Дневной свет залил полосу гор на востоке. Кан проснулся. Вспомнил ночной кошмар и, спускаясь с дерева, еще раз поразился его четкости. Утолил жажду у родника, а несколько плодов помогли заглушить голод. Глянул в сторону гор. Он привык бороться до конца, а где-то в той стороне свил свое гнездо страшный враг рода человеческого. Пуританин расценивал его существование точно так, как некогда перчатку, брошенную ему в лицо запальчивым девонширским щеголем.

Взбодренный сном, он тронулся в путь широким размеренным шагом. Миновал лесок — свидетеля ночной схватки — достиг подножия гор, где деревья росли все реже. Полез вверх. Задержался лишь на миг — глянуть назад. С высоты, несмотря на далекое расстояние, легко рассмотрел опустевшую деревню — кучку хижин из бамбука и глины. Одна из них, стоявшая особняком, была больше остальных.

И вдруг сверху на него обрушилось что-что страшное, трепеща ужасными крыльями! Кан был ошеломлен. Все, казалось, подтверждало догадку об охотящемся по ночам крылатом чудовище, и он не ожидал нападения средь бела дня. Но оно вновь пикировало на него словно бы из середины ослепительного солнечного диска — напоминавшее нетопыря страшилище. Кан увидел длинные, широко распростертые крылья, и меж ними — жуткое человеческое лицо. Выхватил пистолет. Выстрелил. Чудовище дернулось, перекувыркнулось и рухнуло у его ног.

Ошеломленный, удивленный, он смотрел на труп, сжимая пистолет. Без сомнения, это создание было демоном из черных пучин пекла — так рассудил пуританин Кан. И все же демона убил кусочек свинца. Кан изумленно пожал плечами. Всю жизнь он бродил самыми удивительными дорогами, но никогда не встречал хоть мало-мальски похожего.

Создание это напоминало человека — но было не по-человечески высоким, не по-человечески худым. Длинная, узкая, безволосая голова казалась головой хищника. Маленькие, прилегающие, очень острые уши, помутневшие после смерти глаза — косые, необычного, желтого цвета. Нос узкий и крючковатый, как клюв хищника. Рот напоминал глубокую рану. Искривленные в гримасе агонии узкие губы, покрытые пеной, обнажали волчьи клыки.

Но все же нагое чудовище напоминало человека. Широкие сильные плечи, худая шея, длинные мускулистые руки. Большой палец — как у некоторых обезьян, и все пальцы вооружены большими кривыми когтями. Грудь этого существа была удивительно безобразной — словно корабельный киль, от которого назад уходят ребра. Длинные паучьи ноги заканчивались большими, цепкими, похожими на ладони ступнями, и большой палец противостоял остальным — как у человека. Когти задних лап походили скорее на длинные ногти. Однако самое необычайное у этого удивительнейшего существа — его спина. Прямо из плеч росли два огромных крыла — похожие на крылья бабочки, но это — натянутая на костный скелет кожа. Начинались они чуть ниже плечевых суставов и кончались, не достигая узких бедер. Длиной они, как прикинул, Кан, были около восемнадцати футов.

Англичанин поднял чудовище, подержал на весу, невольно вздрагивая от прикосновения гладкой кожистой перепонки крыльев. Весило оно чуть меньше половины того, сколько весил бы человек такого роста — примерно шести с половиной футов. Наверняка его кости устроены подобно птичьим, а в теле нет ни капли жира. Кан отступил на шаг, еще раз осмотрел свою жертву. Выходит, его сон был явью, омерзительное создание, это самое или другое такое же сидевшее возле него на ветке, оказалось реальностью…

Шелест огромных крыльев! Что-то рухнуло с неба! Обернувшись, Кан сообразил, что совершил непростительный для бродяги джунглей грех — охваченный удивлением и любопытством, потерял бдительность. Новый крылатый монстр уже тянулся к его горлу. Не было времени выхватить второй пистолет. Кан увидел дьявольское, наполовину человеческое лицо меж трепещущими крыльями, ощутил боль от их ударов, в грудь ему впились острые когти, потом он потерял опору, под ним разверзлась пустота.

Крылатый монстр оплел ноги человека своими, когти со страшной силой вонзил в грудь. Волчьи клыки нацелились жертве в горло, но англичанин, стиснув когтистую шею, отпихнул мерзкую голову. А правой пытался достать кинжал. Птицеподобное существо медленно поднималось вверх, и, мимолетно глянув вниз, Кан увидел, что они уже высоко вознеслись над кронами деревьев. Он уверен был, что живым из этой схватки в воздухе не выйдет. Даже если убьет своего противника, сам разобьется при падении — насмерть. Однако врожденная ярость приказывала ему хотя бы ценой собственной жизни уничтожить врага.

Отталкивая зубастую пасть, Кан изловчился, наконец выхватил стилет и глубоко вонзил его в грудь чудовища. Человек-нетопырь забился в конвульсиях, из его стиснутого горла вырвался скрипучий хриплый крик. Он бешено извивался, отчаянно бил крыльями, выгибался и дергал головой, тщетно пытаясь освободиться и вонзал в горло врага смертоносные клыки. Все глубже вонзал когти одной руки в грудь человека, когтями другой раздирал лицо и тело. Но израненный, окровавленный англичанин, не издав ни звука, с яростным упорством бульдога все сильнее сжимал худую шею, бил кинжалом. А далеко внизу, под ними, испуганные глаза наблюдали за разыгравшейся в вышине битвой.

Тем временем борющиеся оказались над плоскогорьем. Слабеющие крылья чудовища с трудом выдерживали тяжесть двух тел, и они быстро приближались к земле. Кан этого не видел — глаза ему застилала ярость, заливала кровь. Клок кожи свисал со лба. Ему, израненному, мир виделся ослепительным кровавым кружением, в котором ясным и четким была лишь неодолимая ярость.

Вялые, конвульсивные удары крыльев гибнущего чудовища еще какое-то время удерживали их над густыми кронами огромных деревьев. Англичанин почувствовал, что хватка когтей и оплетающих его ног слабеет, а удары врага становятся слабыми. Последним усилием он вонзил кинжал в грудь чудовища и ощутил, как оно забилось в агонии. Крылья безжизненно обвисли, оба, победитель и побежденный, камнем рухнули на землю. Сквозь багровый туман Кан видел колыхаемые ветром, несущиеся навстречу ветви, потом они били его по лицу и рвали одежду, когда сплетенные в смертельном объятии тела рушились сквозь кроны, и сучья раздирали Кану ладони. Он стукнулся головой обо что-то твердое, и его поглотила бездонная, черная пропасть.

Тысячу лет бежал Кан по широким чернокаменным коридорам ночи. В непроницаемой темноте над ним с шумом пролетали гигантские крылатые демоны. Во мраке он боролся с ними, как загнанная в угол крыса дерется с нетопырем-вампиром. Бесплотные рты нашептывали ему в уши чудовищные богохульства и тайны, а его искавшая опоры нога дробила человеческие черепа.

Возвращение из страны видений было внезапным. Оно заявило о себе склонившимся над Каном полным и симпатичным черным лицом. Кан увидел, что лежит в чистой, хорошо проветренной хижине. От бурлящего над огнем котелка плыли аппетитные запахи, и Кан понял, что ужасно голоден. И удивительно ослаб — поднятая к перевязанной голове рука дрожала, загорелая прежде кожа посерела.

Над ним стоял толстый мужчина и высокий воин с угрюмым лицом.

— Он пришел в себя, Куробо, — сказал толстяк. — Его разум ожил.

Худой кивнул и крикнул что-то. Снаружи ответили.

— Что это за место? — приподнявшись, спросил Кан на диалекте, которому выучился давно — наречие это напоминало язык здешних негров. — Как давно я здесь?

Толстый негр мягко заставил его лечь, прикоснувшись к груди нежной, как у женщины, ладонью.

— Это последняя деревня народа богонда, — сказал он. — Мы нашли тебя под деревом на склоне. Ты был тяжело изранен и лежал без памяти. Много дней ты бредил в горячке. Теперь тебе нужно поесть.

В хижину вошел молодой воин с курившейся паром миской. Кан жадно набросился на еду.

— Смотри, Куробо, он ест как леопард, — подивился толстяк. — И один на тысячу не выжил бы после таких ран.

— Верно, Гору, — сказал другой. — И он еще убил того акаана, что изранил его.