И приснился Анаис странный сон, будто идет она по бесконечному полю без травы, а на коричневой свежевспаханной земле лежат ярчайшие цветы. И возникает внезапно перед девушкой высокое раскидистое дерево без листвы, под его узловатыми ветвями, на каменной скамье, сидит старик, облаченный в белые одежды. Его руки опираются на сверкающий золотом посох, сияющий так ярко, что за этим светом Анаис не может рассмотреть лица старика, и видит лишь длинную белую бороду, речным туманом плывущую в неподвижном воздухе.

– Ты знаешь меня, Анаис? – спросил старик.

– Да, – неожиданно для себя, уверенно ответила девушка. – Вы просили называть вас Учитель.

Она присела на теплую землю у его ног, ощущая, как в груди разливается тепло и покой.

– Верно. А знаешь, для чего я здесь?

– Нет.

– Просто пришло время, Анаис, время пришло.

Он раскрыл ладонь, протягивая девушке поблескивающий золотистыми чешуйками камень неправильной формы.

– Возьми его, Анаис, – сказал старик, – он твой.

– Что это? – небольшой камень оказался на удивление тяжелым и теплым.

– Глаз Идола, окаменевший Глаз. Это очень старая история, произошедшая еще до сотворения Солнечной Системы. В Космосе плавало лишь безымянное светило, да планета Мар. На этой планете находились четыре пирамиды, воздвигнутые в разных частях света. На вершине каждой пирамиды находился исполинский трехглазый Идол. Идолы обозревали миры с начала их создания, и их глаза имели одну особенность: они сохраняли все увиденное и на основе прошлого были способны прогнозировать, а то и создавать будущее. Затем планета взорвалась, и все погибло. Камень в твоей руке – третий, центральный Глаз, зрачок самого большого Идола. В нем находится информационное поле с момента Мира Молодого Первичного, в нем запечатлены ошибки и удачи, как Богов, так и Людей, как Создателей, так и Разрушителей. В нем программа Прошлого, Настоящего и Будущего. При помощи этого Глаза можно изменить Настоящее и перепрограммировать все Будущее, можно воссоздать внешний вид самого Идола и посмотреть на тот мир, когда еще не был рожден бог Марс со своими братьями, увидеть лица Всесильных, чьи имена уже давно уничтожены временной пылью. Его возможности велики, очень велики, всего и не перечислить. Теперь ты, Анаис, хранительница. Если кто-то без твоей воли или ведома прикоснется к Глазу, он погибнет, погибнет даже бессмертный.

– Но, Учитель, почему я? – она в растерянности рассматривала камень со всех сторон.

Но, ответа Анаис не получила, проснувшись неожиданно и резко. Несколько секунд она не могла понять, где находится. От железной сетки и неудобной позы затекло все тело. В комнате было холодно – в разбитое окно дул ветер и залетал дождь. Анаис села на кровати, обхватывая колени руками… и что-то упало на пол с глухим стуком. Девушка нагнулась, коснулась пола рукой, и пальцы нащупали небольшой округлый предмет неправильной формы.

Сознание Патриция с трудом прорывалось сквозь мутную пелену забытья. Владыка не знал, сколько времени он просидел в кресле – может час, может день. Боль отступила, оставив слабость и звенящую пустоту. Постепенно в глазах прояснилось, и Патриций с усилием разомкнул судорожно вцепившиеся в подлокотники пальцы. Он попытался пошевелиться, приподняться, но не смог, тело было словно вдавлено в кресло и отказывалось повиноваться.

Несмотря на поздний ночной час, Сократ никак не мог заснуть. Ворочаясь с боку на бок, он думал обо всем сразу. Кода надоело, он встал с кровати, набросил пушистый халат, обул комнатные тапки с помпонами. Тапки, в отличие от халата, изначально висевшего в ванной апартаментов, являлись его личным имуществом. Куда бы Сократ ни отправлялся, он неизменно брал с собой зубную щетку и эти тапки, и везде чувствовал себя как дома.

Пригладив всклокоченные волосы, он вышел из апартаментов. По ночам в коридорах Дворца почему-то было ощутимо холоднее. Поежившись, Сократ бодрой рысью потрусил к лестнице из золотистого мрамора.

– Куда? – преградили путь стражники.

– К Па-па-ла-чу, – клацая зубами от холода, произнес толстяк. – Пора бы меня уже запомнить и перестать каждый раз допрашивать!

Лестничных стражников ничем нельзя было удивить, но теперь они с нескрываемым интересом уставились на ноги толстяка, разглядывая нечто ядовито-розового цвета с голубыми мохнатыми шариками помпонами.

– Комнатные тапки, – буркнул Сократ и пояснил: – Хожу в них. Не ядовитые и не взрываются. Все, могу идти или еще что-нибудь?

И не дожидаясь ответа, заторопился наверх, перешагивая сразу через две ступеньки.

Стоя у бетонного парапета, Алмон смотрел на небольшие одноэтажные домики, разбросанные среди деревьев. Домики были выкрашены в синие и зеленые цвета, во многих местах краска облезла, и Алмону казалось, что похожи они на грубые деревянные ящики для перевозки дешевых грузов.

Ветер почти стих, дождь прекратился. Единственным звуком, нарушавшим тишину, были резкие крики птиц, да утробное ворчание морских волн. Сорванные с веток мокрые листья не летели, а падали, облепляя большой стенд с надписью: «Туристическая база „Приветливый берег“.»

– Так я и знал, что ты не спишь, – Сократ ввалился в покои Палача. – Меня бессонница замучила, давай покалякаем о чем-нибудь.

– Давай, – кивнул Палач, – только скоро Дракула придет, так что ты имей в виду.

– Ему-то что не спиться?

– Тоже бессонница, он иногда месяцами не спит, вот тогда мне приходится туго. Ночи напролет выслушиваю его воспоминания о жизни на Земле и былом величии.

– Мои соболезнования, – Сократ плюхнулся в кресло, поплотнее запахивая халат. – Ну, давай общаться, что ли?

– Давай, а о чем?

– Мне все равно.

– Тогда ты и начинай.

– Хорошо, – толстяк прикрыл глаза и задумался. Мыслей не возникало. Он посмотрел на Палача и произнес: – Слушай, Палач, у тебя такие огромные синяки под глазами, что с этим надо что-то делать.

– Ты чего это грубиянишь? – обиделся Палач.

– Я не грубияню, – вздохнул толстяк, – я просто так, для затравки разговора…

Послышался лай собаки. Алмон глянул в сторону сквера. Невысокий мужчина средних лет в непромокаемой куртке с капюшоном неторопливо шел, помахивая поводком, рядом бежал большой рыжий пес. Собака что-то выискивала в размокших листьях, зарываясь в них носом. Увидев одинокую фигуру, стоящую на набережной, пес с лаем бросился к Алмону.

– Не бойтесь, он не кусается! – крикнул мужчина.

Не добежав полуметра, пес остановился и зарычал, показывая крупные белые клыки, шерсть на его загривке встала дыбом.

– Дик! Дик, ко мне! – кричал хозяин. – Ко мне, Дик! Да что это с тобой?!

Собака продолжала рычать, но в его рычании слышались визгливые нотки страха. Приподняв очки, полуволк посмотрел на пса и тот, заскулив, бросился прочь, поджимая хвост. Опустив воротник, Алмон отряхнул с пальто капли дождя и снова стал смотреть на домики. В окне одного из них, самом крайнем, мелькнул едва заметный силуэт.

– Дракула! – Терр-Розе постучала в покои старого вампира. – Дракула! Открой!

Двери приотворились. Облаченный в блинный до пола бордовый халат, вампир удивленно воззрился на Терру, никак не ожидая увидеть ее в столь поздний час.

– Что произошло?

– Дай мне сначала войти! Ты от кого закрываешься, от воров, что ли?

– Ну, мало ли…

Дракула посторонился, на всякий случай выглянул в коридор и запер двери. Терра прошла в гостиную, налила себе полный бокал вина и нервно закурила сигарету. Она была так взволнована, что ее руки подрагивали.

– Что случилось? Неосмотрительно было приходить ко мне сейчас, если кто увидит, могут пойти нежелательные слухи…

– Какие слухи! – Терра в два больших глотка выпила полбокала. – Я такое видела! Такое!