И, бросившись перед ней на колени, он рыдал крокодиловыми слезами, пока она тоже не зарыдала. Затем, положив руки ему на плечи, она возблагодарила Бога за то, что Он ниспослал ей супруга, который ее любит и чье целомудрие сильнее соблазнов плоти, которыми прельщают юные искусительницы.

Все-таки Екатерина была настоящая леди, и более того — королева. Единственное, что она мне сказала:

— Ступайте в свои покои. Я поговорю с вами позже.

Когда это «позже» наступило и она послала за мной, у меня не было никакого желания говорить. Да и что тут можно сказать? С дневного ложа, где она старалась устроиться поудобнее, ерзая под тяжестью своего чудовищного живота, она смотрела, как я опускаюсь на колени, но не сделала мне знака подняться.

— Постойте немного на коленях, — мрачно сказала она. — Немного смирения пойдет вам на пользу. Мой лорд поклялся мне могилой Пресвятой Девы, что между вами и ним не было ничего, кроме того, что я видела. Но я боюсь жара вашей молодой крови и намерена ее остудить.

Остудить мою? И это потому, что ее кровь оказалась недостаточно горячей для этого же мужчины? Я склонила голову и прокляла ее за благочестивое лицемерие. Но гораздо сильнее я проклинала его и себя…

— Я буду молить Бога, чтобы он простил вас, — продолжала она. — Я знаю, что не должна думать о вас дурно. Какая же девушка не полюбит такого мужчину, как мой лорд, пусть даже он не подавал ей для этого никакого повода.

Я рассматривала огромную Библию, лежавшую рядом с ее кроватью, вдыхала запах можжевельника и размышляла о том, как охотно женщины верят мужской лжи.

Огромные пустые глаза Екатерины уставились мне в лицо.

— Мой лорд сделал еще одно признание, — произнесла она холодно. О Боже, что еще?

— В ваших жилах течет кровь Анны Болейн, как напомнил мне мой лорд, — плохая, порочная кровь. Он говорит, что ему следовало помнить, от какого корня вы произросли. , Прекрасно! Поступок, достойный мужчины, — раскопать могилу моей матери, чтобы заклеймить меня, назвав блудницей!

И это мужчина, которого я любила?

Да, это он.

Но Екатерина еще не закончила.

— И более того, мой лорд сказал мне, что однажды застал вас на галерее в объятиях другого мужчины.

Моя ярость вырвалась наружу:

— Другого мужчины? Это кого же? Тут нет никаких «других мужчин»! Ни один мужчина, кроме Гриндала и милорда, вашего мужа, никогда ко мне не приближался.

Она слабо взмахнула рукой.

— Кто знает? Но мой лорд дал мне хороший совет: здесь вам угрожает опасность как от вашей собственной крови, так и от искушения, которое он для вас представляет.

Ее распухшая левая рука улеглась рядом с чудовищно располневшей ляжкой. Обручальное кольцо — его кольцо — так же глубоко врезалось в плоть, как его предательство врезалось в мое сердце.

Он презирает меня и мою мать, походя распускает обо мне сплетни про какого-то «другого мужчину». Так уже было, когда он лгал, что безраздельно принадлежит мне, а женился на ней.

Но дважды прощают, а по третьему карают, как говорит пословица. Дважды я верила ему и дважды была обманута. Петух прокричал в последний раз: отныне ни один мужчина не отречется от меня.

Голос Екатерины доходил до меня будто сквозь туман:

— Вы помните одного из приближенных покойного короля — сэра Энтони Денни? Серьезный и достойный человек, связанный с вашей семьей узами брака и пекущийся о ее добром имени. Я послала в его дом близ Чешанта письма — он и его жена примут вас.

Мы уехали сразу же, времени на сборы отпущено не было. Однако перед самым нашим отъездом она плакала и прижималась ко мне, не решаясь произнести наконец слова прощания. Я пожелала ей счастливо оставаться, но у меня было при этом такое чувство, будто рот у меня забит опилками, а глаза — песком. Мое имущество должны были прислать позже. Меня просто усадили верхом на лошадь, старший конюший Екатерины натянул поводья, и мы тронулись.

После пережитого потрясения Кэт, ехавшая рядом со мной, выглядела жалко и униженно, как побитая собака. Я не могла поднять глаза на своих людей, которые присутствовали при сцене, когда нас застали, и могли сами сделать выводы. Я отдала бы руку или даже глаз, только бы спрятаться в паланкине. Или по крайней мере остаться одной и иметь возможность думать, злиться и стараться понять…

Мы подъезжали к Чешанту, стоявшему посредине лесистой долины, когда свет июньского дня уже почти померк. Оловянное солнце плыло низко в клубах вечернего тумана, и бронзовая луна висела над холмами, как языческое зеркало. Когда мы подъехали к старинному каменному дому, сэр Энтони вместе со всеми своими домочадцами встречал нас у дверей, и по его глубокому поклону я поняла, что ему ничего не известно о том, что произошло. Он и его жена преклонили колена у ног моей лошади, и, сняв шляпу, он приложился лбом к пыльному стремени. Такая почтительная встреча пролилась бальзамом на раны моего сердца.

На следующее утро, когда роса еще блестела на полях, сэр Энтони зашел ко мне. Он остался таким же маленьким, темноволосым и молчаливым человеком, каким я его видела в покоях короля. Ступал он мягко, разговаривал негромко и приветливо, но его маленькие глазки светились умом, а ровная манера держаться выдавала в нем человека, не привыкшего к возражениям. Помнил ли он тот вечер в Уайт-холле, когда я ужинала с королем и в последний раз видела отца живым? По приветливому выражению, появившемуся на его лице, когда я вошла, я поняла, что помнит.

Он снова приветствовал меня по всем правилам, опустившись передо мной на колени.

— Госпожа принцесса, я всем сердцем сожалею, что болезнь, грозившая вам в доме королевы, заставила вас перебраться ко мне…

Болезнь… Ну, можно и так сказать, если мой лорд — это недуг, то я перенесла его тяжело…

Я оглядела прохладное просторное помещение с низким потолком, дорогими шпалерами по стенам и изысканной мебелью (оно вполне годилось даже для правящего монарха, не говоря уже об опороченной девице) и попыталась улыбнуться.

— Мы все очень признательны вам за гостеприимство.

Он поднялся и шагнул мне навстречу.

— Мадам, это я должен быть вам признателен. Может, вашей милости будет угодно прогуляться по галерее и осмотреть картины, что висят там?

Я подавила горький смех. И тут галерея. Еще одна?

Но он не имел в виду ничего дурного. И что еще оставалось делать?

— Как вам будет угодно, сэр.

Следуя за ним, я вышла из моих покоев и, пройдя через большой зал, оказалась в широкой, залитой солнцем галерее. И тут глазам моим предстал портрет, лицо на котором было мне знакомым, хотя я никогда его раньше не видела. Втянув голову в круглые плечи, с портрета на меня смотрел бледный, измученный бесконечными заботами скряга, больше похожий на фабриканта или торговца, чем на короля, и более того — короля Англии.

— Ваш дед — Генрих Седьмой — король и воитель — так начал Денни свой рассказ. — Это, ваша милость, был человек, ниспосланный самим Провидением. Он сразился с королем Ричардом — узурпатором герцогом Глостерским — в битве на Босвортском поле. Он поставил на карту свою жизнь, чтобы основать вашу великую династию.

Денни знаком подозвал слугу и предложил мне вина и засахаренных фруктов. Его угощение было столь же приятно на вкус, сколь целителен бальзам его слов для моих душевных ран.

— Ему наследовал ваш отец, миледи. Что это был за человек! — Он подвел меня к следующей нише, где весь залитый солнцем висел портрет моего отца, на котором он был изображен больше чем в натуральную величину: толстые, как стволы деревьев, ножищи широко расставлены, массивное туловище с бычьей шеей, голова в знакомой шляпе с плюмажем подпирает расписной свод потолка. В лице Денни ясно читалась борьба двух чувств — гордости и горечи. — Он принес нам славу и величие, заставил весь мир считаться с Англией. А теперь… — Он резко замолчал и вздохнул.