось. Даже с просьбой отпустить на похороны обращаться не стал.

Журавлев, узнав о трагедии, за неделю раскрутил клубок. Ниточка тянулась к Гоге Осташвили. Сведения были от надежных источников, трижды проверенные, но не побежишь же в суд с агентурным сообщением? Журавлев имел свои виды на Крота и неделю уламывал и умасливал начальство, добиваясь разрешения на встречу с подследственным. Если удастся сломать Крота, до крови разбередив едва затянувшуюся рану, появится шанс начать операцию, по размаху и последствиям ни в чем не уступающую травле, начатой ФБР против Аль Капоне и прочих «крестных отцов» мафии.

— Чего тебе надо, опер? — прошептал Кротов.

— Мне нужен ты, Крот. — Журавлев положил руки на спинку его стула, наклонился, почти вплотную приблизив свое лицо к побелевшему лицу Кротова. — Пойдем со мной. Я твой единственный шанс выбраться из тупика. Соглашайся на суд, он займет десять минут. Тебя освободят в зале суда, это я гарантирую. Выходишь на свободу, и мы начинаем работать вместе.

— Из тупика одна дорога — назад. А назад я не хочу. — Кротов отвернулся. — Пусть всё остается, как есть.

— Подумай, сколько ты еще выдержишь? Так и сдохнешь здесь, не отомстив за семью. Пока ты на нарах парился, Гога Осташвили прибрал к рукам все. Все, что ты нажил. И лишил тебя всего, ради чего ты жил! — Он еще раз ударил по той же ране, но Крот, как и в первый раз, выдержал, только снова до предела расширились зрачки и кожа на острых скулах сделалась совсем неживой, мертвенно белой.

— Без санкции ты бы на этот разговор не пошел, ведь так? — Кротов пристально посмотрел в глаза Журавлеву. — Неуемные вы там все. Тех, кто одобрил твою инициативу, я понимаю. А вот тебя — нет. Я всегда работал на себя, а ты все ради других стараешься. Так о чем мне с тобой говорить? — Кротов вскинул острый подбородок, глаза сделались непроницаемо холодными. — Я же не дурак, Кирилл Алексеевич. Стоило мне ответить утвердительно на вопрос, нужна ли мафии государственная власть, как вы бы галопом понеслись докладывать начальству, что не зря хлеб жуете. Неймется навесить на всех деловых антигосударственную деятельность? Неплохо придумано! Таким образом политическая полиция перехватывает инициативу у обычной милиции, хорошо и надолго прикормленной. Лезете в большую политику, Журавлев?

Журавлев сосредоточенно разглядывал тлеющую сигарету. Кротов просчитал его игру до запятой. КГБ для плотной разработки «теневой экономики» и присосавшихся к ней воровских авторитетов требовалось серьезное обоснование. В чужой огород — а до тех пор, пока деловые и воры ходили под обычными уголовными статьями, это была вотчина МВД, — просто так не пустят. Стоило подвести их под статьи об антигосударственной деятельности и доказать кремлевским старцам, что массовые хищения имеют целью перехват власти, решение ЦК родится само собой. Но кабинетным измышлениям никто не поверит. Сведения, в том числе, должны исходить и от источника надежного и в извечном противостоянии КГБ и МВД не повязанного. Кротов был наилучшей кандидатурой. Если бы удалось сломать…

— Все, прием по личным вопросам у теневого министра подпольной экономики окончен, — сказал Кротов, вставая с табурета. — Спасибо за предложение, Кирилл Алексеевич. Но вы опоздали. Слишком поздно. — В глазах Кротова загорелся нехороший огонек, а губы скривились в снисходительной усмешке.

В тот день, как ни гадал Журавлев, смысла последних слов Кротова понять не смог. Все встало на свои места через неделю. Самое странное, что не от своих, а через агентуру он получил известие, что Крота кончили при попытке к бегству. Чутье подсказало Журавлеву, что лезть с вопросами к начальству — дело гиблое и, возможно, опасное. Нажал на агентуру. Оказалось, мафия провела собственное расследование.

Первоисточником стал Кисель, шестерка, неизвестным ветром занесенная в Лефортовский изолятор. Его заставили отмывать залитый кровью пол «воронка». Окольными путями подкатили к вертухаям. Как выяснили, за Кротом приехал чужой спецконвой, показали какие-то бумаги и увезли. Машина вернулась через час, но уже без Крота.

Просчитав все возможные и невозможные варианты, умные головы вышли на врача «Скорой», которого посреди дороги остановили люди в форме и попросили оказать срочную помощь раненому.

Раненым оказался зек-доходяга лет пятидесяти, седой, остроносый, худой, как щепка. На врача нажали сильнее — вспомнил внешность до деталей, по ним выходило — Крот. Из разговоров и мата вертухаев врач понял, что Кроту стало плохо, можно сказать, начал отбрасывать копыта. Лопухи открыли дверь, а двое зеков, перепрыгнув через Крота, набросились на конвой. Началась пальба. Одного сразу же срезали влет. Второго ранили в ногу. Шальной пулей зацепило и Крота. Пуля пробила плечо, другой бы оклемался, но у Крота в тюряге сдало сердце, ему хватило. Кончился Крот на руках врача, к великой радости вертухаев. В бумажке написали — «от инфаркта», что, если разобраться, было почти правдой.

Журавлев услышал эту историю от агента и не поверил ни единому слову. Нет, мафия, когда надо, копает не хуже КГБ, это он знал. Если уж тертые зэки решили поверить в бред о спецконвое, ради доходяги открывшем двери, то причина проста: Крота попросту замочили, а кто и за что — уже неважно.

Но Журавлев на оперативной работе был не первый год, и чужую игру умел чувствовать нутром. Он был уверен, что Крот переиграл его, вывернулся, как уж из кулака. С кем Крот заключил сделку и чем расплатился за свободу, в тот момент его уже не интересовало. Он отпустил стукача, запер двери конспиративной квартиры и впервые за много лет напился до потери сознания.

Настя запрыгнула на подоконник, подтянула под себя ноги.

— Стены какие толстые, — она провела ладонью по шершавому камню. — Умели раньше строить.

— Не умели, а любили, Настенька. Под богом жили, халтурить грешно было. — Виктор невольно залюбовался ее тонким силуэтом в стрельчатой нише. Дневной свет проходил сквозь тонкую маечку, подчеркивая каждую линию тела.

— Интересно, почему коммуняки так любили устраивать тюрьмы и психушки в монастырях? Вообще-то понятно, стенки толстые, комнат много…

— Слишком прямолинейно. — Виктор поправил очки. — В монастыри всегда ссылали неугодных. Не большевики первыми превратили Соловки в тюрьму. Просто монастырь для того и создавался, чтобы в нем заканчивалась мирская жизнь задолго до смерти. А где это произойдет, в келье или каземате, уже не важно. Кстати, монастыри в то время были и центрами психиатрической помощи.

— И как тебе здесь, среди психов?

— Они не психи, Настя. Они — больные. Чуть больше, чем мы.

— А в Москве тебе психов и больных не хватало, да? — вскинула голову Настя.

— Опять ты за свое…

— Вить, ты, конечно, всегда был немного того, — она покрутила пальцем у виска. — Но не до такой же степени. Кончится тем, что сопьешься или сядешь на иглу, благо, наркота халявная.

— Исключено. — Он встал из-за стола, подошел к ней и положил руку на плечо. — Ты такая теплая…