– Все так, девка? – строго спросил я.

Она закивала.

– Да я его за это и отблагодарила, так не нравится он мне.

– И кто ж тебя, голуба, под своим крылом пригрел?

– Да Мишка Патлатый, дружинник твой.

– А – ну, позвать сюда Мишку!

– Нет его, – сказал кто-то из уже собравшегося народа.

– Он на солеварне, Груня от него возвращалась.

– Хорошо, эй, кузнец, в железа дядьку…

– Поеду на солеварню, узника доставлю, заодно и с Мишкой потолкую, да и выработку посмотреть надо.

Народ разошелся по работам, а я запряг Ворона в телегу и втроем с закованным узником и девкой отправился на солеварню.

– Ты кем трудишься? – спросил я кандальника.

– Кузнец, и в Степном свою кузню имел, – угрюмо ответил мужик.

– Ну и хорошо, нам кузнецы всегда нужны, вот отработаешь недельку на солеварне, над ошибкой своей подумаешь, и за работу, вторая кузня пустует пока – твоей будет, наряд исполнишь и на себя в достаток трудись, так что не унывай, кузнец, – сказал я, поглядывая на низину Соляного источника.

Миша Патлатый был старшим дружинником на солеварне, поэтому позволял себе не помогать в работе, а только руководил, во всяком случае, пока телега спускалась в низину, к соляному источнику я видел, что он сидел на пенечке, и изредка поглядывал в сторону работающих. Большие емкости, переходившие каскадом одна в другую, были заполнены соляным раствором, в последней емкости была, по сути, мокрая соль, рабочие поддерживали огонь под емкостями, лопатами помешивали раствор, и при загустении передвигали жидкость в следующий резервуар. Когда первая емкость опустошалась, открывался шлюз, закрывающий источник, и новая партия жидкого рассола подавалась в систему. Работа тяжелая, но и пищевое довольствие на соляном источнике не в пример полевым работникам, Миша же сидел, рук(ой)водил, хотя получал довольствие на уровне всех, и как старший, должен был хоть изредка показывать полезный пример прилежной работы.

– Здравствуй, Миша, – ласково сказал я.

– Бог в помощь, работнички (это трудягам). Ну, Миша, принимай кандальника, да показывай, сколько соли добыли.

Мы отошли в сторону склада, и я спросил:

– Видел девку? Ну, и как думаешь поступать, возьмешь в свой дом или как?

– Да не нужна, она мне, Степан Васильевич, сама пристала, даже сюда на ночь бегала.

– А тебе, значит, свободных баб не хватает, чужую пригреть решил, – и я без замаха врезал ему в челюсть.

– Это тебе за разврат, а это, – я добавил поднимающемуся Мише прямым в лицо, – за работу в поте лица, пахарь.

– Во, был Патлатым, стал Щербатым, зато впредь наука, и зла не держи, на себя злись…

Я подошел к девке, уныло поглядывавшей на нас, пока я разбирался с Мишей, а теперь опустившей голову.

– Ну, девка, у тебя два выхода: или ты идешь к кузнецу жить и рожать ему детей, или поступаешь в девки, для удовольствий на тракт, нам незамужние не нужны. Выбирай сама.

Все вопрос закрыт, поеду назад, надоело хозяйствовать, быстрее к жене, а потом в степь за лошадьми. Но за лошадьми получилось нескоро, только через месяц, когда отсеялись (мне даже Ворона пришлось на пахоту отдавать), приступили к подготовке похода. А за этот месяц случилось многое. Дядя Изя, как и обещал, прислал семь возов с картофелем, крупой, не шелушенным горохом (для посадки), немного семян и зерна. В обмен я отдал несколько мешков соли, все оружие, собранное после драки с леммингами, и ополовинил запасы товаров, привезенными когда-то отцом, оставив, впрочем, часть оружия и все патроны.

Груню – девку кузнеца продавать не пришлось, поразмыслив, она вернулась к Борису (кузнеца так зовут). Друзья мои тоже оженились, что ж, не пользоваться, если баб избыток и полсела пустых домов, даже Петровича сия доля не минула, но тут и смех и грех.

Вернулся я на хутор из очередной поездки, смотрю, Костя Рябой идет смеется.

– Ты чего?

Он сквозь смех: «К Петровичу сходи, мол, там и узнаешь подробности».

Фельдшер стоял на постое у молодой пышнотелой вдовы, мужа которой пристрелили еще в первой стычке с совхозными. Началась пахота и Петрович, как умеющий пахать встал к плугу. А погонщицей эта Анюта – вдова, ну и как-то ей до кустиков сбегать приперло, вдруг Петрович видит, вылетает Анюта из кустов, юбка подобрана, сверкает голым задом и вопит, что есть мочи, фельдшер к ней, не поймет в чем дело, схватил, а ее трясет всю. Оказывается, только она умостилась под кусточком. Зад заголила, чует какой-то укол в мягкое место, – из норы ее змеюка цапнула, и поползла по своим делам, ну тут Петрович сходу начал оказывать Анюте первую помощь, отсасывать яд из раны, и пока он проводил данную процедуру баба притихла, а весь сбежавшийся на крики народ лицезрел эту картину. Баба вроде чувствует себя неплохо, может ее вообще ужака цапнул, но от стыда на улице теперь не показывается…

– Да, Петрович, скомпрометировал ты честную вдову, теперь женись – вынес вердикт Юра, зашедший вместе со мной проведать фельдшера.

А у меня супруга прямо расцвела, наверное, только в это время, когда еще нет детей, вы молоды и нет проблем со здоровьем, женщины так красивы.

Очень приятно, знаете, приходить после дороги в чистую хату, и тебя всегда накормят горячей едой, а вечером тебя ждет, ну, в общем, вы сами знаете что.

Подготовка обоза к дальнему путешествию в незнакомый край дело, как понимаете, сложное, и мы готовились в дорогу не один день, подобрали четыре самых крепких телеги, несколько запасных колес, тщательно отобрали товар, что нужно кочевникам? Ну, в первую очередь оружие и боеприпасы к нему, я окончательно разорил отцовское наследство, оставив дома только ПК с запасом патронов, ну и оставил при себе АКМ и естественно «тулку». Кое-что из оружия подкинул Ефимыч. Взяли еще несколько комбинезонов, соль, холодного оружия, оружейную смазку, золотые монеты, бабам на украшение, кое-что из скобяных товаров, ну и естественно харч в дорогу, все тщательно упаковали. Вечером, накануне отъезда, все участники экспедиции собрались в общинном доме хутора. Помимо нас, шестерых участников экспедиции, присутствовал Ефимыч, остающийся старшим на хуторе и селе, и его помощник Иван Семенович, мой земляк из поселка, спокойный обстоятельный мужик, кстати, в поселке больше никто не жил, оставшиеся двенадцать человек, в основном бабы и дети, переселились в Степаново, заняв последние пустующие дома.

Ну, вот сидим, обсуждаем детали поездки, Ефимыч делится опытом рейдерских прогулок, а меня тоска забирает, к жене хочу, так ее оставлять жалко. Да вон и Юра смурной сидит, он на Митькиной сестре женился и похоже припал к бабе не на шутку. Самому Митьке вроде все нипочем, вон, лыбится, бодр и весел. Ефимыч меж тем поучал:

– До ярмарки на тракте вам пятьдесят верст идти, там и заночуете, потом около двухсот верст по тракту, и будет большое село прямо на берегу Волги. Там соль сдадите, ни к чему она степнякам, у них своих соленых источников хватает, что точно взять взамен у сельчан не знаю, на месте посмотрите. Пойдете по берегу, вниз по Волге, через каждые пятьдесят верст останавливайтесь на дневку и высылайте дозоры, так степняков быстрее обнаружите, да и от разбойников убережетесь.

Я уже не слушал тестя, все мысли были о Настене, ждет она меня сейчас бедная, а я здесь… Вот уже по обычаю кувшин распечатывают.

– На посошок! – торжественно сказал Ефимыч.

Знаю я этот посошок, один кувшин на семь рыл (себя я не включал), что медведю дробина, тут три нужно, выпьют еще стремянную, а затем на ход ноги, нет, я домой к Настене.

Тихонько войдя в сени, я разулся, не скрипнув дверью, вошел в комнату, Настена спорно хлопотала у печи, готовя, судя по запаху, что-то обалденно вкусное. Я неслышно подкрался сзади, крепко прижал ее к себе, ощущая каждый изгиб ее стройного тела. Настена замерла, а я уже шептал:

– Потом, все потом, поднял на руки, и сделал три шага к кровати…